Спокойно выслушав меня, он сказал мне: «я уверен, что наши Банки очень неохотно пойдут на Ваше домогательство, но я надеюсь убедить их в необходимости помочь Вам, так как в самом деле не стоило удерживать денежное обращение с таким трудом и даже искусством во время неудачной войны, чтобы разом разрушить его под влиянием внутренней смуты, которая к тому же, по-видимому, подавлена.
Наш посол в С. Петербурге телеграфирует каждый день, что Ваше правительство берет верх. Не будьте слишком требовательны, удовольствуйтесь небольшою суммою, в виде краткосрочного займа, а потом, когда все убедятся в том, что правительство сильнее революции, наши же банки и наша публика, которая сейчас в панике, охотно пойдет на консолидированную операцию, и Вы заключите ее выгоднее для Вас, нежели заключили бы теперь.
Я передал Рувье то, что говорил накануне Рафаловичу. Он сказал мне, что ничего против этого не имеет и готов быть моим посредником перед Банками, советуя мне не вступать с ними в предварительные переговоры, пока он не даст мне знать, что ему удалось сломить их нерасположение.
Затем, Рувье сказал мне буквально следующее:
«Я буду Вашим адвокатом, но и Вы помогите мне в том, что нас так заботит. На днях начинается конференция в Альжезирасе. Я уверен, что Россия будет с нами, но для нас важно, чтобы мы могли рассчитывать не только на благожелательное отношение ее, но имели уверенность в том, что ее Представитель не станет сноситься с своим правительством в какой-либо острый момент переговоров, но займет сразу определенное положение на нашей стороне, и всей конференции будет ясно, что мы поддержаны Россиею и можем опереться на ее слово. Я говорю Вам это как Председатель Совета и Министр Иностранных Дел и убедительно прошу Вас передать по телеграфу мой разговор Вашему Министру Иностранных. Дел и просить его дать инструкции Вашему представителю».
В ответ на это, я передал Рувье то, что было мне сказано Государем но его личному почину, сказал, что говорю ему это совершенно открыто и официально, что такое распоряжение Государя уже известно Графу Ламсдорфу, несомненно сообщено им нашему представителю на конференции и не нуждается в новом моем сношении. Я прибавил, что если он желает, я готов подтвердить это письмом, принимая на себя всю ответственность за мое заявление, на что меня уполномочивает и мое звание Статс-Секретаря Государя, независимо от сознаваемой мною личной моей моральной ответственности. Рувье удовольствовался моими словами и прибавил шутливо: «Теперь мы с Вами заключили договор, Вы уже выполнили Ваше обязательство, дело за мной, и я уверен, что я его также честно выполню как Вы свое. Я не обещаю Вам дать ответ непременно завтра, но послезавтра Вы конечно услышите обо мне.
Когда же Вы вернетесь домой, доложите Его Величеству, что правительство Республики глубоко тронуто тем, как тонко оценил Император наше трудное положение и какую неоцененную услугу Он нам оказывает, обеспечивая, конечно, сохранение мира, так как на конференции мы выступим компактною массою против наших противников, всегда рассчитывающих на наше несогласие.
Прием меня Президентом Республики Лубэ был особенно любезен. Я пробыл у него почти целый час, и не могу не отметить, что у него, как и Рувье, я нашел совершенно иное отношение, нежели в первый день у банкиров. Он отлично понимал всю необходимость для нас сохранить наше денежное обращение и сказал мне без всяких фраз, что если Рувье обещал мне свою помощь, то я могу быть совершенно уверен в успехе, а готовность нашего Государя помочь Франции в Альжезирасе обеспечивает заранее ей сохранение мира и обязывает ее всеми доступными ей средствами помогать своей союзнице и во внутренних затруднениях и в переживаемом финансовом кризисе.
Я тотчас же телеграфировал Гр. Витте о свидании с Рувье и о приеме Президентом Республики.
Предсказания Рувье сбылись со всею точностью. На следующий день я никого не видал из банковских деятелей. В нашем посольстве я передал советнику Неклюдову весь разговор как с Рувье, так и с Президентом, просил его тотчас же сообщить его в Министерство и на вопрос его, не нужно ли вызывать из Ниццы А. И. Нелидова сказал, что пока нет в этом надобности, так как это дело взял в свои руки Рувье и его помощь, конечно, гораздо существеннее, нежели наши с послом усилия.
Под вечер ко мне пришел Нетцлин и повторил только, что лично он и его Банк готовы идти навстречу нашим желаниям, но сопротивление Лионского Кредита, Национальной Учетной Конторы и даже Банка Готтинтера, всегда уступчивого, таково, что сломить его может только прямое вмешательство Правительства. Я не сказал ему, что имею уже на этот счет прямое обещание Рувье и жду результатов его вмешательства. На следующий день, пятый день моего пребывания в Париже, произошла полная перемена декораций. Утром Рафалович сказал мне, что Нетцлин, Мазера, Ульман, Доризон и Барон Готтингер получили приглашение явиться в Министерство Иностранных Дел, и его запросил первый из названных лиц, не известно ли ему, зачем именно их зовут, так как никто из них не сомневается, что вызов их находится в связи с моим приездом. Рафалович отозвался полным неведением, как сказал и то, что ему ничего неизвестно, было ли вчера, y меня свидание с Председателем Совета, Министров.
После завтрака, около трех часов, ко мне опять приехал Нетцлин, сказал без всяких околичностей, что их группу вызвал сегодня утром Рувье и прямо заявил что он просит их исполнить то, что составляет предмет моего приезда, тем более, что ему в точности известно каким размером займа, и каким его характером я удовольствуюсь, и они решительно ничем не рискуют сохранивши в портфеле Банков ничтожную сумму в какие-нибудь 300 миллионов франков русских государственных обязательств, в течение даже одного года подобно тому, как год назад Германия, чрез посредство Дома Мендельсона согласилась учесть такие точно обязательства, – и при том на большую сумму.
Эта сумма либо будет включена в будущий большой заем, либо выплачена русскою казною из ее золотого запаса, если бы обстоятельства не позволили заключить консолидированного займа.
По его словам, Лионский Кредит попробовал, было возражать и доказывать, что для французских банков совсем ненужно золотого обращения в России, но его попытка вызвала такое решительное возражение со стороны Рувье и такую энергичную реплику, что устойчивое положение денежного обращения в России нужно для Франции и для ее правительства, что вся оппозиция смолкла, и представители нашей группы заявили, что они готовы войти со мною в переговоры, лишь бы я не требовал слишком большой суммы и не связывал их прямым обязательством заключить большой заем при полной неизвестности того, чем кончится революционное движение в Poссии.
В тот же день, в пятом часу мы собрались в помещении Парижско-Нидерландского Банка и в половине восьмого принципиальное соглашение между нами было достигнуто.
Банки согласились выпустить, или вернее, сохранить в своем портфеле краткосрочные обязательства на один год, на сумму в 267 миллионов франков. Процент по ним выговорен тот же как и по аналогичному займу предыдущего года в Германии, то есть 5 1/2 %. Выручка по займу поступает тотчас же в распоряжение русского правительства, но оно обещает, не выдавая впрочем никакого письменного обязательства, оставить всю сумму во Франции, для платежей по своим обязательствам. Не мало крови испортили мне всякие второстепенные требования банкиров и их постоянные колебания в деталях. О каждом моем шаге я телеграфировал либо Гр. Витте, либо Шипову и постоянно получал подтверждение их полной солидарности со мною.
Один пакет моих депеш и ответов на них, притом далеко не полный, напечатанных в 6 и 7 томах Красного Архива, лучше моих личных воспоминаний, говорит о характере моих переговоров и пережитых мною трудностях. Банки удовольствовались вполне приличною по своей скромности и по условиям времени переговоров комиссиею, и мы условились на другой же день подписать договор, с тем, что он вступает в силу тотчас по моем заявлении, что русское правительство его одобряет. Так оно и было сделано.
