— Так вот, пшенная кутья, с изюмцем, с сахаром, с миндалем, — это и есть ерлы.

И Володин подробно рассказал, как варят на его родине ерлы. Передонов слушал тоскливо. Кутья, — что ж, его в покойники, что ли, хочет записать Павлушка? — Володин предложил:

— Если хотите, чтобы все было, как следует, вы дайте мне материал, а я вам сварю.

— Пусти козла в огород, — угрюмо сказал Передонов.

Еще подсыплет чего-нибудь, — подумал он. Володин опять обиделся.

— Если вы думаете, Ардальон Борисыч, что я у вас стяну сахарцу, так вы ошибаетесь, — мне вашего сахарцу не надо.

— Ну, что там валять Петрушку, — перебила Варвара. — Ведь вы знаете, у него всё привереды. Приходите и варите.

— Сам и есть будешь, — сказал Передонов.

— Это почему же? — дребезжащим от обиды голосом спросил Володин.

— Потому что гадость.

— Как вам угодно, Ардальон Борисыч, — пожимая плечами, сказал Володин, — а только я вам хотел угодить, а если вы не хотите, то как хотите.

— А как тебя генерал-то отбрил? — спросил Передонов.

— Какой генерал? — ответил вопросом Володин, и покраснел, и обиженно выпятил нижнюю губу.

— Да слышали, слышали, — говорил Передонов.

Варвара ухмылялась.

— Позвольте, Ардальон Борисыч, — горячо заговорил Володин, — вы слышали, да, может быть, недослышали. Я вам расскажу, как все это дело было.

— Ну, рассказывай, — сказал Передонов.

— Это было дело третьего дня, — рассказывал Володин, — об эту самую пору. У нас в училище, как вам известно, производится в мастерской ремонт. И вот, изволите видеть, приходит Верига с нашим инспектором осматривать, а мы работаем в задней комнате. Хорошо. Я не касаюсь, зачем Верига пришел, что ему надо, — это не мое дело. Положим, я знаю, что он — предводитель дворянства, а к нашему училищу касательства не имеет, — но я этого не трогаю. Приходит, и пусть. Мы им не мешаем, работаем себе помаленьку, — вдруг они к нам входят, и Верига, изволите видеть, в шапке.

— Это он тебе неуважение оказал, — угрюмо сказал Передонов.

— Изволите видеть, — обрадованно подхватил Володин, — и у нас образ висит, и мы сами без шапок, а он вдруг является этаким мамелюком. Я ему и изволил сказать тихо, благородно: ваше превосходительство, говорю, потрудитесь вашу шапочку снять, потому, говорю, как здесь образ. Правильно ли я сказал? — спросил он, и вопросительно вытаращил глаза.

— Ловко! Павлушка! — крикнул Передонов, — так ему и надо.

— Конечно, что им спускать, — поддержала Варвара, — Павел Васильевич!

Володин, с видом напрасно обиженного человека, продолжал:

— А он вдруг изволил мне сказать: всякий сверчок знай свой шесток. Повернулся, и вышел. Вот как все дело вышло, и больше никаких.

Володин чувствовал себя все-таки героем. Передонов в утешение дал ему карамельку.

Пришла Софья Ефимовна Преполовенская, жена лесничего, полная, с добродушно-хитрым лицом и плавными движениями. Ее посадили завтракать.

Она лукаво спросила Володина:

— Что это вы, Павел Васильевич, зачастили к Варваре Дмитриевне?

— Я не к Варваре Дмитриевне изволил придти, — скромно ответил Володин, — а к Ардальону Борисычу.

— Уж не влюбились ли вы в кого-нибудь? — посмеиваясь говорила Преполовенская.

Всем известно было, что Володин искал невесты с приданым, сватался ко многим, и получал отказы; шутка Преполовенской показалась ему неуместной. Дрожащим голосом, напоминая всею своею повадкой разобиженного баранчика, он сказал:

— Если я влюбился, Софья Ефимовна, то это ни до кого не касается, кроме меня самого и той особы, а вы таким манером выходите в сторонке.

Но Преполовенская не унималась.

— Смотрите, — говорила она, — влюбите вы в себя Варвару Дмитриевну, кто тогда Ардальону Борисычу сладкие пирожки станет печь?

Володин выпятил губы, поднял брови, и уже не знал, что сказать.

— Да вы не робейте, Павел Васильевич, — продолжала Преполовенская, — чем вы не жених, — и молоды, и красивы.

— Может быть, Варвара Дмитриевна и не захотят, — сказал Володин хихикая.

— Ну, как не захотят, — отвечала Преполовенская, — уж очень вы скромны.

— А может быть, и я не захочу, — сказал Володин ломаясь. — Я, может быть, и не хочу на чужих сестрицах жениться, — у меня, может быть, на родине своя двоюродная племянница растет.

Уже он начал верить, что Варвара не прочь за него выйти. Варвара сердилась. Она считала Володина дураком, да и получал он вчетверо меньше, чем Передонов. Преполовенской же хотелось женить Передонова на своей сестре, дебелой поповне. Поэтому она старалась поссорить Передонова с Варварой.

— Что вы меня сватаете, — досадливо сказала Варвара, — вот вы лучше вашу меньшуху за Павла Васильевича сватайте.

— Зачем же я стану его от вас отбивать, — шутливо возражала Преполовенская.

Шутки Преполовенской дали медленный оборот медленным мыслям Передонова; да и ерлы крепко засели в его голове. С чего это Володин вздумал такое кушанье? Передонов не любил размышлять. В первую минуту он всегда верил тому, что ему скажут. Так поверил он и влюбленности Володина в Варвару. Он думал: вот окрутят его с Варварой, а там, как поедут на инспекторское место, отравят его дорогой, и подменят Володиным, а Володин будет инспектором. Ловко придумали!

Вдруг в передней послышался шум. Передонов и Варвара испугались: Передонов неподвижно уставил на дверь прищуренные глаза, Варвара подкралась к двери в залу, едва приоткрыла ее, заглянула, потом так же тихо, на цыпочках, балансируя руками и растерянно улыбаясь, вернулась к столу. Из передней доносились визгливые крики и шум, словно боролись. Варвара шептала:

— Ершиха — пьяная-распьяная, — Наташка ее не пускает, а она в залу так и прет.

— Как же быть? — испуганно спросил Передонов.

— Надо перейти в залу, — решила Варвара, — чтобы она сюда не залезла.

Пошли в зал, а дверь за собою закрыли. Варвара вышла в прихожую, со слабою надеждою задержать хозяйку. Но нахальная баба ворвалась-таки в залу. Она подбочась остановилась у порога, и сыпала ругательные слова, в виде общего приветствия. Передонов и Варвара суетились около нее, и старались усадить ее на стул, поближе к прихожей и подальше к столовой. Варвара вынесла ей из кухни на подносе водки, пива, пирожков. Но хозяйка не садилась, ничего не брала, и рвалась в столовую, да только никак не могла признать, где дверь. Она была красная, растрепанная, грязная.

— Нет, ты меня за свой стол посади, — кричала она. — Что ты мне выносишь на подносе? Я на скатёрке хочу. Я хозяйка, так ты меня почти. Ты не гляди, что я пьяная. Зато я честная, я своему мужу жена.

— Да уж мы знаем, — сказала Варвара, трусливо и нагло ухмыляясь.

Ершова подмигнула Варваре, хрипло захохотала, и ухарски щелкнула пальцами. Она становилась все более дерзкою.

— Сестра! — кричала она, — знаем мы, какая ты сестра. А отчего к тебе директорша не ходит? а? что?

— Да ты не кричи, — сказала Варвара.

— Как ты можешь мне указывать, — закричала Ершова еще громче. — Я в своем дому что хочу, то и делаю. Захочу, и сейчас вас выгоню, и чтоб духу вашего не пахло. Но только я к вам милостива. Живите, ничего, только чтоб не фордыбачить.

Меж тем Володин и Преполовенская скромненько посиживали у окна. Преполовенская легонько усмехалась, посматривала искоса на буянку, а сама делала вид, что глядит на улицу. Володин сидел с обиженно-значительным выражением на лице. Ершова на время пришла в благодушное настроение, и дружелюбно сказала Варваре, пьяно и весело улыбаясь ей и похлопывая ее по плечу:

— Нет, ты меня послушай-ка, что я тебе скажу, — ты меня за свой стол посади, да барского разговорцу мне поставь! Да поставь ты мне сладких жамочек, почти хозяйку домовую, так-то, милая ты моя девушка!

— Вот тебе пирожки, — сказала Варвара.

— Не хочу пирожков, хочу барских жамочек, — закричала Ершова, размахивая руками и блаженно улыбаясь, — скусные жамочки господа жрут, и-их скусные!