Ровно в 8 часов вошел Антонов и сказал: «Теперь все готово – можно идти». Мы вернулись в прежний дом, в котором нашли еще двух мужчин – английских офицеров, бегущих из России, и нескольких солдат, собравшихся вести нас на границу. Антонов вызвал меня в соседнюю комнату и заявил, что его помощники требуют выдать им деньги вперед, а, без того не согласны вести. Пришлось не рассуждая подчиниться, потому что выбора у нас все равно не было, а так как сам он еще раньше сказал, в изменение того, что он прежде предполагал, что доведет нас только до речки, а на финляндскую сторону уже не пойдет из опасения, что не сможет вернуться оттуда, то я сказал ему при его сотрудниках:
«Берите и Вашу долю. Будет благополучно – тем лучше, случится беда – мне деньги не будут больше нужны».
Я передал ему еще 1000 р. сверх того, что было условленно. После этого, нас троих, раньше других, повели из дома, оставивши в нем пока двух английских офицеров на вторую партию.
Первым встал высокий солдат с большою черною бородою, вторым я, уцепившись за перемычку его шинели, за мной жена, поддерживаемая Антоновым, а в хвосте – англичанин. Темнота была кромешная. С величайшими предосторожностями, молча, выбрались мы по мосткам на шоссе, пересекли его и стали перебираться на луг через канаву, Я оборвался с дощечки, перекинутой через канаву, и с трудом выбрался из скользкой грязи, каким-то чудом не потерявши даже калош. По лугу идти было лучше, глаз начал привыкать к темноте, стали мы различать проблеск воды в речке и подошли к тому месту, где должна была находиться лодка с Финляндского берега…
Лодки не оказалось. Наши провожатые порядочно струхнули, особенно тот, кто вел нас, не скрывши своего смущения словами: «Речки вам не переплыть, а возвращаться тоже не к чему». Он тихонько свистнул – ответа не было. Мы стояли в раздумье, конечно, очень короткое время, но оно нам казалось бесконечно длинным, как вдруг мне послышался недалеко с правой стороны плеск воды и скоро, с крутого берега я различил, что подошла небольшая лодка с гребцом, стоявшим на корме. Он причалил к берегу плохо, не боком, а носом. Пришлось спускаться по крутому берегу, не видно было куда поставить ногу. Первой спустили жену, – она встала на дно лодки и конечно раскачивала ее. Я чуть не оборвался с берега, прямо в воду и садясь в лодку едва не опрокинул ее. Жена подвинулась к гребцу, я подполз к ней, а на носу примостился англичанин. Мы простились с Антоновым и лодка стала тихонько пересекать речонку. Пристали мы к противоположному берегу опять неудачно – прямо уткнулись кормою и выбраться из шатающейся лодки не было никакой возможности. Гребец, оказавшийся потом финляндским офицером С., кое-как приблизил лодку бортом, жена выбралась гораздо ловче, чем я, сверху к ней протянулась невидимая рука, и она взобралась на верх крутого откоса. Я же обрывался нисколько раз, едва не скатился обратно в воду. Выбиваясь из сил, я с трудом добрался до края обрыва, попал головою в сучья дерева и кое-как, почти на четвереньках вполз наверх. Тут мне тоже кто-то помог; это оказался финляндский солдат по фамилии Пананен, сказавший мне на очень чистом русском языке:
– «Мы вас караулим третий день и уже думали, что Вы пропали». Незаметно из темноты выполз наверх англичанин, и мы стали было громко разговаривать, не скрывая своей радости спасения, но нас разом, однако, усмирили ваши новые спутники словами:
– Что вы? Ведь на том берегу ваши солдаты, они станут стрелять на голос и тогда что?
Мы замолкли, постояли нисколько минут, зашли за стенку какого-то длинного сарая, отдышались и пошли прямою просекою на ясно видимый вдали электрический фонарь ст. Раиоиоки.
Незаметно, без всякой усталости, шлепая по лужам и по грязи, прошли мы почти 2 1/2 – 3 версты до вокзала, вошли в него, и наши провожатые сдали нас дежурному агенту, заменявшему Коменданта М., который должен был быть предупрежден моим знакомым финляндцем о нашем появлении. Агент позвонил куда-то по телефону, ему ответили, что нас ждут на ст. Tepиоки, где и приготовлен ночлег, по-видимому, в карантине, и он стал писать нам документ о личности, сказавши мне, что отлично меня знает, потому что часто видел в Петрограде у покойного Плеве, когда, он был Статс-Секретарем по делам Финляндии.
Мы решили ждать поезда, немного разочарованные тем, что нам нельзя поехать прямо до Выборга, где нам хотелось отдохнуть 2-3 дня от такого пережитого и приготовиться, в особенности в денежном отношении, к дальнейшему пути.
– Скоро появился Комендант М. в сопровождении своего помощника. На нашу просьбу помочь нам отправиться прямо в Выборг, он позвонил по телефону, о чем-то наставительно и решительно говорил по-фински и затем сказал, что мы с женой можем ехать прямо в Выборг, и что поезд будет готов через 20 минут. Подошли наши отставшие спутники, английские офицеры, пришел «отрекомендоваться» наш «лодочник», бывший гвардейский офицер, и нас отвели, прямо-таки с почетом к поезду, поручили особому внимание обер-кондуктора, и Комендант М. на прощание сказал нам, что в Выборге уже дано знать, и что на вокзале нас встретит комендант города.
Вошли мы в отведенное; нам отделение совершенно пустого вагона 1-го класса и не поверили своим глазам: образцовая чистота, тепло, бархатные диваны, графин с водой, электрическое освещение, ни соринки на полу. Жена, как только села на свое место, перекрестилась и сказала: «Господи, да ведь это рай, где это мы?» и моментально уснула как убитая, после пяти бессонных ночей. Я не смыкал глаз. Сознание спасенной жизни чередовалось с мыслью о разлуке с родиной и со всеми, кого я оставил на произвол судьбы, было и радостно и горестно, и порою какое-то безразличие притупляло остроту того и другого.
Через 2 1/2 часа мы подъехали к Выборгу. Я с трудом разбудил жену, мы вышли на платформу, где какой-то господин в цилиндре искал уже нас.
Это и был комендант города, директор Карельского народного Банка Рантакари, знавший маня тоже понаслышке, а, может быть даже когда-либо обращавшийся кo мне. Он повел нас к выходу, посадил на приготовленного извозчика, сам сел на другого, попросил извинения за то, что, получивши поздно извещение о нашем прибытии, не мог приготовить нам лучшего экипажа, и привез нас в гостиницу Андреа. Было ровно 12 часов ночи. В ту минуту, когда мы вошли в ярко освещенный вестибюль, из соседней, еще более ярко освещенной столовой, раздались, точно но какому-то волшебному заказу, звуки моего любимого Глинкинского романса «Не искушай меня без нужды». Каюсь, я просто остолбенел и немного не хватало, чтобы я расплакался.
Мы наскоро поужинали и легли спать в чистую постель, ясно понимая, что никто не придет и не арестует нас больше. Начиналась новая скитальческая жизнь.
Она дала нам в начале несколько отрадных минут, скрасивших тяжесть разлуки с родиной, но затем привела нас к таким глубоким и беспросветным разочарованиям, что часто приходилось спрашивать себя – стоило ли спасать жизнь, если она обратилась в бесконечное проживанье на чужбине.
Во вторник, 5-го ноября, я спустился вниз раньше жены, чтобы заказать кофе.
В столовой, навстречу мне поднялся высокий, немолодой человек еврейского типа, назвал себя Гуревичем и проявил такую неподдельную и бурно выражаемую радость видеть меня живым и спасшимся из рук большевиков, что он просто меня растрогал и привел в величайшее смущение.
Его первые слова были: «Вы не знаете меня, но я давно знаю Вас и горжусь тем, что первым вижу Вас здесь, и прошу Вас, окажите мне величайшее одолжение, разрешите мне помочь Вам чем только я могу. Я располагаю сейчас свободными средствами и прошу Вас об одном – возьмите столько, сколько Вам нужно, чтобы не нуждаться ни здесь, ни заграницей, куда Вы, конечно, должны ехать».
Горячо поблагодаривши его и отклонивши, прямую матерьяльную помощь, я воспользовался им в целом ряде мелочей. Он отвез меня к его знакомому местному Губернатору, чтобы дать мне законный финляндский паспорт, на время нашего пребывания в Финляндии, проводил в фотографию меня и жену, ездил со мной в полицию, разослал во все концы Финляндии телеграммы о моем благополучном приезде всем моим знакомым, которых я мог назвать на его вопросы, – Шайкевичу, Блоху, Грубе, Савичу, вызвал их всех на свидание со мною, ездил в банк менять небольшое количество русских денег, которое мне удалось вывезти из дома, и вообще, за весь день буквально не знал как и чем помочь мне.
