– Спасибо, – в голосе «робота» ощущалась какая-то вновь возникшая озабоченность. – Думаю, до вечера управишься. В 23.30 кассету и данные по объектам положишь в почтовый ящик. И позаботься, пожалуйста, чтобы в течение получаса у ворот никто из твоих не отирался. Сам сказал – меньше знаешь, лучше спишь. Давай – до связи.
– Больше вас ничего не интересует? – с готовностью спросил Саранов. Ответом ему была тишина. Руслан Владимирович хотел было повторить вопрос, но вдруг почувствовал, что странная железяка ему в затылок более не упирается. Осторожно повернувшись, он приник глазом к отверстию. С той стороны никого не было. Посидев несколько секунд, Саранов встал, встряхнулся и, частично реабилитируя себя, тихо пробормотал: – А ты молодец, Рустик. Держался мужиком. Не дал этим киллерам втоптать себя в грязь. – И поплелся к дому – за кассетой…
…Да, господа хорошие, как вы уже догадались, Директор начал активную деятельность по сбору оперативной информации. Приборы, микрофоны, определители, инфракрасные детекторы и все такое прочее – это, конечно, здорово, но люди – главное. Несмотря на всестороннюю оснащенность современными средствами связи наблюдения и подслушивания, Март во главу угла всегда ставил работу с людьми.
– А как иначе? – сказал он на инструктаже Умнику, который, по обыкновению, начал задавать кучу животрепещущих вопросов. Один из этих вопросов касался участия Директора в маскараде у поместья Саранова. – Как иначе, радость моя? Будь ты хоть весь с ног до головы утыкан спецаппаратурой и по уши залезь в глобальную информационную сеть, но, прежде чем добраться до какого-то определенного человечка, тебе придется плотно пообщаться с несколькими дюжинами других. Но, в отличие от нормальных оперов и иных государственных ребятишек соответствующего профиля, ты все должен сделать так, чтобы никто не обнаружил следов этого общения. Если хочешь еще немного пожить…
Разобравшись с Сарановым, Март поочередно посетил особняк Толхаева, мать Ли и квартиру ее сестры Алисы. Личный секретарь Григория Васильевича – Рурик визиту непрошеного гостя не удивился: без возражений впустил в дом, разрешил осмотреться и забрать фотографию, на которой Толхаев был запечатлен в школе консервативной дрессуры вместе с ее директором, наиболее выдающимися псами и персоналом – то бишь Соловьем и Маслом. Без лишних слов начертал на листке бумаги кладбищенские координаты, когда Март выразил желание посетить могилу усопшего. Создавалось впечатление, что секретарю такое не в диковинку – когда кто ни попадя прется в дом хозяина, задает вопросы и все подряд осматривает.
– Пес, значит? – налюбовавшись на фото и упрятав его в карман, бросил Директор.
– Ага, Пес, – Рурик пожал плечами. – Кличка такая. Хозяин так его звал. И все остальные – тоже. Сергей Николаевич Рудин.
– Подобрал на улице, пригрел, все дал… – задумчиво перечислил Март. – А он, значит, вот так… Ну и что – совсем конченая сволочь?
– Напротив, очень хороший человек, – взял на себя смелость высказать самостоятельное суждение Рурик – его васильковые зеркала души при этом посетило какое-то особое выражение. – Чистый, искренний, преданный… Как получилось такое – ума не приложу. Мне кажется, это какое-то чудовищное недоразумение. Мне кажется, что если Пес в чем и виноват – так это в том, что оказался таким неиспорченным и доверчивым.
– Вы хотите сказать, что его кто-то использовал? – напористо сделал вывод Март. – Или, паче чаяния, подставил?
– Ничего я такого не хочу, – буркнул Рурик, спрятав взгляд. – Я одно знаю: не мог он убить хозяина. Он… Ну, в общем, не такой он. Он, между прочим, спас его. Думаете, Гриша так просто первого попавшегося с улицы взял и облагодетельствовал? Как бы не так! Он, конечно, альтруист и меценат, но… но не до такой степени.
Март некоторое время сканировал худющую персону личного секретаря сверлящим взглядом – показалось, что Рурик знает больше, чем говорит. Однако к разряду врагов правую руку Толхаева отнести было нельзя – экстренно пытать секретаря для получения большей информации было бы неэтично. А вести долгие душещипательные беседы, рассчитанные на сознательность, некогда: имел место большой объем работы, которую предстояло закончить в сжатые сроки.
– Ладно, – подытожил Март. – Спасибо за фотографию. Извините за беспокойство…
Мать Ли, проживающая в пригороде Белогорска, общаться не пожелала.
– Что? Из Москвы? А-а-а – вот оно что! Из-за вас, таких, все и получается! – враждебно выпалила пожилая женщина в душегрейке, рассматривая нежданного гостя через почтовую прорезь в калитке. – Была одна дочка при мне – вторая раз в год наезжала на денек, моталась черт знает где. Все в этой вашей паршивой Москве. Теперь ни одной нету – исчезли куда-то.
– В смысле – исчезли? – неприятно удивился Директор. – Алиса что – тоже исчезла?
– Обе пропали! Обе – что тут непонятного? – желчно выкрикнула женщина. – Две недели уже как нету. А все из-за вас, таких вот! Да чтоб вы все сдохли!
– Да вы хоть калитку откройте! – с горечью воскликнул Март. – Вы ведь даже не знаете, с кем разговариваете!
– И разговаривать не хочу, – буркнула мать. – А будешь лезть – собаку спущу. Убирайся!
– Вы сказали – обе дочери исчезли, – спохватился Директор. – А Борька? Сын Алисы – Борька… Где он? Вообще, живы они или нет? Ну хоть намек дайте – большего я не прошу!
– Тебе какая разница, молодой человек? – Женщина, не выдержав пристального взгляда Марта, опустила глаза, смутилась и, резко развернувшись, пошла к дому, в сердцах бросив на ходу: – Тьфу, прости господи! Не буду я с вами разговаривать – и все тут…
– Все чего-то знают, но делиться не желают, – резюмировал Март, садясь в машину. Да, нескладно получалось. Мать Ли также нельзя было отнести к стану врага – пытка и допрос с пристрастием из системы общения исключались. – Это даже в какой-то степени интригует. Но ни на шаг не приближает к разгадке…
Попасть в квартиру Алисы Сергеевой не составило особого труда. Не тратя времени попусту, Март разыскал участкового, предъявил липовую эфэсбэшную «ксиву» и попросил сопроводить его для осмотра апартаментов.
– Щас звякну, уточню насчет вас. – Участковый – престарелый плешивый капитан, ткнул пальцем в нагрудный карман куртки Директора, где топорщился «Кенвуд». – Разрешите воспользоваться вашим телефончиком – мой на ремонте.
– Не надо себя утруждать, – задушевно проворковал Март, доставая из поясной сумки две банкноты достоинством в сто долларов. – Мы там брать ничего не будем. Просто зайдем, посмотрим в вашем присутствии и поговорим с соседями. С соседями можем поговорить без вашего присутствия. Мы ведем неофициальное расследование, так что…
– Ладно, – после некоторых размышлений согласился участковый. – Если ничего брать не будете – чего уж там…
По дороге к дому Алисы капитан на всякий случай набубнил Марту, что по официальной части все в порядке: мать Алисы подала в розыск около недели назад, дело заведено, в местной прессе и по телевидению объявления имеются. Дубликат ключей есть у соседей – мать оставила на всякий случай. Март сохранял каменное выражение лица и снисходительно внимал. Капитан мыслил верно: пусть расследование и неофициальное, и деньги дали, но – Москва, центральный аппарат, черт их знает, как там оно повернется…
Прибыв на место, разделились: Умник и Док пошли производить «поквартирный» опрос, прихватив для возбуждения разговорчивости жильцов пачку пятидесятирублевых купюр, а участковый с Мартом, одолжив у соседки по площадке ключи, вошли в квартиру.
– Тут уже опера поработали, – пояснил капитан. – После того, как мать заявила. Ну, естественно – ничего не нашли. Сами понимаете: преступления-то ведь нет, чего тут искать? Так – посмотрели на всякий случай, в присутствии матери…
Осмотр квартиры особенных результатов не дал. Выявилось лишь два отсутствия, которые, будучи в принципе ничего не значащими фактами, тем не менее наводили на грустные мысли. Первое: отсутствовали какие-либо фотографии – ни портретов на стене, ни каких-либо даже микроскопических снимков, каковые обязательно бывают в любой семье. Второе: отсутствовал ковер. О его наличии свидетельствовало темное пятно прямоугольной формы на полу размером что-то около два на три метра. Судя по всему, ремонт в этой квартире не делали давно, от светового воздействия половая краска на незанятом пространстве выцвела, и теперь пятно красноречиво свидетельствовало: а нету ковра, свистнули!
