– Не волнуйся.

– Не волноваться? Да у меня сад похож на зону военных действий. И это отверстие в стене…совсем оно с благополучной жизнью не вяжется.

– Мало ли как оно появилось? Вдруг ты испепелила неугодного кавалера? Еще и досадуешь теперь, мол, вот сволочь, отправился на тот свет вместе с кирпичной кладкой?

– Как назло по делу вызвали на рассвете! Кровища эта и запах такой, будто в сельском сортире в июле собака издохла и дней пять там пролежала.

– Елена, тебе не противно такое говорить?

– Ты бы себя слышала, когда нервничаешь, – огрызнулась ведьма. – Помню, родственникам погибших от рук той безумной, пришлось психокоррекцию назначать. Что ты им сказала?

Родственникам еще повезло – они не видели, во что превратились тела. Хоронили в закрытых гробах, никому содержимое не показали. Мне эти обезображенные трупы снятся до сих пор. Как погода меняться собирается, так и мерещатся – открываешь дверь, а там лежат эти и скалятся. Зубы из пасти торчат как иголки на ежике. Не оттолкни меня шеф в сторону, и я бы там лежала. Только без головы.

– Если бы он хотел смерти, ты бы уже была мертва, – я попыталась успокоить ее.

– Откуда мне знать, может у демонов появилась хартия запрещающая убивать вызывающих? – она раздраженно дернула плечом. – Кстати, как прошел семейный ужин?

– Да как всегда. Все сильнее утверждаюсь в желание стать в следующей жизни дрожжевой бактерией. Отпочкуешься, когда время подойдет и все, никаких тебе чувств, родственников и житейских драм.

Мы остановились напротив трехэтажного дома. Его характеризовало единственное слово: ветхий. Ну, или два: очень ветхий. Казалось, он держится только на честном слове, или потому что втиснут между двумя относительно новыми особняками, подпирающими его как два дружка перепившего третьего. Стекла в большинстве окон отсутствовали, кое-где их заменяли листы фанеры, доски, тряпье; в трещины в стенах легко входил кулак тролля, входная дверь болталась на одной петле и в ней сквозила подозрительная дыра, будто кто-то пытался прорубить дерево.

Соседние дома выглядели на удивление прилично и даже мило, возле одного из них стояли два вазона с алиссумом, чьим мелким белым цветочкам был не страшен холодный ноябрьский ветер и сырость. Я пожалела о спрятанных в сумочку перчатках, на улице пальцы враз замерзли и покраснели.

Будь погибший двусущий родственником домовладелицы, я бы предположила, что кто-то пытается выкупить место и снести эту уродливую пародию на жилище. А размазанный сынок что-то вроде лошадиной головы в кровати. Но погибший только снимал комнатушку на чердаке, в стае был мелкой сошкой и мало кто знал, где он берет деньги. Не то чтобы они водились у него в достаточном количестве.

– Ненавижу осень, – Елена первой вошла в дряхлое нутро дома. – Вся гадость на свет ползет.

Позволю, не согласится – летом проблем ничуть не меньше. Вот взять хоть бы Техас: солнце, текила, знойные парни, красота одним словом, и мы, с Еленой обливающиеся потом охотимся за семейкой упырей. Твари облюбовали брошенный дом на окарине и совершали ночные вылазки, таская детей и стариков. Отвратительные создания. Кроме нас там был еще десяток ребят, но они переносили тяготы стойко и безропотно. Привыкли, наверное.

Ян тогда послал нас набраться опыта у охотников из Дома Тиса, и где-то в процессе спасения своей задницы от ретивой упырицы я поняла что очень, очень люблю работу в офисе. Сидишь в креслице, клацаешь по клавишам, делаешь нудные отчеты, и никто не пытается выгрызть тебе печень. Какое разочарование, обнаружить, что до крутой оперативницы тебе как до луны верхом на черепахе.

Встретившая нас домовладелица – женщина средних лет, светловолосая, полноватая и невозмутимая как большинство двусущих, – показала нам место преступления (темное душераздирающее пятно на неуместном в этой лачуге паркете и брызги на стенах) и провела нас в комнату погибшего. Ее скучающее лицо и лаконичные ответы наводили на мысль что смерть жильца для нее дело привычное. Главное чтобы за ним должок не числился. Погасил квартплату и можешь умереть со спокойной совестью.

Поднявшись по шаткой скрипучей лестнице с оторванными перилами, мы оказались в тесном помещении. Из единственного окна открывался унылый вид на помойку с пирующей стаей облезлых кабысдохов. В углу лежала куча тряпья и продавленный матрас, служивший покойному постелью. В воздухе неприятно пахло шерстью, прелой листвой и грязным бельем.

Полупустая бутылка с абсентом стояла на старом выпуске «Пойманной синицы», с испачканной пятнами жира страницы улыбалась нотта Кастилла. Тетушка может сколько угодно в ущерб нашему Дому делать благотворительные взносы в фонды и печься о тех, кто живет на задворках общества иных, но все равно в их глазах останется надменной богачкой. И хвалебные оды ее поступкам будут использоваться исключительно как скатерти для наспех собранного ужина одинокого мертвого холостяка.

Я просмотрела отчеты коллег успевших исследовать каждый уголок, опросивших соседей и хозяйку этого милого дома. Руфус Соловьев, двадцать пять лет, раньше подрабатывал на стройках разнорабочим, пару лет назад бросил и с тех пор перебивается случайными заработками. В юности несколько раз попадал в полицию за уличные кражи. Хм. Потом завязал или улучшил технику? В любом случае двусущие своих не сдают, тем более, когда он мертв и ничего уже не докажешь.

Хозяйка недовольно следила за тем, как я ворошу тряпье. Мне показалось, она не очень-то желает торжества закона и справедливости над убийцей ее постояльца. Елена топталась рядом, ее магия ничем не могла помочь, разве что она с уверенностью сказала, что двусущий погиб в результате очень мощного заклинания. Что и так ясно. Только кто его так?

Перебирая вещи покойного, я принялась размышлять. Если предположить что Руфус вор, то его убил, либо заказчик (недовольный, или наоборот желающих спустить в воду все концы), либо разгневанный потерпевший. Тупик. Свидетелей нет, улик нет и судя по всему, всем все равно найдем мы убийцу или нет. Шеф прислал меня сюда, чтобы создать видимость заинтересованности и работы, и не обидеть союзников нелюдей. Либо, посчитал что это происшествие как-то связано с деятельностью нашего неуловимого маньяка.

Эх, Соловей-разбойник, что же такое ценное ты украл? За коллекционную вазочку или бриллиантовое колье не будут мстить такими мощными чарами. К тому же двусущие чуют магию и стараются обходить вардов стороной. Конечно, это касается умных двусущих. Разве что расплатились наличными, сделав их фокусом, а после просто наслали адресное заклятие… и все.

Я задала хозяйке несколько вопросов, еще раз осмотрела коридор, в котором успели смыть большую часть крови, и сказала, что еще вернусь. Надо будет написать рапорт и передать дело одному из практикантов. Магия конечно не оставляет следов, и он вряд ли сможет раскрыть дело, но думаю этого от нас и не ждут. Разве что по мохнатому кварталу прокатиться волна смертей.

А у меня есть чем заняться, если в ближайшее время я не распутаю «дело Офелии», то новый год встречу на помойке.

Попрощавшись с отчаянно зевающей Еленой, я отправилась на последнюю примерку платья. Пока портниха будет делать подгонку, можно немного вздремнуть в кресле перед ночной сменой, а потом заехать к другу второй жертвы – у него офис неподалеку.

Но сев в машину я решила сделать наоборот. В этом деле опрос семей и друзей таил в себе невиданные «сюрпризы» и на всякий случай стоило сохранить для предстоящего разговора все душевные силы.

В последнее время у меня все чаще возникало ощущение, что я узнаю не факты из жизни убитых, а бессовестно роюсь в их грязном белье, а стоящий за плечом друг или родственник покойника просит посмотреть и «под теми трусиками». И что отвратительно, благодаря заклятию потом весьма смутно помнит, что делал это. Мы не можем позволить кому-то узнать о нашем существовании.

К счастью мои опасения не оправдались – друг покойного финансового аналитика был исключительно вежливым и благонадежным. Тот приятный тип мужчины: не красавец, интересный, со спокойным характером. Самую малость скучный, но, несомненно, надежный.