В разных направлениях я разослал разведчиков для выявления размещения немецких частей, штабов и складов. Одновременно мы начали искать действовавшие разрозненные группы партизан. Перед разведывательными группами поставили задачу нащупывать связь с минским подпольем, которое несомненно существовало, но, видимо, нуждалось в помощи.

Не трудно нынче, сидя за письменным столом, писать о принятых решениях и их выполнении. Но тогда… Ох, и трудно было осуществлять задуманное. Небольшой отряд находился в глубине вражеского тыла, пока только налаживал связи с местным населением и подпольщиками.

В Червенский и Смолевичский районы пошли Иван Викторович Розум и Николай Николаевич Денисевич, в Пуховичский — Николай Андреевич Ларченко, в Руденский — Кузьма Николаевич Борисенок, в Заславский — Николай Федорович Вайдилевич. Им дали пароль и места явок.

С отрядом направились к Олешникам, где надеялись найти Меньшикова. Высланные вперед разведчики встретили пастухов. Они сообщили, что немцев в деревне нет.

Вечером в деревню в форме полицейского мы послали старшину Воробьева. Он пришел прямо к старосте. Тот рассказал, что в лесу действительно находится десантная группа и что ее бойцы заходили в деревню за продуктами.

Стояли последние дни апреля, но было еще холодно. По ночам болота покрывались тонким слоем льда. Деревья еще не зазеленели, и укрываться в лесу было трудно. Мы жили в густом ельнике в наскоро построенных шалашах. Кончились патроны и взрывчатка. Необходимо было вызвать самолет с Большой земли. Луньков выбрал близ Малых Олешников небольшую поляну. Мы дали радиограмму в Москву, сообщили координаты площадки и просили как можно скорее прислать боеприпасы и взрывчатку. В тот же день получили положительный ответ.

30 апреля вечером остановились на ночлег в деревне Малые Олешники, и комиссар в честь Первого мая организовал митинг населения. Пока радисты устанавливали рацию, Морозкин рассказал крестьянам о положении на Фронте, о жизни в советском тылу.

— Прошу слушать! — объявил радист Глушков.

Жители деревни столпились около рации. Радиоволны принесли первомайский приказ Верховного Главнокомандующего. В приказе подводились итоги десятимесячных боев советских войск, ставились очередные задачи по разгрому фашистской Германии.

Вечер закончился скромным ужином, приготовленным для нас населением.

Мы с комиссаром зашли в дом, где до войны жили зажиточные колхозники. Хозяйка поставила на стол картошку, налила по стакану молока.

— Чем богаты, тем и рады, — пригласила она нас.

В это время в комнату вбежала девочка лет шести. Голодными глазенками посмотрела она на стол. Егор взял ее на колени, предложил ей молоко, она с жадностью стала пить, вцепившись обеими ручками в стакан. Уже не первый раз мы видели, что крестьяне отдают нам последнее. Я пододвинул девочке свой стакан. Выйдя из-за стола, покопавшись в вещевом мешке, достал несколько кусочков сахару и положил на стол. У хозяйки навернулись слезы.

В другой комнате мы увидели лежащего мальчугана.

— Что с ним?

— Не знаю. Может, простыл. Одежонки-то нет.

Мы прислали нашего Лаврика. Он осмотрел мальчика и, к счастью, не найдя ничего серьезного, оставил лекарства.

1 мая погода стояла холодная, выпал снег. Не желая оставлять следов, решили обождать до следующего дня.

2 мая в четыре часа утра послышалась пулеметная очередь. Объявили тревогу. Отряд быстро поднялся и стал отходить в лес. Неподалеку от приемочной площадки остановились. Луньков с группой партизан отправился искать место для привала. Вскоре они вернулись и повели отряд в молодой лесок с густым кустарником, где журчал небольшой ручеек. Начали строить шалаши. Здесь мы решили дожидаться самолета, но утренняя стрельба беспокоила меня. Я решил связаться с Москвой и предупредить, чтобы самолет пока не высылали. Посланные устанавливать рацию Луньков и радист Пик (Лысенко Александр Александрович) заметили каких-то двух человек.

— На соседних холмах неизвестные люди. Начштаба следит за ними, — тяжело дыша от быстрого бега, сообщил Пик.

Мы подняли партизан и повели их на вершину холма. Бесшумно заняли оборону. Я подошел к Лунькову. Вот к неизвестным приблизились еще двое. В бинокль мы увидели у одного из них под дождевиком хорошо знакомый мундир.

— Кажется, эсэсовцы, — прошептал я.

Луньков указал на соседний холм. Там тоже появились немцы.

Я приказал приготовиться к бою, держаться спокойно, без команды не стрелять. Прошло несколько напряженных минут. Внезапно вблизи затрещали пулеметы. Каратели заметили нас. Стрельба усиливалась. Мы тихо и незаметно начали отходить, маневрируя под обстрелом. Пробрались в невысокий сосняк, залегли.

Стрельба то приближалась, то удалялась. Время от времени над нашими головами свистели шальные пули. Я приказал приготовить гранаты. И вдруг все стихло. Каратели потеряли нас.

Ночью пошел дождь и лил, не переставая, до утра. Весь следующий день мы пролежали на сырой земле. Стемнело. Каратели отошли, но с другой стороны послышался гул автомашин; мы поняли, что попали в блокированный оккупантами лес. Нужно было выбираться отсюда.

Ночью, уставшие и голодные, двинулись в поход. Дождь лил и лил, все промокли до костей. Дорогой, подбадривая партизан, начальник штаба Лось рассказывал о том, как лет двадцать пять назад он, потеряв в тайге направление, один проблуждал под таким же проливным дождем четверо суток.

— Хуже всего было, что один, — несколько раз повторил он. И каждый партизан, чувствуя рядом локоть товарища, веселее смотрел вперед сквозь темноту леса.

За ночь прошли около сорока километров. Под утро прибыли в деревню Коробщина. Поев, отошли в небольшой лесок. Костров не разжигали: обстановка была неизвестна. Вконец измученные партизаны, свалившись на сырую землю, быстро уснули. Я охранял сон партизан.

В эту ночь с особенно острой тревогой думал о группе Меньшикова. И сам он так живо вырисовывался перед глазами. Меня, правда, успокаивало то, что Меньшикову известны места встреч и люди; кроме того, он знал, какую работу надо проводить в первое время.

— Идите спать, — прервал мои размышления Лось, пришедший сменить меня. Я лег на его место и быстро уснул. Когда проснулся, было уже темно. Партизаны приводили себя в порядок. Около рации возился Пик.

— Можешь передать радиограмму? — сердясь на себя за то, что долго проспал, спросил я.

— Конечно!

Радировали, что пока не можем принять самолет.

Решили идти в леса Плещеницкого района и там окончательно обосноваться. Ночью подошли к деревне Селище и остановились. Отдыхали не более получаса, как от постовых пришло донесение: в деревню идет противник.

Партизаны выскочили из домов. В темноте разглядели двигающиеся фигуры и крикнули:

— Стой! Кто идет?!

Вместо ответа прозвучала команда:

— Станковый пулемет — на высоту, ручной — вдоль дороги, первый взвод — справа, второй слева, в обход — марш!

Мы залегли. Послышалось щелканье затворов.

— Кто такие? — раздался голос.

— Партизаны!

— Мы тоже!

«Атакующими» оказались партизаны из отряда «Дяди Васи» — Воронянского. Их было семь человек во главе с начальником разведки Романовым. Думая, что в деревне полиция, они своей демонстрацией рассчитывали нагнать на нее панику.

— Куда идете? — спросил я Романова.

— Громить волостное правление в волостном центре Заречье, — ответил Романов и попросил у меня людей.

Для того чтобы поосновательнее познакомиться с местными партизанами, мы решили повести туда весь отряд и принять участие в операции.

Подошли к мосту, впереди стало видно Заречье. Морозкин и Луньков с несколькими партизанами остались для прикрытия, а я с остальными вместе с группой Романова направился к зданию правления.

Воробьев тихо подполз к постовому и без шума снял его. Партизаны ворвались в здание. Романов с несколькими партизанами расстрелял бургомистра и двух полицаев. Захватив с собой наиболее важные документы, мы вернулись к мосту.