Когда «Мелвилл и Стрит» был объявлен банкротом, Джеймс язвительно упрекнул Уайза в потере вложенных туда средств. И без того весьма уязвленный Уайз ответил, что оправдываться ему не в чем. Рассерженный Джеймс, сославшись на плохое руководство и неудовлетворительную доходность, отстранил Уайза от управления арендой, концессиями и разработкой оловянных рудников в Сараваке. Раджа потребовал объявить фирму несостоятельной и ликвидировать ее. Уайз заартачился, и Джеймс резко пошел на разрыв. Но прибыльнее олово от этого не стало: скверные условия берегового сообщения и политические потрясения в Азии приводили к отсутствию сбыта. Хотя всякие отношения между ними отныне прекратились, это не означало, что Уайз забыл о Белом радже. Он много и с негодованием о нем думал.
— У моего дяди талант наживать себе врагов, - сказал Брук Брук, коснувшись шара из слоновой кости, после чего тот стукнулся о борт бильярда.
— Чечак, - упредив Сент-Джона, быстро подтвердил чечак.
— По-моему, опаснее всего Уайз с его житейской сметкой и связями. Но не будем забывать и о Вернее, который изображает из себя жертву раджи, тем более что вполне хватает верящих этому Дураков.
— Я понимаю, что он озлоблен и неудовлетворен, - задумчиво глядя на канифоль, сказал преподобный отец Макдугалл. - Тем не менее, он груб, алчен, беспринципен...
— И развратен, - со смехом добавил Брук Брук. - Ваш ход, Сент-Джон...
Роберт Берне называл себя внуком шотландского поэта и, возможно, действительно им был. Два года назад он обосновался в еще не присоединенной к Сараваку области Бинтулу. Главной целью его путешествия было изучить коммерческие возможности на этих еще не захваченных европейцами территориях, однако раджа планировал их аннексию и считал, что они уже находятся под его влиянием. Джеймс постарался сорвать эту поездку и обратился к местным вождям с уведомлением, выражавшим безжалостный абсолютизм и равносильным смертному приговору для Бернса как бизнесмена. После нескольких неудачных обходных маневров Берне отправился прозябать на Лабуане, ведя торговлю с мелкими аферистами, чья штаб-квартира располагалась в кабаке Уильяма Майлза. Все знали, что Роберт Берне, Майлз и некоторые другие плетут против раджи козни.
— Не такие уж они беспомощные, как может показаться, - сказал Сент-Джон.
— Полноте!
— Ну да, Юму не удалось протащить в Парламент сокращение лабуанского бюджета, но он не угомонится, пока не добьется другого, возможно, гораздо худшего...
— Я знаю Юма, - сказал Брук Брук, - идеи у него невероятные, но всегда навязчивые.
Когда Палату общин призвали вотировать сумму в девять тысяч восемьсот двадцать семь фунтов стерлингов для лабуанского бюджета, представитель Монтроза в Парламенте мистер Джозеф Юм устроил обструкцию: ему показалось, что трех тысяч более чем достаточно. Премьер-министр отверг его предложение, но Юм упорствовал. Бывший служащий Ост-Индской компании, в котором сочетались ужас перед расходами с подозрениями в коррупционных махинациях и неотступной мыслью о, возможно, совершаемых в отношении туземцев злоупотреблениях, Юм сумел сколотить клику, чьим пропагандистом вскоре стал Уайз. Он выдумал целый изобилующий оскорбительными намеками детективный роман о Белом радже и пересказывал его каждому встречному.
— Не вижу никакой связи между Юмом и теми отбросами, что забредают в кабак Уильяма Майлза, - старательно целясь в шар, сказал преподобный отец.
— Генри Уайз - только и всего.
— Да, моя дорогая, крестцовый нерв!.. Вот так история, правда? Не считая, конечно, причины, которую я вам только что изложила. Мисс Йетс? Каждый день, если только нет дождя, она проходит мимо моего окна. Никакого шика или блеска... Она не смогла бы стать блистательной рани. Похоже, она переводит в свое удовольствие Вергилия и Ювенала - глупости, право-слово... Точь-в-точь как пишущая биографию раджи старая мисс Гертруда Джейкоб. Ну и затея! Через сто лет никто о нем и не вспомнит. Не забыть позвать Гибсона полюбоваться моим ландышевым венком. На чем я остановилась? Ах да, Джеймс Брук... Кто знает, чем кончится скандал! Ведь на сей раз это дело общественное - поважнее, чем тайные недуги или скрытая распущенность. Я бы могла рассказать кучу подробностей такого рода! Но речь не об этом. Разумеется, вы знаете, что друг мистера Юма, некий полковник Томпсон, (кстати, говорят, У него дурная болезнь) выступил в Парламенте с обличением зверств сэра Джеймса Брука. Якобы он подвергал островитян жестокостям под предлогом борьбы с пиратством, которого в действительности не существует, - как и мнимой охоты за головами. С тех пор, как мадмуазель Лефран решила узнать, какая погода в аду, больше некому вышивать кофты. Словом, моя дорогая, там творились ужасы. Наверное, массовые изнасилования -пищи для фантазии хватит на весь день. В общем, как я могла убедиться, поехав на прошлой неделе в Лондон по поводу шубы, отголоски Батанг-Мару вызвали страшное возбуждение в парламентских и журналистских кругах. Но вернемся к книге Кеппела и, самое главное, к публикации капитаном Манди «Дневников» сэра Джеймса, - ведь я хочу, чтобы муфта была подобрана идеально. В конце концов, Гладстон решил провести расследование и установить истину. Он составил - видите, как хорошо я осведомлена, - очень подробный вопросник, на который частным образом, но от лица раджи ответил мистер Спенсер Сент-Джон. Ему здорово пригодился перечень пиратских зверств. Однако общественное мнение и не думает успокаиваться: скандал обострился после поднятой в Парламенте дискуссии о наградах за определенные морские операции и некой «расчетной таблице» голов. Само собой, вражеских. Вы меня слушаете? Либералы и радикалы пронзительно вопят, им хором подпевает юмовская клика. Тем не менее, Фарквер и его экипаж разделили между собой двадцать тысяч семьсот фунтов стерлингов за истребление туземцев при Батанг-Мару. Поверьте, моя дорогая, за этим еще последует целый ряд досадных неожиданностей. Но постойте, я велю принести шоколада.
Сплетница зашевелилась в кресле и дернула звонок.
Развернутая в Великобритании и Сетлментсе кампания против Джеймса приобрела гигантские масштабы: сформировались различные фракции, а Лондонское общество мира и Общество защиты аборигенов обвиняли раджу в истреблении островитян, точно дичи. Ну а вдохновляемые одна другой статьи в прессе почти все страдали излишней эмоциональностью. Джеймс должен был послужить козлом отпущения для нечистой совести викторианских обывателей. Кроме того, разве сам Белый раджа не говорил, что в виновном обществе риску подвержен даже невинный и что в стае трудно отличить безобидных птиц от вредных? Это слегка напоминало фразу: «Убивайте всех, Бог узнает своих».
Весть о скандале настигла Джеймса в Сингапуре, хлестнув резко, со всего размаха: пресса возвысила свой голос, когда его здоровье уже изрядно пошатнулось. Обсуждались не только награды за каждую голову - тревожная параллель с обычаем пеньямун - или стычка при Батанг-Мару. Высказывались сомнения и в честности раджи, которого обвиняли в использовании своей должности в корыстных целях. Диалог глухих велся жестко и язвительно. Юм и его клика упорствовали, но требование об учреждении королевской следственной комиссии было отвергнуто. При этом Пальмерстон хотел продемонстрировать неизменное доверие правительства к сэру Джеймсу Бруку. Подобные жесты, как правило, означают, что доверие уже сильно подорвано. По правде говоря, всю оставшуюся жизнь Джеймса сохранялась неловкость. Пальмерстону все же удалось отправить его с дипломатической миссией в Сиам, с целью подготовить условия коммерческого договора. Поручение было деликатное: первые шаги уже оказались скомпрометированы различными недоразумениями.
Раджа покинул Сингапур на борту «Сфинкса», который 9 августа вошел в устье Менам-Чао-Пиа.
Целый лес игл под напором облаков - покрытые золотой фольгой фантастические сталагмиты, осколки зеркал, обломки фарфора, и золото, золото, золото... Ярко-красные демоны в синих масках, мерцающие гарпии и увенчанные тиарами драконы бдели над расцвеченными перламутровыми лестницами и колоннами, каждая грань которых множила башенки, множила небеса, множила весь мир.
