Нина Яковлевна принесла ведро воды, миску, мыло и чистое полотенце. Партизаны, помывшись, тут же моментально уснули. Охранять сон своих товарищей остался Козлов.

Он осмотрел местность. Деревня небольшая. С одной стороны было видно Красное Урочище — военный городок оккупантов, с другой — деревня Дворище. Там тоже были гитлеровцы.

Сзади дома протекала Свислочь, а за ней, если хорошо присмотреться, можно было увидеть дорогу, возле которой двое суток просидели партизаны.

Козлов задумался. Им предстояло пробыть здесь пять дней. Кругом вражеские гарнизоны. Если кто-либо видел, как партизаны вошли в школу, и сообщит об этом немцам, он и товарищи погибнут наверняка. Козлов опять посмотрел в окошко. «Что это?» — сердце его замерло. По дороге из Дворищ двигался отряд полицейских. Козлов стал будить своих товарищей. Долго теребил Бачилу, но, и проснувшись, тот не сразу сообразил, где находится.

Шевченко и Грунтович в одном конце чердака из сломанных скамеек устроили баррикаду и скрылись за ней. Сидоров спрятал ведро, миску и засыпал сухой землей место, где умывались. Укрывшись за сваленными скамейками, все приготовились к схватке. Козлов напряженно следил за полицейскими.

Вот они вошли в деревню, поговорили с какой-то женщиной и начали ходить по дворам. Трое полицейских отделились от остальных и повернули к школе.

Заскрипела дверь, послышался топот ног и шум от сдвигаемых с места парт.

— Неужели они остановятся здесь?.. — прошептал Козлов.

В этот момент на лестнице послышались шаги. Партизаны переглянулись. Козлов через щели увидел высунувшуюся голову полицейского.

— Есть там кто-нибудь? — послышался голос снизу.

— Здесь только старая рухлядь, — ответил полицейский.

— Все равно посмотри, — настаивал тот же голос.

— Спасибо, я на нее насмотрелся, когда еще учился в школе. — И полицейский стал спускаться по лестнице.

Как только внизу затихли шаги, Козлов подошел к окошечку. Двое полицейских медленно шли от школы к центру деревни. Туда же направлялись и другие. Вскоре весь отряд собрался и ушел.

На чердак поднялись Нина Яковлевна и ее дочь, красивая молодая девушка.

— Моя дочь Тамара, — сказала Нина Яковлевна, указывая на девушку. — Как, жутко было?

— Мы не из пугливых, — улыбнулся Козлов.

— Только не подумайте, что мы пригласили этих «гостей», — сдержанно улыбнулась Тамара.

— Что вы, что вы! — поспешил успокоить ее Козлов. — Наоборот! После этого случая у нас и тени сомнения не может быть.

— Люблю откровенных людей, — сказала Нина Яковлевна.

Сидоров, не вытерпев, спросил:

— Зачем они приходили?

— Говорят, что какие-то бандиты ночью прошли через деревню, — пояснила Тамара.

— Так почему же они ночью не преследовали, если видели? — засмеялся Грунтович.

Все улыбнулись.

— Я иду в Минск, с вами останется Тамара. В случае чего не оставляйте ее, — попросила мать.

— Будет у нас хороший опекун, — улыбнувшись, заметил Грунтович.

— Я постараюсь, чтобы вам было неплохо, — серьезно сказала девушка.

Козлов дал Нине Яковлевне марок, попросил купить в Минске кое-что из продуктов и разузнать, что делается в городе. Нина Яковлевна обещала все выполнить.

Когда мать ушла в город, Тамара принесла партизанам на чердак книги. Через час она снова поднялась на чердак и принесла горшок горячей картошки и тарелку малосольных огурцов. Пока партизаны ели, она наблюдала из окошка.

Козлов рассказал девушке о последних событиях на фронтах, а Павел Грунтович — о делах минских партизан. Тамара внимательно слушала.

— А у вас в отряде девушки есть? — спросила она.

— Конечно, есть, — вмешался Бачила.

— Что они делают? — заинтересовалась Тамара.

— То же, что и все партизаны. Ходят в разведку, подрывают эшелоны, стреляют в фашистов.

— Примите и меня в отряд, — взволнованно проговорила девушка. — Ведь я комсомолка, что я скажу товарищам, когда нас освободят от фашистского ярма?

— Мы не из этого края птицы, Тамара, — сказал Козлов. — Мы с юга, наш лагерь далеко, а если ты хочешь партизанить, иди на север: там тоже есть партизаны, они тебя примут.

— Пойду, — очень тихо сказала девушка, скорее себе, чем им.

Пришла Нина Яковлевна и принесла хлеба.

Вечером все поужинали впотьмах, и партизаны легли спать. Ночь была тихая и звездная. Дежурные постоянно расталкивали храпевших во сне товарищей.

Прошло четыре дня. Нина Яковлевна не спрашивала у партизан, долго ли они будут у нее, но Козлов заметил, что она стала подозревать, действительно ли они те, за кого себя выдали. Вечером он собрал оставшиеся у них продукты и зашел к хозяйке.

— Вот, Нина Яковлевна, приготовьте, пожалуйста, из этих продуктов нам еды. Завтра вечером мы от вас уходим.

— Если не секрет, скажите, почему вы так долго находились здесь? — поинтересовалась Нина Яковлевна.

— Работать нам предстоит только в воскресенье, а лагерь наш далеко и ходить туда-сюда займет много времени… А что мы делаем, может, когда-нибудь узнаете, — уклончиво ответил Козлов.

— Живите, милые, сколько нужно; правда, мне показался немного странным ваш длительный отдых на чердаке, — призналась Нина Яковлевна.

В пятницу с наступлением темноты партизаны стали прощаться с хозяевами. Нина Яковлевна пожала каждому руку и поцеловала в лоб, а Тамара провела партизан безопасной дорогой к броду, который знали лишь немногие из местных жителей. Здесь партизаны простились с девушкой.

Первым в воду вошел Сидоров, за ним остальные. Перейдя брод, набрали восемь бутылок воды, оделись и потихоньку пошли к дороге. Разыскали свою яму. Козлов проверил знаки: в яму никто не заглядывал. Кое-как устроившись, партизаны стали ждать.

Рассвело. Дежурили двое, остальные лежали. Воду экономили. Под вечер стали дежурить все. Садилось солнце. Лица партизан хмурились: неужели и сегодня Кубе не приедет? Всем мучительно опротивело лежать в яме. Хотелось пить. Бачила взял пустые бутылки, пополз к реке и набрал воды. Козлов ушел на разведку в малинник. Там было много обломанных веток, ягод почти не стало. «Должно быть, немцы больше сюда не придут», — подумал Козлов и перевел своих товарищей в малинник. Грунтович остался на посту, остальные легли отдыхать.

Утром, дрожа от холода, все проснулись. Нельзя было побегать, чтобы согреться. Даже шевелиться можно было лишь очень осторожно.

Опять начался мучительный день ожидания. По шоссе, как обычно, проходили машины, и ни одна не сворачивала на Лошицу.

Пришел вечер. В совхозе заработал мотор, партизаны вмиг взяли в руки гранаты. Между стволами деревьев показался зеленый «опель». Козлов кивком головы приказал партизанам лежать смирно, а сам потихоньку приподнялся на локтях. Машина на тихом ходу приближалась. Козлов увидел, что в машине сидит только шофер, и дал партизанам сигнал пропустить машину. «Опель» проехал мимо партизанской засады.

— Может, нужно было стукнуть? — выпалил Иван Шевченко. Чувствовалось, что от пережитого волнения ему требовалась какая-то разрядка.

— Стоило для такой мелочи так далеко идти, и столько переживать, — сердито сплюнул Грунтович. Неудача злила его.

Козлов повелительным жестом прекратил разговор, и они опять продолжали следить за дорогой.

Стемнело. Опустился туман.

— Не приехал, — каким-то чужим голосом сказал Козлов, сжимая кулаки.

— Ждем еще неделю, — с отчаянием проговорил Грунтович.

— Мы так можем просидеть, пока не примерзнем к земле, — сказал Бачила.

Козлов посмотрел на него и глухо сказал:

— Вероятно, в этот раз нам не суждено привести в исполнение народный приговор. Пойдем в отряд, а потом постараемся вернуться обратно.

Партизаны поднялись и пошли к речке, нашли указанный Тамарой брод, умылись, напились и, перейдя на другую сторону, обошли Малявки.

— Может, завернем попрощаться? — Бачила рукой указал на школу.

— Зачем зря беспокоить женщину, — сердито ответил Павел Грунтович.