— Как живем, ребята?

В ответ на мой вопрос один из них спросил:

— Товарищ подполковник, вы нас не бросите? — В его голосе были слышны мольба и ужас.

Сердце сжалось… Я ответил, что ни при каких обстоятельствах их не оставят. Постарался успокоить ребятишек, заверив, что скоро мы выйдем из окружения.

Детишки повеселели, стали уверять, что марш они выдержат, а есть им вовсе не хочется.

Под утро 9 июня наша группировка остановилась на дневку в заболоченном лесу, в четырех километрах от деревни Лавы. Выставив группы прикрытия и наблюдения, мы расположились на отдых.

Восемь суток, проведенных почти без сна, дали себя почувствовать. Пристроившись, кто как сумел, прислонившись друг к другу, все сразу уснули. Бодрствовали только дневальные и дежурные.

Комбриг Андреев со своим комиссаром Петром Павловичем Ванкевичем подошли ко мне и предложили кусок хлеба с салом. От сильного переутомления не хотелось есть, несмотря на то, что все эти дни у меня почти ничего не было во рту. Как будто отвык от еды. Но когда съел бутерброд, то почувствовал такой голод, что сразу вспомнил поговорку: «Аппетит приходит во время еды», и даже пожалел, что только раздразнил желудок.

Андреев начал шутить, а Ванкевич вспомнил блокировку немцами 25 января 1943 года Воробьевского леса, Княжий Ключ.

— Тогда получилось хорошо, а нам с вами, Станислав Алексеевич, решительно не везет, третий раз в переплет попадаем.

— Ничего, Петр Павлович, выцарапаемся и на этот раз, — ответил я.

День был прекрасный, солнечный; партизанам удалось немного просушить одежду и обувь.

Разведку с утра решили не посылать: во-первых, чтобы не выдать себя, во-вторых, трудно было вести ее, так как в населенных пунктах населения не было. Спасаясь от гитлеровцев, все, кто мог, ушли в лес.

Для обсуждения дальнейшего плана действий пригласили комбрига Юрковцева. Приняли решение прорваться в Воробьевский лес, а под вечер произвести разведку в населенном пункте Лавы.

День прошел спокойно; авиация противника не появлялась. Вечером получили данные, что в Лавах и Щитковичах стоят какие-то немецкие части с пушками.

С наступлением темноты двинулись лесом на прорыв через Лавы. К часу ночи все отряды вышли на рубеж атаки.

Гарнизон гитлеровцев в Лавах оказал яростное сопротивление. В течение тридцатиминутного боя его боеспособность была подавлена. Гитлеровцы бежали в Старые Дороги. А мы двинулись вперед, в Воробьевский лес. В пути наша разведка выяснила, что немецкие войска снимаются, значит, карательная операция заканчивается.

В Гресском районе мы встретились с партизанами бригады имени Фрунзе, которые рассказали, что в ночь на 3 июня бригада отошла за шоссе Осиповичи — Бобовня.

На рассвете следующего дня с целью дезорганизовать противника и сорвать его планы бригада силами отрядов имени Буденного, Рокоссовского и Дзержинского перешла в наступление в районе деревень Обчее и Селец. Это наступление было неожиданным для гитлеровцев, и бригада, воспользовавшись растерянностью противника, оторвалась от него, зашла в тыл вражеской группировке, нанесла ей сильные удары.

Так, 9 июня группа партизан отряда имени Рокоссовского в районе деревни Жилин Брод отбила у противника большой обоз, взяла в плен нескольких гитлеровцев.

На следующий день рота партизан отряда имени Кирова напала на вражескую автоколонну на участке дороги Малитоново — Щитковичи в районе деревни Красная и уничтожила десять автомашин, при этом было убито и ранено восемнадцать гитлеровцев.

Подразделения бригады имени Фрунзе, оказавшись в тылу наступавших против партизан вражеских войск, дезорганизовали их своими смелыми и энергичными действиями.

Бригада имени Суворова прорвалась на запад в Воробьевский лес.

Задуманная немецко-фашистским командованием операция по уничтожению партизанских отрядов и бригад на территории четырех районов Белоруссии, как и предыдущие операции, провалилась.

Выяснив обстановку, мы распустили по домам всех местных жителей, примкнувших к соединению во время блокады и перенесших вместе с нами все невзгоды. Женщины, дети и старики благодарили партизан за то, что они спасли им жизнь. Многие плакали.

Я приказал Лысенко подготовиться к передаче радиограммы; написал, что блокада окончилась. В течение десятидневных боев отряд потерял пятерых убитыми, четверо были ранены. Какие потери понес противник, еще не выяснили.

Возвратились на старую стоянку. Лещеня и Машков передали радиограмму Минскому подпольному обкому партии, сообщив, что опять могут выпускать газету и установить связь с минским подпольем. Ко мне подошел Карл Антонович.

— Вот оперативная сводка ставки Гитлера за десятое июня. Только что приняли из Берлина. Послушайте: «На центральном участке фронта после десятидневных упорных боев большая территория очищена от советских банд. Разбито сто девяносто восемь дзотов, захвачены большие трофеи, несколько тысяч партизан уничтожено, основная группировка банд окружена на полуострове северо-восточнее Щиткович, изо дня в день кольцо окружения сжимается, ликвидация идет к концу…»

Я взял эту сводку. Кое-что в ней было интересно: противник подтверждал, что против партизан были брошены большие силы. Как впоследствии было установлено, в этой карательной экспедиции участвовало огромное количество регулярных войск, снятых с фронта и двигавшихся на фронт, танковая бригада, шесть эскадрилий бомбардировщиков, охранные и полицейские части. Им не удалось нанести нам большого урона.

10 июня 1944 года теплым солнечным днем мы прибыли в свой зимний лагерь. Уныло выглядели полуразрушенные минами землянки и сожженные трофейные грузовые и легковые автомашины.

Коско по-хозяйски все осмотрел.

— Землянки быстро восстановим, — решил он.

Мы перевели из болот семейный лагерь. Там никто не пострадал. Партизаны расположились возле единственного родника и сделали палатки из парашютов и шалаши из сосновых и еловых веток.

Сакевич наладил выпуск газеты «Минский большевик».

Мы с Сермяжко выслали разведчиков на наши старые места с задачей вести неослабное наблюдение за гарнизонами противника.

Вскоре вернулись в свои лагеря и остальные бригады.

За все дни блокады партизаны потеряли около ста человек убитыми и приблизительно столько же ранеными. Больше всего от фашистских извергов пострадало мирное население.

Некоторое время спустя узнали и о потерях противника. Валя Васильева и Ларченко в деревне Вороничи захватили полицейского с женой.

— Как вы их поймали? — удивился Козлов.

— Они по уцелевшим от пожара домам рылись, — сдвинув брови, проговорила Валя.

— Мерзавцы! Фашисты начали грабеж, а вы хотите закончить, — презрительно бросил полицейскому Козлов.

Подбородок у полицейского задрожал, он стал плаксиво причитать:

— Мы — босые, голые… семья… Немцы сказали, что партизаны уничтожены, вот мы и вышли.

— Значит, партизаны уничтожены и никто за грабеж не накажет? Ошиблись, голубчики! — злобно сверкнул глазами Козлов.

— Участвовал в карательной экспедиции? — спросил я полицейского.

— Участвовал, но в партизан не стрелял, — выдавил полицейский.

— О, да ты в самом деле хороший! — иронически улыбнулся начальник штаба.

— Много убитых у немцев? — спросил я.

— Машинами вывозили, — охотно отозвался полицейский. — Из разговоров немецких офицеров мы поняли, что более двух тысяч.

Из Озеричино возвратился Чернов и сообщил радостную весть: Степан Хадыка жив, здоров и ждет от нас задания.

В тот же день в Озеричино вышли Василиса Васильевна, Москалев и Фолитар. Они понесли газеты и листовки, рассказывающие правду о карательной экспедиции оккупантов против партизан. Оттуда с помощью Хадыки они доставили партизанскую печать в Минск.

Вечером состоялось партийное собрание, на котором Рахматул Мухамендяров, Павел Рулинский и Долик Сорин были приняты кандидатами в члены партии, а Василий Каледа — в члены партии.