— Не умничай, — оборвал его Янек и взглянул на Томаша со злостью и в то же время с интересом.

А невдалеке старый Черешняк объяснял командиру бригады:

— Чужому бы я не сказал, а пану генералу, как отцу родному… За то время, что Гитлер у нас правил, немцы отобрали у нас кобылу в яблоках, коровенку, три свиньи, хороший топор, четыре заступа.

— Пан Черешняк…

— И если бы сыну попались…

— Ну подумайте сами, как они ему попадутся, как он узнает ваш топор или заступ в такой большой стране, как Германия?

— Ну если этот ему не попадется, а встретится похожий…

Генерал остановил его жестом и, повернувшись в сторону экипажа, спросил:

— Возьмете четвертым этого малого?

— Да не такой уж он малый… — пробурчал Елень.

— Томаш звать его, — добавил старый.

Янек взглянул на Густлика, затем на Григория. Те пожали плечами.

— Играет на гармошке, — пробурчал грузин.

— Чего не умеет, научите. Экипаж должен быть укомплектован.

— Возьмем, гражданин генерал, — согласился Янек, искоса взглянув на Вихуру.

— Ладно, берем его, — заявил генерал Черешняку.

— А если конь у пана генерала и не очень похож на нашего, но пригоден для пахоты, я бы с удовольствием взял его. Зачем конь там, где танки?

— Подождите… Вы, Кос, садитесь со своими на грузовик, поезжайте к танку и готовьтесь в дорогу. Оденьте этого парня в форму, а мы здесь с отцом еще немного побеседуем.

— Садись! — скомандовал Янек.

Густлик и Григорий ловко вскочили в грузовик с колеса. Томаш, примерявшийся прыгнуть со ступеньки кабины, заметил внутри инструмент.

— Гармонь… — Он протянул руку.

— Не твоя, — остановил его Вихура. — Ты уже раз на ней играл, и что из этого получилось? Лезь наверх.

— Не спеши, — попросил старый.

Он подошел к сыну, поднялся на носки, поцеловал его в лоб. Затем повесил ему на шею медальон с образком, перекрестил. И, закончив обряд, ухватился за выступающий руль велосипеда и стащил велосипед с грузовика.

— Пан, вы что это делаете? — запротестовал Вихура.

— Так ведь он мой, — ответил Черешняк. — Там, на барже, я его только одолжил пану капралу. Может, и шляпа найдется?..

Захлопывая со злостью дверцу, Вихура стукнулся головой. Зашипев от боли, он порылся в кабине и, трогая машину с места, выбросил в окно бурую шляпу. Крестьянин, довольный, поднял ее с земли, выбил о колено и надел на голову. Подвел велосипед к генералу и снова начал ему что-то объяснять.

На следующий день, на рассвете, Черешняк вместе с лошадью уже был на контрольном пункте у выезда из Гданьска. Здесь краснел шлагбаум, желтел дорожный указатель, чернела деревянная будка для ожидавших попутных машин солдат. Старый крестьянин левой рукой держал руль велосипеда, в зубах поводья, а правой рукой показывал документы проверявшим офицерам, польскому и русскому.

— В порядке. Можете проходить.

Черешняк быстро спрятал бумаги в тот же мешочек, где хранились у него деньги, затянул шнурок и опустил мешочек за пазуху. Потом, вынув поводья изо рта, вежливо ответил:

— Оставайтесь с богом.

Сел на велосипед и поехал по шоссе, держа за поводья сильного рабочего коня. Черешняк не спеша нажимал на педали, ухватившись одной рукой за высокий руль велосипеда. Он поминутно оглядывался через плечо на свой трофей, на украшенный белой звездой лошадиный лоб, колыхавшийся у него за спиной. Мерин фыркнул.

— Будь здоров, гнедой, — сердечно пожелал ему новый хозяин.

В начале апреля последнего года войны пустынны были приморские дороги и деревни. Прикрыв берег наблюдательными пунктами, небольшим количеством узлов сопротивления и подвижными резервами, войска пошли на запад — за Колобжег, на Щецин и к Одеру. Польские поселенцы только начали прибывать и оседали в основном в городах ввиду неспокойного времени. А немцев не было совсем: еще в феврале и марте вымели их отсюда приказы рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера, грозившие смертью каждому, кто осмелится остаться на месте, а не уйдет вместе с фронтом.

Ветер свистел на остатках оконных стекол, выбитых кулаками взрывов, хозяйничал в домах, раскачивался на скрипучих дверях. Болезненно рычали брошенные коровы, у которых от молока распирало вымя. Одичавшие косматые псы, с налитыми кровью от голода глазами, объединялись в стаи и нападали на скот, загрызая слабых и покалеченных животных.

На пустынном шоссе валялись промасленные тряпки, смятые гусеницами золотистые гильзы расстрелянных патронов, жестяные кружки, походные фляжки, судки. В придорожных канавах рядом со сгоревшими грузовиками и покореженными снарядами транспортерами валялись перевернутые, без колес, телеги немецких бауэров. С телеграфных столбов свисали порванные провода. С резким, похожим на очередь пулемета треском время от времени пролетали по шоссе советские патрули на мотоциклах с прицепами, ощетинившимися стволами «Дегтяревых».

Через этот странный пустырь несся по шоссе «Рыжий», а за ним ярко-зеленый грузовик. Кос поднял их ночью. Как только начало светать, они двинулись в путь и через три часа миновали Слупск. Григорий, обрадованный, что они наконец едут, не хотел меняться, поэтому Янек и Густлик, высунувшись по пояс, стояли в открытых люках и глазели на холмистый край, зелено-синий от лесов, а на лугах позолоченный калужницами.

Томаша пейзаж не интересовал. Заявив, что внутри машины слишком душно и темно, он подстелил себе под спину куртку, улегся на броне за башней и задремал. Во сне он одергивал только что полученный мундир и проверял на ощупь, все ли пуговицы застегнуты.

Если ты простой член экипажа, то можешь и поспать. Другое дело командир, который и за дорогой должен наблюдать, и к работе мотора чутко прислушиваться, и в то же время думать не только о данной минуте, но и о том, что будет потом. А то вдруг вспомнились Янеку давние приморские походы князя Болеслава Кривоустого. Он даже хотел было Еленю рассказать об этом, но отложил на потом.

В ста метрах за танком, чтобы не дышать выхлопными газами, ехал Вихура, а в кабине рядом с ним невеселая Лидка, крутившая вокруг пальца прядь своих светлых волос.

— Что ты себя растравляешь? Разве мало достойных парней на свете? Вот хотя бы я! — Вихура попытался погладить ее по щеке.

Лидка поймала его руку и положила ее обратно на руль. Вихура наморщил лоб, задвигал носом — придумывал шутку. Затем мягко вывел машину на левую сторону шоссе и вдруг резко повернул вправо.

— Сама ко мне льнешь, — засмеялся он, стараясь поцеловать девушку, резко наклонившуюся к нему на повороте.

— Отстань, глупый.

Некоторое время они ехали спокойно. Потом Вихура опять нахмурился, начал постукивать пальцами по рулю, составляя план действий, и наконец, беспрерывно сигналя, обогнал танк. Вытянув руку в окно, дал знак танку остановиться и сам остановился на обочине, у маленького синего озерца, лежащего будто в венке желтых цветов.

— Подожди, — приказал он Лидке, выскакивая из кабины, и влез на броню танка.

— Послушай-ка, Кос…

— Как ты обращаешься, глупая голова, к командиру? — Густлик за козырек надвинул Вихуре на нос вымазанную смазочными маслами фуражку.

— Отставь, горный медведь. Гражданин сержант, я не могу ехать с такой скоростью. Меньше сорока километров мотор греется.

— Он с Лидкой хочет удрать, — сказал Григорий, который выключил мотор и высунулся до пояса из люка.

Подошла радистка с букетиком ярких калужниц в мокрых от травы руках.

— Вы обо мне говорили?

— Вовсе нет, — заявил Вихура. — Я и сам могу танк вести, но, к сожалению, две машины, имеющие разную скорость…

— Как хочешь… — прервал его Янек, вытащил карту и, внимательно изучив ее, решил: — На ночлег остановимся в Шварцер Форст. Немного в стороне от шоссе, чтобы было спокойнее, и в то же время найти легко: река, линия железной дороги, мост, а здесь деревушка и замок.

— И дурак найдет, — заверил Вихура и, нежно взглянув на Лидку, добавил: — Мы полетим вперед…