Каролина взяла Дела за руку.

— Не поможет ли посольство отправить меня пароходом в Нью-Йорк?

— Конечно. Я скажу Эдди. Когда?

— Если возможно, завтра вечером. В крайнем случае, послезавтра.

— Что-нибудь случилось?

— Да нет, ничего. То есть пока ничего. Просто… дела, — добавила она весело, секунду помедлив, чтобы не споткнуться на букве «д»: когда нервничала, она иногда начинала заикаться.

Брукс Адамс[30] собрал вокруг себя двор — нет, подумала она, скорее папский конклав — на верхней террасе. Его брат Генри свернулся калачиком в кресле, точно затравленный беспозвоночный дикобраз. Генри Джеймс облокотился о балюстраду и, прищурившись, разглядывал новоявленного папу римского. Жена Брукса, маленькая невзрачная женщина, сидела рядом с миссис Камерон, вне эксцентричной орбиты своего мужа; тот возбужденно кружил в лихорадочном вальсе вокруг старшего брата — ну, точно папа в пляске св. Витта… Из них двоих старшим казался седовласый и седобородый Брукс.

— И вот на наших глазах, — непререкаемо вещал он тонким, хорошо поставленным голосом, — цвет Франции, ее военная элита оказалась под судом, униженная, затравленная, загнанная в угол бандой грязных евреев.

— Ради бога, не надо. — Каролина не могла вынести еще одного обсуждения дела капитана Дрейфуса, которое на столь долгое время раскололо Францию и успело ей уже смертельно наскучить. Даже мадемуазель Сувестр, забыв свою знаменитую невозмутимость, вступилась за несчастного Дрейфуса перед ученицами.

— Мистер Адамс слегка помешался на этой теме, — прошептал Дел. — Дядюшка Дорди тоже, хотя он не столь монотонен.

Брукс равнодушно посмотрел на вошедших. Но тут же включил их в свою орбиту. Он возобновил причудливое кружение вокруг кресла, в котором сидел его брат.

— Предположим, ты скажешь, что капитан Дрейфус невиновен в передаче секретов врагу.

— Я вовсе не собирался говорить ничего подобного, — пробормотал Генри Адамс.

Но Брукс оставил его ответ без внимания.

— На это я отвечу: если он невиновен, то тем хуже для Франции, для Запада. Позволить евреям — то есть коммерческим интересам — просто так парализовать великую державу! Англия и Америка, первая — идущая к упадку, и другая — невежественная, но могучая… Я вижу нашу задачу… в том, чтобы объединить усилия с еврейскими финансовыми кругами, что одновременно может нас спасти в грядущей схватке между Америкой и Европой, которая, по моим расчетам, начнется не позднее тысяча девятьсот четырнадцатого года. Из этой схватки могут выйти лишь два победителя — Соединенные Штаты, ныне величайшая мировая держава, и Россия, величайшая континентальная держава. Германия слишком мала, чтобы претендовать на роль мировой державы, и будет разгромлена, а Франция и Англия вообще потеряют всякое значение, выходит… выходит, остаемся мы — лицом к лицу с невежественной Россией, управляемой горсткой немцев и евреев. Но может ли Россия удержаться на своей нынешней ступени развития, а точнее — недоразвитости? Уверен, что нет.

Кривые эллипсы траекторий Брукса привели его к креслу брата.

— Россия либо должна распространиться вширь, на Азию, либо пережить внутреннюю революцию. В любом случае это дает нам преимущество. Вот почему мы должны молиться, чтобы война разразилась теперь. Я не имею в виду грядущую великую войну между полушариями. — Та же странная кривая остановила Брукса перед Генри Джеймсом, который посматривал на этого возбужденного коротышку, как добренький бородатый Будда. — Войну, в результате которой мы получим всю Азию. Маккинли начал превосходно. Это наш Александр. Наш Цезарь. Наш возрожденный Линкольн. Но он должен понять, почему он делает то, что делает, и ты, Генри, и я с адмиралом Мэханом должны объяснить ему, растолковать смысл истории, как мы ее понимаем…

— Я абсолютно ничего не понимаю, — сказал Генри Адамс, резко поднимаясь с кресла. — Кроме того, что мне надо ехать.

— В Ржаное поле. Со мною вместе, — сказал Генри Джеймс и отошел от балюстрады. — Я уезжаю, — сказал он миссис Камерон. — Я пригласил вашего и моего Генри к чаю. Мы поедем в наемном электромоторном экипаже местного производства.

— Хитти! Хитти! Где ты? — закричал Адамс.

Однако Хитти, его племянницы Абигейл, и след простыл. В затянувшейся суматохе отъезда Генри Адамс коснулся руки Каролины.

— Со мной обязательно должна быть племянница. Это закон истории. Выбор пал на вас.

— Я польщена. Но…

Но когда Генри Адамс спасался бегством от своего брата Брукса, никакие «но» были не в счет; если Брукс настигнет их у нанятой Джеймсом тройки или, если быть точным, у электромобиля, то Адамс и следовавшая за ним Каролина попадут в лапы хищника. В последний момент прихватили еще и Дела. Но даже на подъездной аллее, к удивлению дворецкого Бича, Брукс продолжал держать речь, пока шофер в униформе усаживал обоих Генри, Каролину и Дела в свой высокий экипаж.

— Война — это естественное состояние человека. Ради чего, спросите вы? Ради энергии…

— О, конечно, ради энергии! — одновременно с ним выкрикнул Генри Адамс, когда управляемый шофером непритязательный электромобиль к вящему изумлению камердинера и не меньшему — оленя покатился по парку. Каролина и Адамс расположились на заднем сиденье, Дел и Джеймс сели лицом к ним напротив.

— Мне никогда еще не доводилось слышать столь мощные и громогласные речи Брукса. — Генри Джеймс улыбнулся едва заметной озорной улыбкой, которая так нравилась Каролине; он ничего не упускал из виду, но, похоже, никого не осуждал.

— Он меня утомляет, — тяжко вздохнул Адамс. — Вас, конечно, не нужно убеждать в том, что он гений. Увы, мне выпала участь трудолюбивого старшего брата гения. Он разрабатывает меня… как золотую жилу или, скорее, свинцовую породу. Я создал ряд туманных теорий, которые он преображает в незыблемые законы.

— А существуют ли вообще законы истории? — спросил Дел, обнаруживая внезапный интерес к разговору.

— Я не отдал бы свою жизнь изучению истории, если бы их не было, — ядовито заметил Адамс и снова вздохнул. — Вся беда в том, что я не могу их как следует сформулировать. А вот Бруксу это до известной степени удается.

— И каковы же они, эти законы? — спросил Дел, и Каролина, уловив в его словах неподдельный интерес, искренне порадовалась, поскольку, как настоящая француженка, получала удовольствие, пусть даже поверхностное, от элегантных обобщений, исполненных конкретного смысла.

— Законы Брукса таковы. — Адамс смотрел вдаль, туда, где, пока невидимый, находился Хивер-касл, который он уже показывал Каролине и выводку племянниц. Каролина подумала об Анне Болейн, которая жила в этом замке; интересно было узнать: когда Генрих VIII отрубал ей голову, повиновался ли он закону истории, гласившему: «Энергия требует, чтобы король Генрих начал Реформацию», или же просто ему была нужна новая жена и сын?

— Сущность любой цивилизации сводится к централизации. Таков первый неоспоримый закон. Всякая централизация — это экономика. Второй закон таков: ресурсы должны быть достаточны для поддержания цивилизации и снабжения ее энергией. Вот почему всякая цивилизация — это выживание наиболее экономичной системы…

— Что значит «наиболее экономичная»? — спросил Дел.

— Самая дешевая, — быстро ответил Адамс. — Брукс полагает, что сейчас начинается схватка между Америкой и Европой за обладание обширными залежами угля в Китае, потому что доминировать в мире будет та держава, которая завладеет наиболее дешевым источником энергии.

— Но у нас самих много угля и нефти, — удивился Дел. — Настолько много, что мы не знаем, куда их девать. Зачем нам Китай?

— Чтобы он не попал в чужие руки. Но ваша мысль на верном пути. Если закон Брукса справедлив, мы будем обладать всем.

— Осмелюсь спросить: хорошо ли это? — усомнился Джеймс.

— Законы природы не бывают плохими или хорошими, они просто существуют. Если не мы, то кто? Россия? Варварская, суеверная Россия? Нет. Или Германия? Нация, склонная к безумию … и поэзии. Еще раз нет.