Ее зовут Ли Бочэн, и это ее муж и девери обрабатывали смутившие нас поля. Они когда-то жили здесь, и даже после того, как власти приказали уходить, не захотели бросить свой клочок земли. Каждое лето они возвращаются, чтобы посеять и собрать урожай. О да, она слышала о Чингисхане, но если мы хотим узнать о нем, то лучше поговорить с мужчинами. Они придут с коровами чуть позже. Часам к четырем мы вернулись, нас ждали шестеро мужчин, а с ними уже знакомая нам женщина со своими двумя ребятишками. Дверь дома была распахнута, и можно было увидеть кирпичную плиту, каменную платформу для сна с разбросанными на ней матрасами, надстроенную над плитой, чтобы ночью она обогревала спящих. Перед домом на куске полиэтилена были аккуратно разложены лекарственные растения, которые они называли шо-ю. Мы присели наброшенную на камни мешковину, и женщина вынесла нам зеленого чая в стеклянных баночках из-под джема. Муж женщины, жилистый мужчина лет тридцати с небольшим, одетый в черно-белую полосатую рубашку, взял на себя роль ведущего и стал рассказывать о Чингисе, словно тот был прежним хозяином дома.

Все это — и он широко повел рукой — принадлежало Чингису. Это было Место учений, где жили его телохранители, а вон там, где сейчас скот, там он жил, Место собраний. А вон там, за конопляным полем (а это была конопля, а не пшеница и не ячмень), находился Командный центр. «Вот что рассказывал мне мой отец, потому что это то, что рассказывали ему старики, когда пятьдесят лет назад мы приехали сюда. Я помню, как мой отец с дедом разговаривали об этом. А вон там было то, что называли Тронным залом Чингисхана.

— Вы имеете в виду террасу?

— Нет-нет, это Место собраний! Я имею в виду вон там, повыше. — Он показал на гору, которая господствовала над всей долиной. — Это вон там, там есть площадка, оттуда видно все.

Мне подумалось о каком-то строении, вроде башенки для обозрения.

— Если подняться туда, можно увидеть камни со времен Чингисхана?

— Сколько хочешь камней! Кормушки и всякое такое. Когда я был ребенком, их было видно повсюду, а теперь большинство ушло в землю или заросло.

У меня захватило дух от мысли, что я сейчас сделаю великое археологическое открытие, голова пошла кругом. Может он показать нам? Да, может. Но добираться до того места был какой-то кошмар. Нужно было бы сообразить раньше и надеть длинные брюки, столько там ядовитых колючек. Я с сомнением посмотрел на Джоригта, он был в легких тапочках без задника, но Джоригт не сдавался: «Я Джоригт. Я монгол», — произнес он, всем своим видом показывая, что ника кие физические трудности ему нипочем.

На следующее утро в восемь утра мы были уже выше террасы над домом, гидами с нами пошли двое братьев — Юй Ухэ и Юй Усе. Сначала мы поднимались еловым лесом, и братья вели рассказ.

Когда их семья перебралась в эти места, здесь жила община в 30 семей. Лет сто назад здесь стоял буддийский храм, но пришли мусульмане хуэ, и храм разобрали по камешку, чтобы строить дома (вот откуда, догадался я, такие большие камни в стенах домов). Потом долину специально засадили деревьями под лозунгом «Хватит пахать землю, вырасти деревья!». Теперь все жители ушли отсюда насовсем. Они остались последними, но приезжают только летом, перегоняют сюда через перевал в горах своих овец и сколько-то коров, чтобы обрабатывать поля и собирать лекарственные травы в лесу. «Мы не уйдем, пока нам не выплатят нашу компенсацию. Или, может быть, нам предложат зерно вместо денег. В общем, будем продолжать крестьянствовать, сколько получится».

Теперь мы вошли в густой лес. Один из братьев показал на какую-то темную кучу на земле. Медвежий помет. Здесь были медведи. О, их сколько хочешь, несколько дней назад вокруг дома бродили целых шесть.

Он вел нас по берегу ручья, у нас над головой нависали перепутавшиеся ветви подлеска. Мы перешли через ручей и вскарабкались по чуть ли не вертикальному склону, ноги утопали в рыхлом слое перегнивших листьев. Земля наверху, затененная березами с полосками отставшей бересты на стволах, выровнялась и была покрыта непонятными холмиками камешков.

Раньше тут проходила дорога, как бы между прочим заметил Юй Ухэ. Он оказался наиболее разговорчивым из братьев. Его брат больше помалкивал. Разобрать что-нибудь на бесформенной, в пятнах тени поверхности земли было очень трудно, но вот, конечно, — я увидел место, где, по всей вероятности, проходила колея, здесь на обнаженной породе выросло дерево, метров пяти высотой, это обнажение породы могло быть естественным, но могло быть и механическим.

Нас окликнули откуда-то сверху, наши сопровождающие ответили, и завязался разговор. На земле на коленках стоял человек и руками разгребал мягкую почву, еще один в той же позе копался в земле в тени деревьев, всего их было много больше, человек десять.

Они собирали лекарственные растения. Они пришли сюда до рассвета из деревни, до которой два с половиной километра, по одной из бесчисленных тропок через горы, и будут тут работать весь день.

Дикие места начинали раскрываться все больше и больше, словно постепенно приоткрывая передо мной двери к пониманию того, что веками так привлекало это место кре стьян и охотников и, возможно, привлекло на несколько лет воинов-кочевников. Местность славилась лекарственными растениями. Потом я увидел список, в нем перечислялись 39 названий. Одно из них имело местное название чанбо. Местная медицинская компания покупала чанбоза 22 юаня (около 2,75 доллара США) за килограмм, и каждый из этой группы мог собрать за день 2–3 килограмма. Для чего нужен этот маленький, похожий на лук корень и как его готовят, никто из сборщиков не знал. Все, что они делали, — это со бирали чанбои продавали его.

Юй Ухэ помахал рукой: «Это место мы называем Лечебницей Чингисхана».

Неожиданно, глядя на эти пятнистые заросли, я начал кое о чем догадываться. Это была непрерывно обновляющаяся экосистема, насыщенная влагой почва, тянущиеся к солнцу, куда ни глянь, нежные ростки и пышно расцветающие кустарники, и отличить естественное от искусственного была нелегкая задача. Но если тут была дорога и эта вершина играла роль своего рода сторожевой башни, возможно, что здесь, прямо здесь, была своего рода аптека, куда могли приходить раненые и больные, чтобы полечиться лекарственными травами.

Еще до полудня мы уже вышли из леса и шли по ковру разнотравья, лютиков и горечавки, тропинка бежала по открытому кряжу (хотя мания видеть всюду еловые деревья дошла даже до этих краев, и через несколько лет, вероятно, горы будут полностью, что совершенно неестественно, покрыты лесом). На гребне горы обнажались остатки стены, которая, как мне представляется, была в свое время частью наблюдательного пункта, с которого открывался обзор на набегавшие друг на друга волны лесистых гор. Отсюда я не смог приметить никаких признаков присутствия человека — ни дороги, ни строения, ни дыма костра — подо мной просматривалась долина, по которой мы проходили по дороге сюда, почти заброшенная деревня, язык бледно-зеленой конопли и высовывавшиеся из-за покрывала зелени три бетонные крыши туристского лагеря.

Но наблюдательный пункт на вершине невысокого холма не годится для наблюдения за армейскими маневрами. Мне хотелось найти обещанную «площадку». Мы начали спуск и попали в заросли колючки. Это не была обычая ежевика, а толстенные, закрученные трехметровые деревья, протянувшие во все стороны свои иглы, такого кустарника было бы достаточно, чтобы охранять Спящую красавицу. Разыскивая «площадку», мы крутились почти на одном месте. Где-то со всем близко, где-то здесь, бормотал Юй Ухэ, во всяком случае она раньше была где-то здесь. Я снова начал терять в него веру, когда земля начала выравниваться, и, запутавшиеся между порядком надоевших елок, мы, все четверо, собрались вместе.

— Он хотя бы знает, где мы? — без всякой надежды поинтересовался я у Джоригта.

Они перебросились несколькими короткими фразами, и затем я услышал:

— Это здесь, Тронный зал Чингисхана. Он еще называл его Местом Господина.