И еще:

Вечером после этого шефского концерта папарацци Стенькин полез в Интернет, в раздел «Отдых и развлечения». Там было все: и «спортивно-развлекательный массаж на дому», и «финские бани с приездом в учреждения», и «дни рождения на природе с группой гимнасток-гитаристок», и «аргентинские танцы при луне для пожилых и обеспеченных господ».

Он читал эти замечательные слова и плакал:

— Вот что мне нужно. Пропади она пропадом, эта «Гибкая березка».

Жабжабыч заварил избирательную кашу и был счастлив. Целыми днями он сидел себе в кресле-качалке около будки, покуривал сигары и смотрел маленький телевизор, стоявший на табуретке, а все остальные крутились вокруг него и бешено работали.

Был теплый летне-весенний вечер. Было очень хорошее время. Город выглядел пригородом — пригород дачами, дачи — чистой природой. На пригородной веранде Устиновых происходило очередное заседание избирательного штаба. Все энтузиасты были на месте: Влад Устинов, Люба Кукарекова, Леня Коблиц, Женя Попов с братом, Витя Верхотурцев и все, все, все.

Присоединились еще новые ребята: шустрый Магдатик Жабов из младшего класса и два сына других кандидатов в мэры — Паша Свеклин, в просторечии Свекла, и Паша Огурцов, по-простому Огурец.

Получилась целая тимуровская команда.

На заседание была допущена мама Устинова и приглашен внук собаководческого генерала Медведева — тоже Георгий Медведев из соседней школы.

Председательствовал папа Устинов.

— Какие мы имеем успехи? — спросил он. И сам же ответил: — Никаких.

Ребята загудели, как пчелы. Они были несогласны.

— Есть успехи! Есть!

— Нас во всем городе узнали!

В конце концов согласились на том, что успехов было много, но все они были какими-то мелкими.

Слово взял Георгий Медведев:

— Давайте разделим наши задачи на две группы. Они должны быть тактическими — на каждый день. И стратегическими — на недели и месяцы вперед. К тактическим задачам я отношу митинги, призывы и листовки. Так же встречи с избирателями и прием населения.

— Мы все это делали, кроме приема населения, — обиженно сказал Владик.

— Значит, надо срочно провести прием.

— А где? — спросила Люба Кукарекова.

— Кто нам даст помещение? — спросил Пал Палыч.

— Нам не надо помещения. Прием проведем на ступеньках городской администрации.

— Очень мило, — сказала практичная Люба Кукарекова. — Нас сразу же и разгонят.

— Вот и хорошо, — ответил Георгий. — Чем больше нас будут доставать, тем больше у нас шансов победить.

— А какие стратегические задачи вы имеете в виду, молодой человек? — спросил папа Устинов.

— Завоевание авторитета у народа. Необходимо устроить встречу нашего кандидата с духовенством. Пусть отец Евлампий нас благословит.

— У нас очень сложное духовенство, — сказала Люба. — Впередсмотрящее.

— К этому Евлампию без подношений не суйся, — добавил Паша Огурцов.

— Значит, сделаем подношение.

— Но ведь Жабжабыч некрещеный, — продолжала Люба.

— Стало быть, надо креститься.

— А у Жабжабыча есть душа? — спросил новенький Паша Свеклин.

Вопрос повис в воздухе.

— Не надо креститься, — сказал Георгий Медведев. — Надо только сделать хорошую фотографию Жабжабыча с отцом Евлампием.

— Или фото «Жабжабыч зажигает свечи в храме», — сказал папа Устинов. — Этого будет достаточно.

Сам Жабжабыч ничего не говорил. Он не очень понимал, что происходит вокруг. Но многозначительно курил себе сигару и иногда одобрительно кивал головой. Своим молчанием он производил на людей более сильное впечатление, чем своим самым умным разговором.

Итак, было решено первым делом провести прием населения.

В это время мэр города Кресттопор Кресттопорович Барсуков тоже вел прием населения. Он принимал сына губернатора N-ской области Василия Проценко.

Проценко был тридцатилетний крепкий господин с остатками некой застенчивости на лице. При беседе присутствовал председатель избирательной комиссии Балаболкин. На его лице было написано чувство глубоководной вины. Еще бы — Жабжабыча признали кандидатом!

— Слушай, Вася, — говорил Барсуков, — у нас тут городской парк пропадает. Не интересуешься?

— Чем?

— Парком.

— В каком смысле?

— В таком — особнячки построить. Ты же у нас строитель.

— Особнячки построить? В парке?

— Да, в парке. Все очень просто. Берешь у нас парк в аренду на сто лет, и все.

— Да, кто же мне его даст?

— Мы дадим, Вася. Я и Кабанов — мэр города и вице-мэр.

Через паузу он объяснил:

— Мы объявим конкурс на облагораживание парка, на строительство в нем аттракционов, детских площадок, дендрариев. Ты этот конкурс выиграешь. И все. Поехали.

— А закон?! — спросил Вася.

— Все будет юридически чисто, — ответил Барсуков. — Вот Балаболкин подтвердит. Он же у нас юрист.

Балаболкин подтвердил.

— Условия конкурса надо печатать в газетах, — угрюмо сказал Василий Проценко.

— В газете, Вася. В газете, — с нажимом произнес Барсуков. — И мы эту газету создадим. Она будет называться «Вестник мэрии», например, или «Народная воля». Тираж будет один экземпляр. И будет всего два конкурсанта. Ты да вот Балаболкин. Может быть, Кувшинова третьим присоединим. Понял?

Василий все еще сомневался:

— Как-то это не по-божески. А народ? Ведь будут протесты. Демонстрации.

— Никаких протестов не будет. Это у вас там, в столицах, протесты. У нас все будет тихо и гладко. Никаких протестов, никаких демонстраций.

— А насчет Бога ты не беспокойся. Обнесешь парк забором как для чистки территории, — наседал он на Васю. — Заборчик постоит год или два. Все к нему привыкнут. Вот и строй свои особняки.

— Слишком смело, Кресттопорыч! — сказал Василий. — Но очень заманчиво. Дай подумать.

— Думай, думай, — сказал Барсуков, — пока я здесь мэрю. А то, глядишь, меня перевыберут, — он мрачно посмотрел на Балаболкина, — тогда все. Никаких особнячков.

— Газету надо скромнее назвать, — рискнул вмешаться Балаболкин. — Например, «Правда».

— Кажется, такое название уже было, — сказал Проценко. — А впрочем, пусть будет «Правда».

Папа и Жабжабыч подъехали на машине как можно ближе к церковному входу, чтобы не привлекать внимание. Это была старая, резко подновленная церковь Бориса и Глеба. Своими корнями она уходила в грубое средневековье, а верхней, сильно подновленной частью устремлялась в светлое будущее. Всюду видны были медь, пластик и дерево. Чувствовалось, что люди, давшие деньги на евроремонт, внимательно следили за тем, чтобы их большим трудом нажитые грешные деньги не были потрачены кое-как.

Жабжабыч быстро поковылял к дверям, чтобы особенно не светиться перед верующими, а папа торжественно шел близко сзади, загораживая его. Они выбрали самое малоприемное церковное время — начало дня.

В храме было солнечно и тенисто. И как-то очень объемно.

Жабжабыч и папа Устинов робко топтались внутри у дверей. Жабжабыч так всего боялся, что готов был замереть от ужаса минут на сорок.

Мрачные старухи, продававшие свечки и иконы, как-то неуютно косились на них. Но когда папа купил десяток свечей и положил крупную купюру на восстановление храма, их взгляды помягчели.

Один самый сметливый служащий спросил:

— Вы к отцу Евлампию?

— К нему.

— По поводу крещения?

— Нет. Мы по выборам, — прямолинейно ответил папа.