Вот если бы переодеться во что-нибудь…

Симон оглядел двух подмастерьев и толстого францисканца, словно куклу прижимавшего к себе свой мешок.

«Мешок!»

У Симона чаще забилось сердце. Наверняка из мешка можно соорудить что-нибудь наподобие капюшона – и как знать, может, внутри найдется какая-нибудь одежда! Лекарь бесшумно поднялся и шагнул к монаху, тот, словно покойник, лежал перед ним на лавке. Медленно-медленно поднес руку к мешку и осторожно потянул: тот скользнул из руки францисканца. Симон сумел вытащить его почти наполовину…

Раздался медвежий рев.

Симон оцепенел. Налитый кровью правый глаз монаха медленно приоткрылся и злобно уставился на лекаря.

– Решил вино мое выхлебать, потаскун проклятый? – пробормотал францисканец. – Это церковное вино, кровь Христова! Тебя за него в масле зажарят, еретик драный…

Глаз снова закрылся, и монах захрапел себе дальше. Лекарь подождал немного и предпринял вторую попытку.

В этот раз монах, словно тисками, сжал запястье Симона и притянул его к себе почти вплотную. Юноша едва не задохнулся от перегара.

– Никому не обворовать отца Губерта! – прорычал францисканец. – Никому, слышишь ты?.. – Подобно громадной летучей мыши, он вскочил со скамьи и врезался головой в низкий потолок. – Ай, чтоб тебя!

Только тогда монах сообразил, где находится. Он взглянул на сокамерников, потом на площадь – и в конце концов разразился нескончаемой бранью.

– Чтоб вас черти сожрали, сволочи безмозглые, а не стражники! Снова меня заперли, филистеры никчемные!

Он встряхнул решетку, и Симон подумал даже, что он и вправду сумеет ее выломать.

– И это после того, как я заблудших девиц пытался направить на путь истинный! – без устали ругался монах.

– Девиц? – Симон хоть и перепугался, но от вопроса удержаться не смог.

Францисканец, звавшийся отцом Губертом, недоуменно взглянул на лекаря, словно только теперь его заметил. О неудавшемся ограблении монах, видимо, уже позабыл.

– Да, девицы, – проворчал он. – Торчат в борделе, что в башне Петера, да только и ждут, когда кто-нибудь их Евангелием отдубасит.

Симон понимающе покивал.

– И вы возложили на себя эту миссию.

Отец Губерт вдруг расплылся в улыбке.

– Как уж там сказано у Августина?.. – Он заговорил поучительным тоном, хотя язык его не совсем еще слушался: – «Избавь мир от блудниц и повергни его в хаос из-за неудовлетворения похоти». – Он поднял указательный палец. – Мы не можем избавиться от продажных женщин, но можем приблизить их к Богу. Аминь.

Симон усмехнулся.

– Начинание, достойное уважения и просто необходимое. Мне еще вспомнилось, как это было у Фомы Аквинского: «Избавь мир от блудниц…

– …и мир погрязнет в распутстве», – перебил его отец Губерт и одобрительно покивал. – Вы, как я вижу, настоящий ученый. Очень немногие знакомы с этим пассажем великого доминиканца. Могу я спросить, как вы попали в это прескверное место?

Лекарь понял, что это его шанс. Поэтому, прежде чем ответить, задумался лишь на долю мгновения.

– Я ввязался в яростный спор касательно бедности Иисуса; мы дошли уже до заметок Уильяма Оккама, как вдруг нагрянули стражники и вмешались в наш диспут. Мой упрямый оппонент сумел убежать, а меня вот в этой дыре заперли.

Монах возмущенно встряхнул головой.

– Вот до чего науку довели!.. Эту беседу нам лучше продолжить у меня дома.

– Что, простите? – растерялся Симон.

Отец Губерт уже вовсю колотил в дверь, которая вела в ратушу. Подмастерья продолжали храпеть как ни в чем не бывало.

– Сейчас все улажу. Знаю я этих варваров.

Прошло некоторое время, и в замке со скрипом повернулся ключ. Из-за двери высунулся худой стражник.

– Никак проспались, отец Губерт? – спросил он с ухмылкой.

– Не дерзи мне, Ханнес, – монах погрозил стражнику пальцем. – Я этого так не оставлю, поверь мне. Все доложу епископу.

Стражник вздохнул.

– Вы каждый раз так говорите. Хотя прекрасно знаете, что нам и господ благородных дозволено брать под стражу, если мы ночью ловим их за…

– Да-да, молодец, – отец Губерт оттеснил стражника в сторону и сунул ему несколько монет. – Не растрезвонь только. – Он кивнул на Симона. – Он пойдет со мной.

– Вот он? – стражник изумленно уставился на монаха. – Так это ведь жалкий бродяга. Вы же сами видите, он даже не из нашего города.

– А еще я вижу, когда у человека башка не гнилой соломой набита, как у вас, а кое-чем другим. Он ученый! Но вам-то, болванам, этого не понять.

– Ну-ну, ученый… – Стражник недоверчиво взглянул на Симона. – Откуда-то я этого ученого знаю, вот только не пойму…

– Чушь не городи, – перебил его Губерт. – Он идет со мной, и всё на этом. Вот, за издержки.

Он сунул стражнику еще две монеты и потянул лекаря в сторожку, к которой и примыкала клетка. Стражник не сводил с лекаря глаз и скрипел зубами.

– Но я как-нибудь вспомню, – прошипел он и притянул к себе Симона. – И тогда лучше мне не попадайся, ученый. В другой раз толстяка монаха рядом не будет и никто уже не поверит в твои бредни. Уж мы-то выбьем из тебя всю эту дурь.

Он злорадно улыбнулся и махнул на прощание монаху, который уже колотил в следующую дверь.

– До встречи, отец Губерт. Приятно было снова иметь с вами дело!

При этом он злобно взглянул на Симона и провел ладонью по горлу.

Лекарь вышел на площадь, там первые торговцы как раз отпирали свои лавки. На востоке над крышами Регенсбурга всходило солнце.

Магдалена с треском разорвала надвое рубашку венецианца и вытерла кровь с его груди. Сильвио лежал на громадной кровати, занимавшей добрую половину просторной спальни. Как и в гардеробе, всюду висели зеркала, а также картины с изображенными на них библейскими сюжетами и толстыми купидонами. И рамы были из чистого золота.

– Santa Maria, кажется, я на небесах, – с закрытыми глазами бормотал венецианец. – Это, должно быть, рай, а возле меня сидит настоящий ангел…

– Да помолчите вы, наконец! – прикрикнула на него Магдалена и промокнула раны влажной тряпкой. – Иначе и вправду ангелов повстречаете.

Справа на груди у Сильвио зияла колотая рана, но клинок угодил в ребро и ничего, к счастью, не задел. Однако рана, как и порез на левом плече, по-прежнему обильно кровоточила.

Магдалена молча проделала все, что требовалось. Разорвала на длинные полосы тончайшую бумазею, найденную в сундуке, и замотала ими грудь и плечо венецианца. Кроме того, она разогрела у камина вино и развела в нем немного меда и сок маленьких желто-зеленых плодов из сада. Отвар, дымивший в кружке возле кровати, должен был возместить раненому потерю крови. Но когда Магдалена попыталась влить отвар в Сильвио, тот лишь с отвращением помотал головой.

– Я бы лучше крепкого токайского хлебнул, – пробормотал он. – Там, в шкафу, стоит бутылочка хорошего урожая…

– Еще чего, – проворчала Магдалена. – Я лечить вас пришла, а не на свиданьице. Не будете делать, что вам говорят, так упорхнет ваш ангел и не обернется.

Сильвио смиренно вздохнул и открыл рот, а Магдалена по ложке стала поить его снадобьем. В перерывах между порциями венецианец выспрашивал у нее, где она пропадала после внезапного бегства из сада. Поначалу Магдалена не решалась отвечать, но потом решила хотя бы отчасти довериться Сильвио. Будучи венецианским послом, он мог бы стать ценным союзником, если уж речь заходила об освобождении отца. Она просто не могла себе позволить упустить подобную возможность.

– Мой отец… – неуверенно начала девушка. – Его схватили за двойное убийство, которого он на самом деле не совершал.

Сильвио вопросительно взглянул на Магдалену.

– Уж не за убийство ли цирюльника и его жены, о котором сейчас по всему городу говорят?

Магдалена кивнула и рассказала Контарини о странных событиях последних дней, об их приезде в Регенсбург, вылазке в дом цирюльника и даже про письмо некоего Вайденфельда.