— Я не знаю, как оценивать его способности. То ли он нормальный на все сто процентов, то ли он на все сто процентов сдвинутый. Но мы еще поработаем.

Старший Устинов все время нервничал:

— Признают Жабжабыча ненормальным — придется его в поликлинику сдавать для опытов. Признают нормальным — придется в Госдуму выдвигать.

— Вот что, — решил профессор, — а расскажите-ка вы мне о своем детстве. Где вы родились, в какой семье. Первые воспоминания.

Жабжабыч не стал чикаться. Он сразу начал:

— Родился я в семье летчика в городе Коврове. Мать моя была учительница. Нас было трое братьев. Я, как только родился, сразу пошел в школу. По зеленой траве.

— Что ты несешь?! — вскричал папа. — Какая семья летчика? Какие трое братьев?

— Он правильно несет, — сказал профессор. — У него же сознание старшего научного сотрудника из нашего института. Когда энцефаллограмму снимали, они сознанием поменялись. Я читал об этом в научных выпусках нашей кафедры. Фамилия сотрудника была Павлов.

— Вы тогда вашего Павлова и изучайте, — сказал папа. — А то я тут у вас с ума сойду. Никакой это не Павлов был, а старший научный сотрудник Круглый. Кажется, Д. У. — Дмитрий Ульяныч.

Но профессор его не слышал. Он весь был поглощен Жабжабычем.

— Где вы сейчас работаете? — спросил он. — Есть ли трудности?

— Я охраняю жилой объект — дом Устиновых, — ответил пациент. — Трудности есть — мало дают креветок.

— А где работали раньше?

— Работал в Министерстве обороны. В должности полковника.

— Это как? — поразился доктор. — И кем же вы были в этом оборонном министерстве?

— Служил в должности полковника-инструктора в питомнике служебно-розыскных собак «Красная звезда».

— А почему ушли? Были трудности?

— Были. Мне никак не могли найти китель по размеру.

Ответы Жабжабыча не только удивили профессора Фрейдина, но и успокоили. Он все больше склонялся к абсолютной нормальности клиента.

Но все же для консилиума он позвал невропатолога Бутылкина из соседнего кабинета. Невропатолог долго искал у Жабжабыча коленку, а когда нашел и стукнул по ней молоточком, получилось вот что: изо рта Жабжабыча вылетел могучий резиновый кулак и треснул невропатолога прямо в лоб. Едва не разбил Бутылкина.

Невропатолог долго тряс головой.

— Странная реакция, — сказал он. — Первый случай в моей практике.

— И в моей, — сказал Жабжабыч.

Потом невропатолог просил Жабжабыча смотреть на кончик носа. Потом влево и вправо. Жабжабыч особо не вылупливал глаза, но все хорошо видел во все стороны.

Врач Бутылкин долго смотрел ему в зрачок при помощи зеркальца с дыркой и увеличительного стекла. Потом сказал:

— У всех людей внутри глаза кольца и палочки-колбочки. А у этого — сплошные квадратики. Как будто он из тюрьмы на вас смотрит.

— А у вас, — сказал Жабжабыч, — есть легкий шрам на сетчатке. Значит, у вас в глазах зайчики часто прыгают.

Невропатолог очень расстроился. Очевидно, у него действительно был легкий шрам на сетчатке, и зайчики в глазах у него часто прыгали.

Два опытных доктора еще целый час бились над Жабом Жабычем. Он у них приседал, набирал и выпускал воздух, раздевался до пояса, трогал кончик носа и снова приседал.

Папа сильно волновался и переживал. Он весь издергался и стал влажным. Он очень боялся, что Жабжабыча признают нормальным.

— Вы знаете, у вашего пациента могучая психика, — сказали в результате врачи. — У него все в порядке. А вот вам бы мы посоветовали взять отпуск на недельку.

Так что папа вышел из поликлиники ни с чем, а Жабжабыч со справкой об абсолютном психическом здоровье. Он с гордостью засунул ее в самый глубокий карман любимого розового жилета.

После того как Жабжабыч получил справку, Владику отказываться было нельзя. Надо было приступать к организации избирательной кампании.

В один из ближайших вечеров Владик Устинов решил устроить секретное заседание по поводу дальнейшей судьбы Жабжабыча. На секретное заседание были позваны одноклассники Владика: Люба Кукарекова, Женя Попов и раскованный Леня Коблиц. Это были давно проверенные люди, которым можно было во всем доверять.

Так же были приглашены друзья по двору: Федор Попов (брат Жени) и верный многолетний друг Витя Верхотурцев. Этот мальчик, в силу своей повышенной торопливости, ничего не понял и пришел на заседание с новой колодой карт. Он думал, что состоится подпольный чемпионат по игре в подкидного дурака. Все они должны были стать организаторами выборов и доверенными лицами Жабжабыча.

Заседали в подвале дома Устиновых. Заседание открыл Жабжабыч:

— Вы знаете, как плохо живут люди в нашем городе? Например, я? У меня нет своего кабинета и шофера с машиной. Другие живут еще хуже. Мы должны это исправить.

— А как? — удивились ребята.

— Надо выбрать меня мэром.

— И что, — спросил раскованный Леня Коблиц, — у всех появятся свои кабинеты и свои шоферы?

— Не у всех, — ответил Жабжабыч, — но кое-кто сможет ко мне приходить.

— Это все чушь и ерунда, — подумав, сказали ребята и собрались было уже играть в карты.

Но их остановила Люба Кукарекова:

— Стойте, стойте! В этом что-то есть. Ведь нас взрослые никогда не слушают и все делают по-своему. А если у нас будет свой мэр?

Эта мысль ребятам понравилась. Они отложили карты в сторону.

— Если у нас будет свой мэр, — сказала Люба. — Мы много чего сделаем. Мы возьмем под охрану всю зелень в городе. Мы спасем музеи.

— Зимой мы будем заливать катки, — сказал Витя Верхотурцев.

— Мы починим детскую железную дорогу, — вставил Владик.

— Да мы весь город перевернем, — решил раскованный Леня Коблиц. — Мой папа говорит, если всю Францию перетряхнуть, ни одной такой плохой дороги не найти, как у нас.

— Значит, принято? — спросил Жабжабыч.

— Что принято? — спросили ребята.

— Предложение выдвигать меня в мэры?

— Принято, — сказали ребята.

В одно ясное конецмайское утро жители с удивлением заметили, что весь город заклеен предвыборными листовками.

Нет, дело не в листовках. К предвыборным листовкам давно привыкли, а дело в том, какими были эти листовки. Это был микст между фотографией и рисунком.

На листах был изображен мордастый тип лягушачьей наружности с сигарой в лапе. Изо рта у него выходил комиксовый пузырь, в котором было написано: «Я беру ответственность на себя!»

Внизу шел текст:

«Все на выборы Ж. Ж. Голицына-Сковородкина!

Друзья, пора отдать наш город в хорошие руки. И лучше рук, чем руки Жабжабыча, нам не найти. Он не будет брать взяток, потому что ему не на что их тратить: он не носит костюмов и шляп. Он не будет строить себе виллу: он любит жить в будке. Он не будет покупать себе машины: у него нет водительских прав. Ему совершенно нечего делать — он станет возрождать город».

В самом низу листовки было оставлено чистое место и было написано:

«Оставляйте здесь пожелания будущему мэру. Мы их ему передадим».

Прохожие внимательно читали текст и говорили:

— Ишь ты, какой мордарий с сигарой глаза выпучил.

— Нормальный мордарий, и глаза добрые. Ты к нам в ЖЭК зайди, там помордастее сидят.

Иногда вынимали ручки и приписывали внизу: «Давно пора разогнать нашу милицию. Она притесняет мелкий бизнес!», «Барсукова под суд!», «Кабанова под суд!», «Всех кабанят под суд!».

Христофор Христофорович Барсуков (в миру Кресттопор Кресттопорыч) и Антон Антонович Кабанов (в миру Питон Питоныч) — это были мэр и вице-мэр города.

Чувствовалось, что они сильно насолили жителям, раз их так прозвали в миру.

Все листовки развешивали ребята под руководством Влада Устинова и Кукарековой Любы. Вечером они собирали их со всех заборов и записывали пожелания трудящихся в одну большую тетрадь.