Призрак.

— Все, узнал, чего хотел? Развяжи теперь.

Она повернулась ко мне спиной, и я снова поймал тот же импульс снизу. Да, давненько не попадалась мне такая бойкая и притязательная. Шлюхи из «Дома на углу», которым заведовал сутенер по прозвищу Кот, невзирая на стаж, не обладали и долей шарма, которым магнитила к себе эта девушка. Кстати…

— Зовут-то тебя хоть как?

Она ответила не сразу. Выдержала, как это им — феминам — подобает, интригующую, или как там ее еще назвать, паузу. В какой-нибудь иной ситуации, возможно, предложила бы угадать с трех попыток. Типа, у меня тогда появился бы шанс сыграть в Нострадамуса.

— Ольга. А что?

— Приятно, — я умышленно кашлянул. — Познакомиться. Меня Глеб, если что.

— Это я уже слышала. Скажи лучше, за ким чертом ты ввязался в эту историю? Надо было уходить, пока такая возможность была.

— А чего за «ким»? Может, за «кой»? Надеюсь, у тебя вакантно? — напрямую спросил я.

Веревки упали на пол, и она тут же повернулась ко мне лицом. Слегка наклонив набок голову, будто бы сомневаясь, что правильно расслышала, она свела брови к переносице и уставилась на меня. Шпилила пристальным взглядом, будто я спросил ее невесть о чем.

— А это тебе еще для чего? — Ее брови подскочили, на губах появилась кривая ложная улыбка. — К себе, может, пригласить хочешь? Носки стирать некому, что ли? Или в батарею совать надоело?

— Да не. Просто мы тут в камере двое. Мало ли что может случиться. Чтоб муж ревнивый потом за мной не сбегался.

— Оу. Так вот за что ты боишься. «Случиться», значит? Ладно, я не буду мешать тебе фантазировать. Ты же привык делать это наедине, верно? Я отвернусь, если что.

— Ну отвернись. Руки на стену и попу ко мне. Так тоже пойдет.

— Мм, так ты типа умелец со всех сторон? А справишься, тягачок?

— Да вот. Как раз и убедишься.

— У-у, а это было уже страшно. Красная шапочка вся дрожит при виде волка. Что ж он с ней сделает?

Как я уже упоминал при раскладе примерно сходном, есть момент, при наступлении которого нужно действовать. Не отвечать дерзостью в ответ, а именно действовать. Если не пораженно отползать с поджатым хвостом, то хотя бы встать на ноги. Ага, как тот заяц, по которому волк в небезызвестном мультфильме начал шахматными фигурами шпулять. Продемонстрируй намерение, подымись и будь готов к дальнейшим действиям, иначе с высоты еще больнее падать.

Я вдавил ее собой в стену. Вроде как машину при краш-тесте. От неожиданности или боли Оля сдавленно вскрикнула. Ее каштановый хвост враз оказался намотанным на мою руку. Издав утробный гул, прошедший через ноздри, я оттянул ее голову назад и вниз. Не давая высвободиться, наклонился к ней и впился в ее пухлые губы. К маниакально-страстному ощущению, возникшему от прикосновения к ее устам, добавился солоноватый привкус крови. В одночасье щеку и шею обожгло — как тигр лапой провел. Удар коленом, что должен был расшибить во мне мужское начало, пришелся по внутренней части бедра. Спасло, лишь что не оказалось места для размаха. Хвост ее ни на секунду из руки не выпустил.

Она отбивалась достойно, колошматила меня кулаками по спине, пару раз угодила по лицу. Странная вещь, обычно, когда попадаешь в аварию, мозг просто отключает записывающую функцию — не помнишь потом ничего, из глубин памяти в хаотическом порядке выныривают лишь обрывистые фрагменты разной продолжительности. Когда творишь что-нибудь под адреналином — происходит то же самое. Но в сей раз я превратился в некое устройство, которое улавливало абсолютно все: от шорохов под подошвами моих «мартенсов», минуя частое и громкое Ольгино дыхание, разнобойный стук сердец и заканчивая хохотом каталовских отморозков где-то на другом конце вселенной. Я увидел, заметил и проанализировал все до мельчайших подробностей, но в основном ее глаза. Как меняется их выражение с крайне возмущенного, окунутого в темный соус злобы и отвращения, в… мстительный? Отвечающий той же монетой.

Спустя всего пару секунд потребность в насильном ее удержании отпала. Напрасные попытки отбиться обессилели, пружинный стержень в ней перестал стремиться встать в исходное положение. И язык ее, наконец проникший ко мне в рот, оживал там, становился смелей, обретал игривость и азарт.

Дышала она громко, часто, ее упругая грудь под моей рукой вскакивала и опускалась с четко определенной частотой, будто изнутри ее толкала мощная помпа. Она втягивала мои губы в себя с такой силой, что мне стало до умопомрачения любопытно, что же она вытворяет с кой-чем другим. Хотелось этого уже прямо здесь. Сейчас. Почему бы и нет? Поставить ее на колени и — как следует, не сматывая с руки ее ухоженные каштановые волосы! А затем уложить и прямо на этом бетонном полу, до онемения конечностей…

Мне показалось, будто бы она этого хотела сама. Возможно, даже больше, чем я.

Но металлический скрежет сзади сработал как вой сирены посреди тихой ночи. Вмиг расцепившись, мы, должно быть, выглядели так, будто нас на самом горячем месте застукал ее отец.

Кто-то приоткрыл «кормушку» и заглянул внутрь. На захудалом, морщинистом лице сквознуло непонимание и даже (хотя с какого это перепугу?) гадливость. Будто он застукал за этим делом скрипящих костями стариков. Уж не знаю насчет себя, может, во мне больше искрился гнев за неуместное вмешательство, но на лице Ольги было написано: «Отрицаю! Ничего не было!» Стандарт для девок, правда? Или, может, энергетика стен на нее так повлияла?

— Олька, блин, — возмущенно прошипел смотритель. — Вы чего там творите? Делать больше нечего, что ли? Нашли время.

— Руслан, — она оттолкнула меня с пути, рывком приблизилась к двери. — Ты сможешь нас вытащить?

— Да вы офонарели вообще, — он с опаской посмотрел сначала в один конец коридора, затем в другой. — Какого гоблина вы начали там с капитаном мазами равняться? Ништяковей места не было?

— «Мы», да, — раздосадованно кивнула Ольга. — Это Коробову, которого ты поспешил осведомить, захотелось в штурмовика поиграть. Допрос затеял, потом добровольцев нанимал. — Она облизнула прокушенную губу, положила обе руки на дверь, наклонилась к «кормушке»: — Ну так что, братец? Вытащить сможешь?

— Вытащить. Каталов сейчас бойцов этих допрашивает, хрен знает, что они ему начешут! Тут сам на измене весь, не знаешь, что дальше будет. Сдадут — писец мне.

— Не сдадут, — заверила Ольга. — Не совсем идиоты же.

— Да ладно. Они чо, именем Ленина поклялись, может? Пальцы отрезать будут — всех засветят.

Чирик помялся с ноги на ногу, почесал затылок.

— За тебя, если что, попробую потереть, а остальные, — он кинул в меня все тем же презренным взглядом, — нехай сами думают. Гопота, блин, попались, что сурки.

— Да не надо за меня тереть, — качнула она подбородком. — Дверь открыть можешь?

Чирик снова метнул шальной взгляд в оба конца коридора, затем раз пять в приступе слепого бешенства ударил себя двумя пальцами (как крестящийся католик) в висок.

— Ты смыслишь вообще, о чем гудишь, сестренка?! — С вытаращенными глазами он напоминал мне Рябу, когда тот нервничал. Причем у этого так же само: один становился размером больше и более выпучивался. — Два десятка х*ёв на вахте! И одно окно отсюда. Тут загребут если — черепа вскроют. И тогда уже никто не отмажет…

— Дверь открыть сможешь? — не церемонясь, вмешался в семейные разборки я. — Остальное — не твоя забота…

Трофимова с Бакуном привели минут через десять. Бросили, как два мешка, прямо у входа. Ногами перевернули, чтоб лежали лицом вверх, здоровяк-конвоир сплюнул лейтенанту на грудь, оглядел нас с Олей презрительным оком.

— Шо, жаришь ее тут? — Блеснув крупными желтыми зубами, он задержал взгляд на выглядевшей действительно будто ее только что отымели Ольге, почесал мотню. — Поделишься, если шо, а? — Хохотнул, лязгая дверью, и добавил, уже будучи с той стороны: — Да куда денешься, поделишься.

Мы помогли парням подняться и сесть. Да уж, отметелили их что надо. Бакун выглядел как с креста снятый, кровью харкал, потроха, верняк, не на месте. Лейтенант выглядел поцелее. Ему, естественно, тоже досталось, но, видать, больше кололи Бакуна. У зэков на это чутье развито — они лучше всякого мента определяют слабое звено и бьют именно по нему, чтоб разорвать цепь. Тут дело даже не в том, что Бакун имел низшее звание, он выглядел как обычный доморощенный парниша. Нет, не шалопут, не вконтактный задрот, по телосложению не слизень — крепкий, кряжистый, но… В лице есть что-то доброе. Такой поднимет котенка и найдет для него место за пазухой, в то время как Трофимов пройдет мимо, а кто-нибудь вроде меня — поднимет с ноги на воздух. И именно по этому критерию его определили в идеальные «языки». Небось рассказал что-то? А ведь хорошо, что Короб своих подчиненных на дистанции держал. Вот и пригодилось. Наверное, сам рад, что в курс их не ввел. Все ж теперь спокойнее дышится.