Обидно было, что при таких неправильных командах собаки все делали правильно: и молча ложились на землю, и доставали палку, и кусали учебного шпиона. Это просто угнетало строгую Элеонору.

— Представьте себе, — говорила она, — лежит пограничник в засаде, и на него надвигается нарушитель. Пограничник будет командовать: «Джульбарс, задержи, пожалуйста, этого дяденьку в зеленом». Это не граница, это какой-то танцкласс получается. Пограничник должен сказать одно русское слово «Фас!», и все. Нет, нам в питомнике такие дрессировщики не нужны.

— Что вы там сказали начет национальности? — переспросил генерал Медведев. — Что там непонятного?

— У него национальность пип!

— А у меня национальность тат, — сказал Медведев.

— Это что, сокращенный татарин? — спросил Зарипов.

— Нет, это полноценный гражданин России. Ну что, есть какие-то сомнения по нашему кандидату?

— Никак нет! — четко по-военному ответили все.

— Значит, будем выбирать, — решил генерал.

В это время в городской бане в отдельной блатной парильне встречались два других кандидата в мэры — Свеклин и Огурцов. Свеклин был с ног до головы волосатым, как нейлоновая шуба, а Огурцов был абсолютно лысым, как арбуз. Больше ничего интересного сказать о них с первого раза было нельзя. Разве только то, что Огурцов командовал пожарной дружиной, а Свеклин — городским транспортом.

— Ты ж понимаешь, — говорил Огурцов, нахлестывая себя веником. — Они нас с тобой как два громоотвода держат. Чтобы мы на себя голоса оттянули, чтобы этот лупоглазый не прошел.

— Чего ж тут непонятного. Им обоим в мэры надо идти либо под суд — таких они дел натворили, — отвечал Свеклин. — Полгорода распродали, а деньги себе в карман.

— Ну, не только себе, кое-что и в область ушло. К самому Проценко, — показал Огурцов пальцем наверх.

— А мне этот лупоглазый нравится, — вдруг заявил Свеклин.

— И мне, — поддержал Огурцов. — Он воровать не будет. Он-то уж наведет порядок, — потом он добавил:

— И мой сын за него. У него там целый избирательный штаб — штук сто школьников.

— Кто же это школьников на штуки считает?

— Потому что младшие классы, — объяснил Свеклин.

Кандидаты стали еще больше нахлестывать себя вениками. Огурцов добавил:

— Эти из мэрии хотят еще и Жабова подключить из электросети.

— Зачем?

— Чтобы избирателей запутать.

— Ну, нет, Магдат Магдатыч на это не согласится. Он мужик не простой, умный.

— Мы-то согласились.

— Потому и согласились, что дураки, — закрыл тему кандидат Свеклин.

Магдат Магдатыч и вправду не соглашался.

— Ты сейчас электросетью командуешь, а мы тебе еще энергосеть добавим, — давил на него Барсуков.

— Я с одной «сетью» еле справляюсь, — упирался Магдат Магдатыч. — А тут еще «энерго».

— Чем большим командуешь, тем легче, — говорил ему Кабанов. — Я вот раньше химчисткой командовал, еле справлялся. А сейчас у меня полгорода в руках, и никаких тебе трудностей. Второй дом строю.

Встреча проходила все в тех же кожаных креслах кабинета мэра. За окном бушевала зелень, в приемную никого не пускали.

— А чего это вы меня втягиваете? — спрашивал Жабов. — Возьмите справочник телефонный. Вон сколько у нас в городе лягушачьих фамилий. Есть и Жабычев, и Головастиков, и Квакин Михаил из БТИ. Даже судья у нас Лягов.

— Нам не головастики нужны, — сурово сказал Барсуков, — а кандидаты. Ты — мужик уважаемый, за тебя люди голоса отдадут. Соглашайся.

— Вот я и хочу остаться уважаемым, — сказал Магдат Магдатыч. — Поэтому не соглашаюсь.

— Ну, смотри, Магдат, — разозлился Кресттопор Барсуков. — Сейчас ты «энерго» не берешь, можешь и без «сети» остаться.

— И очередь на квартиру потеряешь, — добавил Питон Питоныч Кабанов, которого в последнее время стали звать Понтон Понтоныч из-за резкого пополнения. — Иди и подумай.

Магдат Магдатович пошел и подумал. Он подумал, что ему совсем не нравятся сегодняшний мэр и вице-мэр. Что они не оставят его в покое. И разные всякие противоположные — черные и цветные — мысли завертелись в его хитрой азиатской голове. Он пришел домой и подозвал своего сына Магдата.

— Слушай, молодец, как там у вас идут дела с выборами Жабжабыча?

Маленький Магдатик был одним из активистов Влада Устинова.

— Хорошо идут, — сказал он. — К регистрации готовимся.

— Ты уж меня информируй. Ладно? — сказал он. — Во всех подробностях.

Что-то Магдат Магдатыч задумал.

Когда Владикин папа сказал: «Мы знаем, что делать», он знал, что надо идти в милицию. Надежда у него была на начальника отделения Бронежилетова Т. Т.

Под суровой внешностью милицейского майора находилась высокоинтеллектуальная душа поэта и гражданина. Поэтом Трофим Трофимович был средним — он все про туманы писал и про поля, а гражданином он был высокой квалификации. Он все время боролся со своей собственной милицией, которая так и норовила вступить на скользкую дорожку вымогательства чего-нибудь у населения. Да и милиционеры у него были как на подбор: Дубинкин, Кулаков, Автоматов, Пристрелкин, Колотилин, Гранатов, Наручников, Прикладов и Тумаков.

Папа Владика хорошо был с ним знаком. Это он помог Жабжабычу получить паспорт. Когда Жабжабычу понадобились хоть какие-нибудь документы, его привели в милицию, и Трофим Трофимович выдал ему бракованный паспорт с фамилией Голиццын. Других паспортов не было. И это было счастьем, кто бы другой осмелился выдать документ очеловеченной жабе.

Пал Палыч позвонил по 02 и договорился с ним о встрече.

Нарядный и хорошо причесанный папа явился в отделение милиции, как было назначено, к вечеру. Темнело, в окно уже стучали первые звездочки. На папино счастье, товарищ Бронежилетов Т. Т. был один и был свободен.

— Трофим Трофимович, — сказал папа. — Такая история…

— Знаю, — сказал Бронежилетов.

— Что вы знаете?

— Что не хотят регистрировать.

— Не хотят.

— Что будем делать? — спросил Бронежилетов.

— У меня есть предложение, — сказал папа. — Хорошо бы зачеркнуть одну буковку.

— Вот и зачеркните, — предложил Трофим Трофимович.

— А у меня печати нет, — сказал папа.

Трофим Трофимович подумал и сказал:

— А у меня есть. На мою шею, — потом он добавил: — Паспорт при вас?

— При мне.

Папа протянул ему жабжабычевский паспорт. Товарищ Бронежилетов взял его, внимательно рассмотрел и зеленой милицейской ручкой зачеркнул вторую букву «Ц». Сверху он мелким, но четким почерком написал: «Исправленному верить. Бронежилетов».

После этого он выбрал самую серьезную, самую круглую печать из всех имеющихся у него в сейфе и поставил штамп на записи.

— Все. Теперь мне не сносить головы.

Назавтра в избирательную комиссию для регистрации Жабжабыча явилось десять человек. Это были наши активисты Влад Устинов и K°, причем все с родителями.

Жабжабыч гордо остался на крыльце, а все остальные ввалились в приемную избирательной комиссии.

Сухая крашеная тетя испугалась:

— У нас учет бюллетеней. Технический перерыв.

Она стала нервно стучать по телефону. Телефон молчал.

Через час пришло двадцать человек. Крашеная тетя испугалась еще больше:

— У нас ксерокс не работает.

Тогда явилось сто человек.

— У нас нет удостоверений.

Появилось двести.

— У нас перерыв на обед.

Явилось столько народа, что в приемной уже не размещались. А раз образовалась небольшая толпа, она стала притягивать и уже совсем нипричемных людей. Тем более что знаменем и рекламой для сбора служил Жабжабыч Голицын-Сковородкин — «исправленному» верить. Он был в великолепной голубой жилетке с карманами и небольшим будильничком на животе.