Капитан в мокром брезентовом макинтоше заглянул ко мне и научил, как надо спать в шторм. Лежать можно только на животе, расставив локти и ноги. Я попробовал лечь так, как посоветовал капитан, и почувствовал себя устойчивее.
На стене качался маятник. В необычайном для маятников размахе он медленно отклонялся то в одну сторону, то переходил через вертикальную черту и, почти поднимаясь по стене, откачивался в другую. Он словно принадлежал каким-то необычайно тихоходным часам. Это был прибор, указывающий крен корабля.
Крен был поразительный. Он доходил до сорока пяти градусов.
Утром, измученный, я выбрался на палубу.
Ветер дико свистел. Стоять, не держась за что-нибудь, было нельзя. Я схватился за первые попавшиеся поручни. Они были покрыты льдом. Слой льда лег на все: крыши ларей, стоявших на палубе, реллинги, вентиляционные трубы. Покрыты льдом были и снасти и сами мачты. Наш обледеневший корабль, ежеминутно окачиваемый водой, которая тут же замерзала, тяжело переваливался с боку на бок.
Было очень холодно, я вернулся в каюту, чтобы одеться потеплее.
Выйдя вновь, я заметил толстый трос, тянувшийся над палубой. Раньше я его не замечал. Потом я сообразил, что это антенна, покрывшаяся льдом. Едва я подумал, какая тяжесть висит на проводе, как огромная волна ударила в борт, окатила меня с ног до головы. Пена разбилась о пароходную трубу, что-то звякнуло, по палубе словно стекло рассыпалось.
Взглянув вверх, я увидел, что антенны больше нет… Она порвалась.
Я хорошо знал, что значит радио для корабля. Лишенные антенны, мы, носясь по штормовым волнам, потеряли уши и голос.
Радист Иван Гурьянович, в своем неизменном щегольском кителе, выскочил из радиорубки. Он посмотрел наверх. Его глаза тревожно забегали.
Я прошел за палубную надстройку, чтобы подняться на капитанский мостик.
Ветер ударил, навалился на меня. Я вцепился в протянутый вдоль палубы штормовой канат.
Двигаться можно было только перебирая руками по канату. Я совершенно вымок, пока добирался до трапа, чтобы подняться на мостик. Ступеньки трапа проваливались подо мной. Я чувствовал, что мое тело теряет вес, будто я нахожусь в клети шахты, сорвавшейся вниз.
На мостике капитана не было. На вахте, накрывшись брезентовым плащом, стоял Нетаев.
Было странно, что Бориса Ефимовича не было здесь. В такие минуты он всегда бывал на посту. Неужели он теперь настолько доверяет своему штурману? Невольно вспомнилась первая вахта Нетаева, когда мы с ним пересели на «Георгия Седова». Корабль тогда проходил через льды. Помню, как капитан, взбешенный неловким ударом о льдину, разносил Нетаева и показывал ему, как надо вести корабль.
- Право на борт! Не спите! - кричал он тогда рулевому непривычно сердитым голосом.
Я посмотрел на рулевую рубку. Всех рулевых я знал в лицо. Моряк, стоявший за штурвалом, показался мне незнакомым. Но в следующее мгновение я узнал его.
Это был капитан. Не доверяя никому, он сам стоял вместо рулевого.
Вскоре я понял, чем это было вызвано.
Корабль не слушался руля. Вскидываемый вверх и вниз, ударяемый в борта волнами, теряя ход, когда винт его беспомощно вертелся в воздухе, он очень плохо повиновался рулю. Нужно было особое искусство, чтобы как-нибудь справится с наполовину потерявшим управление судном.
По трапу взбежал радист в мокром кителе и доложил капитану о потере радиосвязи.
- Вот беда-то… - сказал капитан… - Только вы, голубчик, не вздумайте в такую качку на снасти лезть.
- Но ведь нас потеряют! Подумают, что погибли. Вы разрешите, Борис Ефимович… - настаивал радист.
- Нет! Запрещаю! Конечно, там в штабе поволнуются, но я жизнью своих моряков рисковать не буду. Вот выйдем из шторма…
Огорченный радист ушел, широко расставляя ноги, чтобы не упасть.
- Снасти-то обледенели, а мачту раскачивает. Вы только поглядите… - словно оправдываясь, сказал мне капитан. - А нам из этого района нужно полным ходом, ни минуты не задерживаться…
Он пристально смотрел вперед, все время поворачивая колесо штурвала то в одну, то в другую сторону.
Чтобы не мешать капитану, я подошел к Нетаеву. Молодой штурман обменялся со мной быстрым взглядом, указав глазами на рулевую рубку. Никогда в жизни он не нес вахты с таким квалифицированным рулевым, которым не приходилось командовать.
Кстати сказать, в дореволюционное время Борис Ефимович много лет плавал простым матросом. Советская власть дала ему доступ в мореходное училище и выдвинула в командиры корабля.
Вдруг Нетаев бросился вперед, вцепился руками в реллинги!
- Лево на борт! - громко закричал он.
Удивленный этим окриком, капитан все же стал быстро перебирать рукоятки штурвала. Он повиновался команде.
- Еще лево! Быстрее! Не спите! - громко командовал младший штурман.
По всей фигуре капитана, по его быстро действовавшим рукам я понял, каких трудов стоило ему повернуть корабль, винт которого то и дело оказывался в воздухе.
Я посмотрел вперед, куда неотрывно смотрел Нетаев.
На гребне волны, перед самым носом корабля, я увидел плавающую мину. Немецкая! Со времени войны затерянная в волнах.
Шарообразная, с шипами ударников, торчащими в разные стороны, она казалась необычайным морским животным, всплывшим на поверхность.
- Мина! Лево на борт! Лево! Лево! - кричал штурман. Он схватился за рукоятку машинного телеграфа:
- Стоп! Полный назад! Полный назад! Право руля! Не спите! Черт возьми! Право на борт!
Мина была под самым носом корабля. Кто знает, откуда сорвало ее, сколько времени носилась она по волнам, чтобы встретиться сейчас с нами в десятибалльный шторм, когда корабль не слушается руля.
Нос корабля оказался чуть левее мины… Но она заденет о борт, заденет!
- Полный назад! Давай полный назад! - закричал из рулевой рубки капитан.
Но штурман уже сам успел дать эту команду в машинное отделение.
- Право на борт! Теперь право на борт! Быстрее! - в свою очередь командовал он.
Волна подбросила мину. Она поворачивалась… Ее шипы походили на обрубленные щупальца.
- Стоп! Полный вперед! - передвигал рукоятку машинного телеграфа Нетаев. - Лево на борт! - крикнул он капитану.
Мина прошла под самым бортом корабля. Я бросился к боковым реллингам, перегнулся через них и смотрел на страшный шар, мысленно измеряя до него расстояние.
Нетаев, тоже перегнувшись через реллинги, стоял рядом со мной. Он достал платок и стал вытирать мокрый лоб. Мина была уже у кормы.
Капитан, передав штурвал рулевому, подошел к нам. Нетаев вытянулся. Лицо его покрылось румянцем.
- Извините, Борис Ефимович…
- Ладно, - махнул рукой капитан. - Молодец! Где радист? Дать сюда радиста! Боцмана сюда, он у нас лучший верхолаз.
Радист мигом предстал перед капитаном.
- Антенну! Чтоб через четверть часа была антенна!
- Вы же сами запретили, Борис Ефимович!
- Лезь на мачту, закрепляй, как хочешь, но чтоб была антенна. Я сам по вантам полезу.
- Что вы, Борис Ефимович… позвольте мне, - вмешался Нетаев.
Радист, капитан, боцман и еще несколько моряков взялись за восстановление антенны. Капитан сказал:
- Надо сообщить о мине тральщику. Тральщик недалеко от нас шел. Он должен ее найти и уничтожить. Сейчас радио нужно не нам, а всем кораблям, всем, кто в море с проклятой миной может встретиться… И радио должно быть!
Пятидесятилетний капитан с поразительной ловкостью забрался по обледеневшим вантам. Мачта, за которую он уцепился, наклонялась во все стороны. Ее верхушка с прилипшей к ней фигуркой описывала огромную дугу, оказываясь над волнами то с одного, то с другого борта корабля.
Пока Борис Ефимович и помогавший ему радист висели на обледеневших снастях, натягивая антенну, Нетаев по приказу капитана держал корабль в виду мины.
Я забыл о качке, о ветре, о холоде, с тревогой наблюдая за рискованной работой моряков.
Наконец капитан опустился на палубу, радист бросился в радиорубку.
