— Товарищ командир, вся группа прибыла в лагерь, — затем приумолк и упавшим голосом закончил: — Задание не выполнено. По указанной дороге нужные нам машины не проезжали.

— Успокойся, Александр Федорович, не ты же в этом виноват, — сказал я и спросил: — Почему так долго задержались?

— Не могли раньше, — ответил он и смущенно спросил: — Вы письмо мое не раскрывали?

— Нет, конечно.

— Хоть это хорошо! — обрадовался он.

Они умылись, привели себя в порядок. Затем собрались в моем шалаше. Тут мы с комиссаром и узнали подробности похода.

От Озеричино они пошли пешком между Михановичами и Колодищами. Чуть было не наткнулись на полицейских, но, быстро сманеврировав, ползком перебрались через железную дорогу и замели свои следы.

С наступлением темноты группа достигла деревни Большое Сцыклово, находящейся в полукилометре от лагеря смерти Тростенец. Иван Сидоров пробрался в деревню и постучал в окно крайней избы. Приготовив автомат, стал ждать. В дверях показался пожилой мужчина. Сидоров вызвал его во двор и спросил, есть ли в деревне немцы. Немцев не было, но стоял полицейский гарнизон.

Брать проводника было опасно: проводник мог оказаться предателем; вокруг много гарнизонов противника, отпустишь проводника, а он донесет… Тогда трудно будет ускользнуть.

Сидоров вернулся к товарищам. Группа пошла дальше. Идти ночью по незнакомой местности, среди вражеских гарнизонов было нелегко. Шевченко, шедший первым, слегка стукнулся лбом о какую-то постройку. Все сразу залегли. Услышали фырканье лошадей, неподалеку послышался немецкий говор. Стало ясно, постройка эта — немецкая конюшня.

Тихонько поползли в сторону, в темноте нарвались на проволочное заграждение. Козлов пополз вдоль забора и, найдя пролом, провел всю группу.

От ползанья по сырой земле промокла одежда, партизаны сильно озябли. Ускорили шаг. Минск в восьми километрах, а кто в ближайших деревнях — неизвестно. Шевченко и Грунтович пошли в разведку и огородами вывели товарищей.

Впереди Красное Урочище — военный городок оккупантов. Обойти его невозможно: слева непроходимое болото и река Свислочь.

— Пойдем краем, — прошептал Шевченко.

Козлов приказал спрятать автоматы под тужурки. Долго раздумывать не приходилось: скоро рассвет. Козлов предупредил: не допускать ни малейшего шума, в любую минуту быть готовыми к бою.

Козлов и Сидоров шли впереди: то и дело останавливались, присматривались и прислушивались. Мысль одна — не наскочить в темноте на часового или патрулей: тогда все пропало. Но обошлось благополучно. В одном месте им удалось в шестидесяти метрах проскочить мимо часового и выйти на западную окраину Красного Урочища. Идти стало легче. Гарнизон остался позади. Быстрым шагом группа вышла к деревне Малявка. Опять провели разведку. Все спокойно. Без шума прошли и эту деревню. Следующая деревня Дворище. Здесь ночевали немцы. Козлов с группой осторожно обошли Дворище и вышли к Свислочи. Уже недалеко и совхоз «Лошица» — место их задания.

Вот уже начало светать, а идти еще с километр. Здесь, пожалуй, самый опасный участок пути. А тут со стороны военного городка Козырево, что в пятистах метрах от них, одна за другой взлетели три ракеты. И партизанам пришлось ползком добираться до реки. Берега покрывал густой туман. В болотах кричали какие-то птицы. Раздеваться было некогда, и партизаны по вязкому берегу бросились к воде.

Грунтович и Шевченко поплыли на другой берег, за ними Бачила, Козлов и Сидоров.

Выбравшись из реки, партизаны сели, вылили из сапог воду. Мокрые, прозябшие, они упорно двигались вперед. Перед ними свекольное и помидорное поля, рядом проходило шоссе.

Здесь требовалась еще большая осторожность. Партизаны без малейшего шума подошли к шоссе и залегли.

Козлов быстро нашел подходящее для засады место. Это был небольшой малинник. Здесь, видимо, была когда-то яма для картошки, но она давно обвалилась и заросла малиной. От шоссе она находилась в восьми метрах: бросать гранату отсюда было бы очень удобно.

Скоро вся группа перебралась в яму. Козлов определил каждому место и задачу. Всех трясло от холода. Хотелось курить, но об этом не могло быть и речи, да и табак отсырел.

По шоссе прошла охрана. Со стороны совхоза послышался лай собак и мычание коров. Начался день.

Козлов поднял голову и вздрогнул: над его головой висели спелые ягоды. Если кто-нибудь придет их собирать — все пропало. Козлов от обиды прикусил губу. Как он раньше об этом не подумал? Перебираться в другое место было уже поздно.

Козлова беспокоило еще и то, что они по росе прошли через огороды. Значит, оставили след. А может, их заметил сторож? От этих мыслей Козлову стало жутковато. Он посмотрел на лежавших рядом товарищей. Они зорко следили за дорогой и прислушивались.

Где-то недалеко гудели моторы. Когда же, наконец, нужные им машины свернут с шоссе в Лошицу?

Поднявшееся солнце высушило одежду партизан, но от неподвижного, напряженного лежания начали ныть мускулы.

Было около полудня, когда партизаны услышали позади себя немецкий разговор. Козлов повернул голову и вытянул перед собой пистолет. Сердце сильно билось. К яме приближались патрули из резиденции Кубе, они решили полакомиться малиной. На счастье партизан, солдаты только с краю сорвали несколько ягод и повернули обратно.

Пять часов вечера, а машин все нет. Неужели не приедут?

Стемнело.

— Не приехал в субботу, приедет в воскресенье, — сказал Грунтович.

— Должен приехать, — уверенно добавил Козлов.

— Куда теперь пойдем? — спросил Шевченко.

— Пока не уложим палача Кубе, никуда отсюда не пойдем, — процедил сквозь зубы Козлов.

Партизаны закусили, потом, залезая под плащ-палатку, стали по одному курить. Попеременно спали. Вот Грунтович захрапел, и Бачиле пришлось толкнуть его под бок.

Козлов отправился искать новое место для засады. Среди свеклы он обнаружил воронку от бомбы. Дно ямы заросло травой. Правда, яма находилась от шоссе не менее чем в двенадцати метрах, и это не очень нравилось Козлову, но выбирать было некогда, а оставаться в малиннике опасно. Партизаны перебрались на новое место.

Снова рассвело. Начало пригревать солнце. Хотелось пить, а воды не было. Сегодня, как и в субботу, взад и вперед шныряли машины. Но тех, которых они ждали, — все не было.

Просидели до темноты, и Козлов, посоветовавшись с товарищами, решил укрыться где-либо в деревне и подождать до следующей субботы.

Партизаны уничтожили следы своего пребывания здесь, сделали знаки, по которым могли узнать, был ли кто в яме за время их отсутствия, и ушли к Свислочи. Добравшись до воды, все всласть напились, затем нашли брод, перебрались на другую сторону. Пришли в деревню Малявки. Шевченко и Грунтович пошли в разведку и возвратились обрадованные: в деревне противника нет.

Соблюдая меры предосторожности, партизаны зашли во двор школы, расположенной на краю деревни. Уже рассвело. Козлов тихонько постучал в ставни окна. Двери открылись, и показалась пожилая женщина; посмотрев на изнуренные лица партизан, на мокрую и грязную их одежду, она ахнула.

— Мы партизаны, — поспешил успокоить ее Козлов, — просим приютить нас.

— Входите, — коротко ответила женщина и посторонилась, пропуская партизан.

Входя последним, Козлов закрыл за собой дверь и осмотрелся. Здесь было чисто и уютно. Козлов, грязный и обросший, почувствовал себя неудобно. Не решаясь подать руку хозяйке, он только поклонился и назвал свою фамилию.

— Советский партизан, капитан Александр Козлов.

— А я учительница этой школы Нина Яковлевна Бернатович. Вижу, что свои люди, — спокойно сказала женщина. — Вас надо спрятать, да?

— Вы одни? — спросил Козлов.

— Живу с дочерью Тамарой, она комсомолка.

— Чердак свободен?

— Загроможден старыми вещами.

— Я думаю, что никто не видел, как мы сюда зашли, — улыбнулся Козлов. — Если не возражаете — мы останемся у вас.

Нина Яковлевна открыла дверь в сени. Там стояла лестница, по которой партизаны поднялись на чердак. Здесь были свалены сломанные школьные скамейки, у окна валялись два разбитых глобуса и стояла старая школьная доска.