Все отлично сознавали, что следующую Думу необходимо собрать по тому же плохому закону, для того чтобы не давать повода к лишним нареканиям на правительство и на произвольность его действий, но для всех нас входивших тогда в состав правительства не было также никакого сомнения в том, что добиться пересмотра избирательного закона в законном порядке также совершенно немыслимо, ибо никакое представительство народа не пойдет на умаление избирательных прав, и перед правительством неизбежно предстанет только одна дилемма: либо отказаться от законодательства и самого принципа народного представительства, либо идти открыто, – в силу прямой государственной необходимости, – на пересмотр избирательного закона по непосредственному усмотрению Монарха, то есть в прямое нарушение изданного Им же закона. Мы все, кроме повторяю, Извольского, были единомышленны в признании этого начала и считали неустранимым такое закононарушение, во имя устранения еще большего зла, – полного отказа Государя от всего, что скреплено Его подписями, начиная от указа 12-го декабря 1904-го года. Да и А. П. Извольский, отстаивавший мысль о необходимости соблюдать законность в таком вопросе, во имя устранения отрицательного к нам отношения общественного мнения на Западе, отлично понимал, что правда на нашей стороне, и не только не поставил открыто вопроса о его принципиальном несогласии с остальным составом Совета и не перенес, следовательно, этого вопроса на решение Государя, но принял впоследствии самое деятельное участие в разработке нового избирательного закона.

Я говорю все это только для того, чтобы снять со Столыпина всю ответственность за принятое Советом решение по этому вопросу и оказать совершенно определенно, что все Министры того времени и, в числе их я, мы были вполне солидарны с Председателем Совета Министров и несем за это общую ответственность, как и имеем и общую с ним заслугу за то, что имели достаточную решимость посмотреть печальному явлению прямо в глаза и дали стране, во всяком случае, спокойную законодательную работу на долгий срок – до самого бурного периода последней поры перед разразившеюся над Россией катастрофою. Мы должны также снять за это ответственность и с покойного Государя, любому что если в самую последнюю минуту, то есть вечером 2-го июня 1907-го года, Ему принадлежало последнее в этом отношении настояние – о чем я скажу в своем месте – то, что многим не известно по существу дела, Государь все время после роспуска Думы, да пожалуй и до него слышал от всех нас только одно, что с нашим избирательным законом лучшего результата достигнуть нельзя и, следовательно, и перед Ним все время была все та же роковая дилемма, как и перед всеми нами.

Я не знаю в точности с какого момента и в каких условиях Министерство Внутренних Дел стало заниматься пересмотром избирательного закона 11-го декабря 1905 года. Я думаю, однако, что начало этой работы следует отнести к самому первому моменту, когда выяснилась физиономия первой Государственной Думы, и имею основание предполагать, что первые мысли об этом принадлежали если не самому Горемыкину, то кому-либо в Министерстве Внутренних Дел. Столыпин, на первых порах своей деятельности, под председательством Горемыкина, едва ли имел совершенно определенный взгляд на этот вопрос, как едва ли вполне смело мог идти навстречу идее издания нового избирательного закона непосредственным указом от Государя. Он не только решился на это после долгих колебаний и многократных разговоров на эту тему в Совете Министров в зимний период 1906-1907 года, но ни мог останавливаться на такой необходимости во всю ту пору – весною и летом 1900-го года, когда он вел переговоры как с представителями кадетской партии по одним показаниям, так и с лицами «общественного доверия» по личным моим воспоминаниям.

В Совет Министров позднею осенью 1906 рода, если даже не зимою, проект избирательного закона поступил в совершенно стройной и законченной форме, и Совет Министров имел дело только с постатейным рассмотрением проекта, во всех деталях изученного Министром, известного ему в мельчайших подробностях, настолько, что защищал проект столько же его автор, Крыжановский, столько и сам Столыпин.

На рассмотрении этого вопроса я впервые познакомился с Крыжановским, которого, кажется, до этого ни разу не встречал, и тут же убедился какой изворотливый и быстрый ум отличал его, рядом с совершенно практическим и здоровым отношением к самым сложным предметам выборного искусства. Не было вопроса, задаваемого ему с точки зрения самых неожиданных и разнообразных сомнений, на который у него не было бы точного и исчерпывающего ответа, не раз заставлявшего Извольского отступать ют его сомнений и переходить на сторону большинства из нас, а иногда и оказывавшегося более категоричным нежели сам папа – Столыпин. Справедливость побуждает меня сказать, что новый избирательный закон как он вышел в окончательной его обработке, в сущности остался без всякого изменения против разработанной Крыжановским схемы, и таким образом заслуга, как и возможность критики его, должна быть целиком приписана не Совету Министров, не внесшему в него почти ничего от себя, а Министерству Внутренних Дел и тем, кто работал над ним, в тиши, в его подготовительной стадии. Но в отношении рассмотрения этого вопроса Советом Министров была одна особенность, которую я должен отметить, потому что ни, до этого ни после, во всю мою долгую служебную жизнь, я не встречался с таким небывалым явлением, которое сопровождало рассмотрение этого дела.

Когда впервые вопрос о пересмотре избирательного закона был внесен на обсуждение Совета, Столыпин напомнил нам всем то, что многие из нас открыто говорили с самых первых дней после открытия первой Государственной Думы, и сказал нам, что эти мысли давно разделяются им, и он решил внести на рассмотрение Совета новую схему избирательного закона, какою она, представляется ему желательною на тот случай, если и вторые выборы в Думу по старому избирательному закону дадут те же отрицательные результаты, какие мы имели уже от первого опыта.

Он настойчиво указал на то, что смотрит на пересмотр избирательного закона, как на самую печальную необходимость, которую можно допустить только в самом крайнем случай, если не будет возможности избегнуть этой необходимости, и надеется даже, что этого не случится. Он указал при этом на всю нежелательность разглашения вопроса о том, что Совет занимается этим вопросом, так как самое отдаленное появление слухов об этом грозит величайшими неприятностями и может даже привести к тому, что правительству не удастся исполнить задуманного намерения, которое должно оставаться до последней минуты неизвестным решительно никому. Поэтому он не вносит письменного предложения, не рассылает отдельных его экземпляров Министрам для их ознакомления, а предлагает рассматривать дело по устному докладу своего Товарища и берет с Министров слово, что они сохранят полную тайну наших работ и не будут делиться решительно ни с кем своими впечатлениями и помогут ему довести дело до конца и, только в этом случае, он решается начать рассмотрение. Все мы дали ему определенное обещание и, несмотря на то, что мы собирались но этому делу почти каждую неделю, а затем, уже после открытая второй Государственной Думы и чаще, – ни в печать, ни в салоны, ни в среду падкого до всякой сенсации чиновничества не проникло никаких слухов о том, что правительство предполагает изменить в исключительном порядке избирательный закон. Его издание указом Государя Сенату явилось, поэтому, на самом деле полнейшею неожиданностью для всех, кто так зорко следил в это время за действиями правительства.

Подготовка выборного закона не составляла, однако, в эту пору главного предмета забот правительства. Наряду с событиями внутренней жизни страны, которые требовали большого внимания, конечно, прежде всего председателя Совета Министров, и Министра Внутренних Дел, все мы должны были напряженно следить за борьбою с революционными вспышками в разных местах России, так как Столыпин давал нам всем полную возможность быть всегда и вполне в курсе событий, и никто из нас, по совести, не имеет права сказать, что он не участвовал в разрешении всех текущих дел или не нес ответственности за принимаемые решения.