Выделялся ростом и дородством некто, одетый Древним Германцем. Многим нравилось, что он такой дюжий, и что руки видны, могучие руки, с превосходно-развитыми мускулами. За ним ходили преимущественно дамы, и вокруг него слышался ласковый и хвалебный шепот. В Древнем Германце узнавали актера Бенгальского. Бенгальский был любим. За то многие давали ему билет. Многие рассуждали так:

— Уж если приз не мне достанется, то пусть лучше актеру (или актрисе). А то, если из наших, хвастовством замучит.

Имел успех и наряд у Грушиной, — успех скандала. Мужчины за нею ходили густою толпою, хохотали, делали нескромные замечания. Дамы отвертывались, возмущались. Наконец исправник подошел к Грушиной и, сладко облизываясь, произнес:

— Сударыня, прикрыться надо.

— А что ж такое? У меня ничего неприличного не видно, — бойко возразила Грушина.

— Сударыня, дамы обижаются, — сказал Миньчуков.

— Наплевать мне на ваших дам, — закричала Грушина.

— Нет уж, сударыня, — просил Миньчуков, — вы хоть носовым платочком грудку да спинку потрудитесь прикрыть.

— А коли я платок засморкала? — с наглым смехом возразила Грушина.

Но Миньчуков настаивал:

— Уж как вам угодно, сударыня, а только, если не прикроетесь, удалить придется.

Ругаясь и плюясь, Грушина отправилась в уборную, и там, при помощи горничной, расправила складки своего платья на грудь и спину. Возвратясь в зал, хотя и в более скромном виде, она все же усердно искала себе поклонников. Она грубо заигрывала со всеми мужчинами. Потом, когда их внимание было отвлечено в другую сторону, она отправилась в буфетную воровать сласти.

Скоро вернулась она в зал, показала Володину пару персиков, нагло ухмыльнулась, и сказала:

— Сама промыслила.

И тотчас же персики скрылись в складках ее костюма. Володин радостно осклабился.

— Ну! — сказал он, — пойду и я, коли так.

Скоро Грушина напилась, и вела себя буйно, — кричала, махала руками, плевалась.

— Веселая дама, Дианка, — говорили про нее.

Таков-то был маскарад, куда повлекли взбалмошные девицы легкомысленного гимназиста. Усевшись на двух извозчиков, три сестры с Сашей поехали уже довольно поздно, — опоздали из-за него.

Их появление в зале было замечено. Гейша в особенности понравилась многим. Слух пронесся, что Гейшею наряжена Каштанова, актриса, любимая мужскою частью здешнего общества. И потому Саше давали много билетиков.

А Каштанова вовсе и не была в маскараде, — у нее накануне опасно заболел маленький сын.

Саша, опьяненный новым положением, кокетничал напропалую. И чем больше в маленькую гейшину руку всовывали билетиков, тем веселее и задорнее блистали из узких прорезов в маске глаза у кокетливой японки.

Гейша приседала, поднимая тоненькие пальчики, хихикала задушенным голосом, помахивала веером, похлопывала им по плечу того или другого мужчину, и потом закрывалась веером, и поминутно распускала свой розовый зонтик. Нехитрые приемы, — впрочем, достаточные для обольщения всех, поклоняющихся актрисе Каштановой.

— Я билетик свой отдам прелестнейшей из дам, — сказал Тишков, и подал с молодцеватым поклоном билетик Гейше.

Уже он много выпил, и был красен; его неподвижно улыбающееся лицо и неповоротливый стан делали его похожим на куклу.

Валерия смотрела на Сашины успехи, и досадливо завидовала; уже теперь ей хотелось, чтобы ее узнали, чтобы ее наряд и ее тонкая и стройная фигура понравились толпе, и чтобы ей дали приз. И сейчас же с досадою вспомнила она, что это никак невозможно: все три сестры условились добиваться билетиков только для Гейши, а себе если и получат, то передать их все-таки своей японке.

В зале танцевали. Володин, быстро охмелев, пустился вприсядку. Полицейские остановили его. Он сказал весело-послушно:

— Ну, если нельзя, то я и не буду.

Но по его примеру пустившиеся откалывать трепака два мещанина не пожелали покориться.

— По какому праву! за свой полтинник! — восклицали они, и были выведены.

Володин провожал их, кривлялся, осклабясь, и приплясывал.

Девицы Рутиловы поспешили отыскать Передонова, чтобы поиздеваться над ним. Он сидел один, у окна, и смотрел на толпу блуждающими глазами. Все люди и предметы являлись ему бессмысленными и разрозненными, но равно враждебными.

Людмила, Цыганкой, подошла к нему, и сказала измененным гортанным голосом:

— Барин мой милый, дай я тебе погадаю.

— Пошла к чёрту! — крикнул Передонов.

Внезапное цыганкино появление испугало его.

— Барин хороший, золотой мой барин, дай мне руку. По лицу вижу, — богатый будешь, большой начальник будешь, — канючила Людмила, и взяла-таки руку Передонова.

— Ну смотри, да только хорошо гадай, — проворчал Передонов.

— Ай, барин мой бриллиантовый, — гадала Людмила, — врагов у тебя много, донесут на тебя, плакать будешь, умрешь под забором.

— Ах ты, стерва! — закричал Передонов, и вырвал руку.

Людмила проворно юркнула в толпу. На смену ей пришла Валерия, — села рядом с Передоновым, и зашептала ему нежно:

— Врешь, дура, — ворчал Передонов.

Валерия шептала:

— Это ты верно говоришь, — сказал Передонов, — только как же я ей в глаза плюну? Она княгине пожалуется, и мне места не дадут.

— А на что тебе место? Ты и без места хорош, — сказала Валерия.

— Ну да, как же я могу жить, если мне не дадут места, — уныло сказал Передонов.

Дарья всунула в руку Володина письмо, заклеенное розовою облаткою. С радостным блеяньем распечатал его Володин, прочел, призадумался, — и возгордился, и словно смутился чем-то. Было написано коротко и ясно:

Володин письму поверил, но вот вопрос, — стоит ли идти? И кто такая эта Ж.? Какая-нибудь Женя? Или это фамилия начинается с буквы Ж?

Володин показала письмо Рутилову.

— Иди, конечно, иди! — подбивал Рутилов, — посмотри, что из этого выйдет. Может быть, это богатая невеста, влюбилась в тебя? а родители препятствуют, так вот она и хочет с тобой объясниться.

Но Володин подумал, подумал, да и решил, что не стоит идти. Он важно говорил:

— Вешаются мне на шею, но я таких развратных не хочу.

Он боялся, что его там поколотят: Солдатская баня находилась в глухом месте, на городской окраине.

Уже когда толпа во всех помещениях в клубе теснилась густая, крикливая, преувеличенно-веселая, в зале у входных дверей послышался шум, хохот, одобрительные возгласы. Все потеснились в ту сторону. Передавали друг другу, что пришла ужасно-оригинальная маска.

Человек тощий, длинный, в заплатанном, засаленном халате, с веником под мышкой, с шайкой в руке, пробирался в толпу. На нем была картонная маска, — глупое лицо с узенькой бороденкой, с бачками, а на голове фуражка с гражданскою круглою кокардою. Он повторял удивленным голосом:

— Мне сказали, что здесь маскарад, а здесь и не моются.

И уныло помахивал шайкой.

Всем это нравилось. Толпа ходила за ним, ахая и простодушно восхищаясь его замысловатою выдумкою.

— Приз, поди, получит, — завистливо говорил Володин.