— Но ведь существует демократическая газета «Пост». Почему мы не можем быть республиканской газетой? — Подход Тримбла казался ей неразумным, но, конечно, он был прав в том отношении, что газета, существующая главным образом для развлечения, не должна становиться исключительной союзницей одной из фракций. Чтобы сделать ему приятное, она приняла приглашение миссис Дэй.

Дэи поселились в одном из длинного ряда совершенно одинаковых домов, с крутыми ступеньками перед входной дверью, готическими окнами и неожиданными башенками на крыше, создававшими эффект крепости, господствующей над речкой Рок-Крик.

Китти сидела за столом, командуя серебряным чайником, кофейником и армадой фарфоровых чашек. С помощью старшей сестры она разливала чай, приветствовала гостей и говорила о погоде. Среди присутствующих Каролина узнала нескольких законодателей-демократов — в лицо, не по имени. Только лидер меньшинства палаты представителей, Джон Шарп Уильямс из Теннесси был ей знаком по вашингтонским обедам. Язвительный взъерошенный мужчина, никогда не бывавший вполне трезвым, славился остроумием, которого все изрядно побаивались. Он несколько бесцеремонно привлек Каролину к себе и провел в столовую, где стоял специально приготовленный для него графин виски.

— Вы, конечно, знаете, что я босс Джима Дэя. Он призван обо мне заботиться. — Пока Уильямс наливал себе виски, Каролина заметила, что вопреки мелкому ситечку Китти темные чаинки на дне ее чашки сложились в приятный узор. — Не знал, что вы знакомы с Китти, мисс Сэнфорд.

— Я знакома с ее мужем. — Каролина осеклась, потом добавила: — Немного, когда он еще служил здесь контролером.

— Он далеко пойдет, имея за спиной поддержку отца Китти.

— Судьи?

— Судьи. О, этот человек настоящий центр власти. Хотя и одноногий. Он обеспечил Джиму победу на выборах.

— Именно поэтому мистер Дэй и женился на дочери судьи? — Каролина слегка сгладила грубость вопроса примирительным смешком. — Не забывайте, что я действующий журналист, конгрессмен.

— Не знал, что «Трибюн» готова печатать материалы подобного рода. — Круглое красное лицо Уильямса приняло торжественное выражение; Каролина знала, что оно означает: политик, сказавший журналисту что-то лишнее, опасается теперь за последствия.

— Ни в коем случае. Моя «Дама из общества» могла бы позволить себе намек — если бы я позволила ей. Но я этого не сделаю. Брак для нас — святыня.

— Слова истинного стража морали нашей республики. Я в этом не сомневался. — Уильямс оглядел комнату. — О, вот и спикер.

— Мистер Кэннон[132]? — Каролина посмотрела вокруг, надеясь увидеть эту величественную фигуру. Но Уильямс ошибся. Некто слегка похожий на спикера вошел в гостиную. Каролина его узнала, это был вашингтонский агент по недвижимости, чьей специальностью было обустраивать членов конгресса. — Это не Кэннон.

— Да, конечно. — Уильямс, похоже, был рад своей ошибке.

— Сейчас почти все разъехались по домам. Удивляюсь, что еще столь многие из нас задержались…

— Потомакская лихорадка?

— Это когда проигрываешь выборы. Тогда никак не можешь отсюда уехать. Но мы все время приезжаем и уезжаем, и чем чаще мы уезжаем — домой, я имею в виду — тем дольше мы здесь задерживаемся.

— Не могу дождаться, когда вы все вернетесь в ноябре.

— Вы очень добры, мисс Сэнфорд. — Уильямс расплылся в улыбке, и тут же Каролина почувствовала, как его рука легко прикоснулась к ее бедру. По крайней мере не ущипнул, подумала она, как это делают сенаторы, когда дама им нравится своими формами, зачастую оставляя на деликатной коже черно-синие отметины.

— Я подумала не о всем конгрессе, — сказала Каролина, ловко подвинув соседний стул, так что он оказался между ними, — а о прибытии в Вашингтон Уильяма Рэндолфа Херста.

— Он уже прислал мне свои первые пожелания, — сердито проворчал Уильямс. — Он хочет работать в комиссии по ассигнованиям и в комиссии по вопросам труда.

— Вы согласились?

— Черта с два. От черта он и получит эти комиссии, но не от меня. Вы знаете, этот болван вознамерился баллотироваться в президенты. Он хочет обойти всех.

— Ну, он не первый болван с такими намерениями, — сказала Каролина, увидев, что к ним приближается Дэй, — но будет первым болваном, которого выберут, если его, конечно, выберут.

Уильямс расхохотался громким не вполне трезвым смехом.

— Это очень смешно, мисс Сэнфорд. Да, да. В Белом доме было полно дураков, и иногда мне кажется, что сейчас там самый выдающийся из них, с его криками «Здорово!» и прочим трюкачеством… Джим, не знал, что ты бываешь в высшем свете.

Дэй улыбнулся Каролине и пожал ей руку.

— Мы старые друзья, или мне просто хочется так думать. Я был знаком с младшим Хэем, — сказал он Уильямсу, на лице которого появилось соответствующее случаю мрачное выражение.

— Как молнией сражен в расцвете сил, — сказал Джон Шарп Уильямс и, сжимая в руке стакан с виски, оставил хозяина дома и его гостью.

— У нас не так хорошо все складывается, — нейтрально заметил Дэй. На столе между ними стоял светлый бисквитный торт, от которого отрезали большой кусок. Женщины суетились на другом конце стола, поедая маленькие розовые пирожные, балансируя чашками, сплетничая.

— Вы имеете в виду выборы?

— Это единственное, что в этом городе имеют в виду. — Он посмотрел на Каролину; у него были голубые глаза, те, что «Дама из общества» недавно назвала «откровенно голубыми». Каролина надеялась когда-нибудь встретить пару лживых голубых глаз, чем могла бы уязвить «Даму из общества». Тем временем сама Дама из общества во плоти методично трудилась над тарелкой печенья «детские пальчики». У нее был свой метод: она начинала с ноготка — глазированного миндаля, а потом, в два прикуса, приканчивала пальчик, оплакивая руку, которую ей не дали укусить, но которая ее кормила, подумала вдруг Каролина; голова ее разрывалась от метафор, связанных с едой, и все потому, что рядом стоял мужчина, который ей нравился, был привлекателен и заставил ее думать… о еде. Есть здесь какая-то связь? Превратится ли она в богомола и сожрет его, как кусок бисквита, или она покорится ему, как того требуют, утверждала Маргарита, любовные отношения, и ее плоть станет тортом в его сладких зубах? Наверное, решила она, устав от плотоядных метафор, никто никого не сожрет, они станут похожими на обнаженные статуи в саду Сен-Клу-ле-Дюк, что, сплетясь мраморными руками, стояли в нелепых позах, причем обязательно под дождем — да, он и она виделись ей мокрыми и лоснящимися под проливным летним дождем, мужчина и женщина рядом, нет — прижавшись животами друг к другу, Венера и Марс, лицом к лицу, и струи воды стекают вниз. На тыльной стороне его руки, что держала чайную чашку, она увидела светло-золотистые волоски и попыталась представить себе статую Марса с волосами на интересных местах, но дождь прилизал волосы, как у мокрой собаки; да, волосатый мужчина больше всего похож на собаку, когда он не торт и не мрамор, а теплая враждебная плоть, к тому же мокрая. Каролина не была уверена, что ей доставит радость реальное мужское тело, даже если оно будет ей предложено, чего он, только что женившийся, видимо, не собирался делать.

— Каждый день по дороге в Капитолий я вижу, как растет дом вашего брата. Кажется, он будет размером с Капитолий.

— Не знаю, зачем ему здесь дом. — Победа Каролины в Вашингтоне была столь безоговорочна, что она могла выдержать конкуренцию со стороны брата. Все же Блэз пока контролировал состояние Сэнфорда, а Вашингтон выставлен на продажу и достанется исключительно тому, кто предложит низшую цену. Как только Блэз женится, настоящей миссис Сэнфорд станет его жена, а мисс Сэнфорд, сестра — старая дева, начнет угасать, какой бы газетой она ни владела. Кто захочет прийти в маленький дом в Джорджтауне, когда есть мраморный дворец на Коннектикут-авеню, двери которого всегда открыты? Она должна выйти замуж. Она должна построить дом. Она должна затащить Джеймса Бэрдена Дэя в постель. — Конечно, он хочет купить «Пост», но мистер Уилкинс не собирается продавать.