Человек с электрическим фонариком и тетрадкой в руках шел против ветра…

Когда я кончил рассказ, было уже поздно. Пора было расходиться спать.

По своему обыкновению я прошелся по кораблю. Мы стояли на рейде, подниматься на капитанский мостик было не за чем.

Острова в ночной темноте уже видно не было. Виднелся только огонек в одном из окошек далекого домика. Он походил на самую низкую звезду из всех, что зажглись сейчас в небе.

Старший помощник готовил подъем катера.

Я отменил подъем.

Старпом очень удивился. С выгрузкой было покончено. Зимовщики с острова уже перебрались на корабль. Я ничего не стал объяснять старпому.

- Подождите до утра, - сказал я ему и пошел спать. Она, Маша, конечно, ждала меня около моей каюты.

- Ну, как, Маша, - спросил я ее, - по ветру пойдешь или против ветра?

Так закончил Борис Ефимович свой рассказ.

Катер развернулся против ветра, чтобы волна не била в борт.

Снег, мешаясь с брызгами, хлестал по лицу. Капитан держался за поручень около машинной надстройки и размышлял, что означала эта личная радиограмма?

«Борис Ефимович, если можете, умоляю, повидайтесь со мной, Маша Грачева».

На этом же катере капитан доставил на остров к Сходову супругов Грачевых, решивших вместе остаться на зимовку. Все было улажено. Радист острова согласился уступить Грачеву свое место. Метеоролог Юровский, которого сменила Маша, мог ехать на курорт. Капитан, давая с мостика последнюю прощальную ракету, считал, что он сделал все так, как надо, и вдруг теперь, когда «Георгий Седов» на обратном пути проходил мимо острова, такая радиограмма!

Конечно, можно было сослаться, что прибой не позволяет сойти на берег, но капитан не мог не проверить, что случилось.

Остров был покрыт снегом. Белый и плоский, он походил на ледяное поле.

Волны с ревом разбивались о базальтовые скалы. Пена взлетала выше этих заснеженных скал и в низких лучах солнца играла радугой.

Капитан спрыгнул в ледяную воду, не давая катеру близко подойти к опасным камням.

Вода оказалась по грудь. Капитан рассчитывал на это. Он был в непромокаемой брезентовой робе.

На скале стояли два человека. Они сбежали к самой воде и помогли капитану выбраться на берег.

Борис Ефимович откинул капюшон и, прищурясь, вопросительно посмотрел на Машу.

Маша Грачева заплакала и прижалась к мокрой груди моряка, на уровне которой как раз и приходилась ее голова.

- Ну, чего ж ты? - сказал Борис Ефимович. - Робу мне промочишь.

Маша откинула голову и посмотрела на капитана мокрыми блестящими глазами.

Грачев стоял в двух шагах. Его квадратное лицо было озабочено.

Втроем пошли к полярной станции.

- Вы помните, Борис Ефимович, - говорила Маша, - как я караулила вас у каюты… Стыд меня разобрал. Такие люди в Арктике живут, а я что? Дезертир?

- Помню, помню, Маша, Ну, а теперь-то что? - спрашивал капитан.

- Нет, вы послушайте, Борис Ефимович. Я тогда вас просила, чтобы вы устроили нас обоих на остров…

- Устроил. Велика трудность. Радист с удовольствием уступил свое место такому радисту, как ваш муж, поехал на другой остров!

- Мы так хорошо работали, Борис Ефимович, - продолжала Маша. - Вы себе представить этого не можете.

- И с Василием Васильевичем сдружились? А я думал, что он трудный человек.

- Василий Васильевич замечательный человек. Только…

- Что только?

- Очень правильный.

- Слишком правильный, - вставил молчавший до того Грачев.

От полярной станции бежали мохнатые собаки. Окружив идущих, они прыгали, пытаясь лизнуть в лицо.

У сарая стоял высокий худощавый человек. Он издали поклонился капитану, не желая, видимо, мешать разговору.

- Так выкладывай, Машенька, что тут у вас стряслось? Маша потупила глаза.

- Пока еще ничего не стряслось, Борис Ефимович… Я еще не вполне уверена…

- Но может стрястись, - вставил Грачев. Капитан свистнул.

- Вот оно какое дело? Значит, ребенок у вас может быть? Сами-то рады?

- Еще как рады были бы! - быстро заговорила Маша. - Мы так рады были бы, так рады…

- Ну, так в чем же дело? А как Сходов?

- В том-то и дело, - мрачно сказал Грачев. - О наших подозрениях мы Василию Васильевичу даже сказать боялись.

- Непременно отошлет меня с острова. Не позволит здесь остаться. Врача нет, некому принять ребенка… - взволнованно заговорила Маша.

- Что ж тогда получится? - серьезно рассуждал Грачев. - Предположим, подозрение обоснованное. Уедет тогда Машенька, родит ребенка на острове Диком в больнице. И будет там года два вдали от меня, в трудных условиях, в одиночестве.

- А может быть, все и обойдется. Может быть, тревога напрасная, - опять заговорила Маша. - Что ж я уеду и буду одна на острове Диком за тысячу километров жить? - в голосе ее послышались слезы.

- Вот мы и решили, Борис Ефимович, с вами посоветоваться, - закончил Грачев.

- Но только по секрету от Сходова.

- Благодарю за доверие, дорогие мои друзья, - сказал Борис Ефимович немного торжественно. - Но только должен я вас разочаровать. Такие предположения в секрете от начальника острова держать не полагается. Он за жизнь каждого своего полярника отвечает. И за вашу, Машенька, и за ту, что появиться может…

- Как же быть? - протянула Маша. - Ведь Василий Васильевич непременно меня отошлет. Я ведь в Арктику работать ехала, а не без дела на острове Диком сидеть.

Капитан чуть скосил на Машу глаза. Она покраснела.

- Вот обо всем этом мы и должны с Василием Васильевичем поговорить, - заключил капитан.

Сходов стоял на крыльце, встречая капитана. Видимо, он знал о телеграмме Маши и нарочно дал ей возможность говорить с Борисом Ефимовичем.

Молча поздоровались. Сходов провел капитана к себе. Борис Ефимович попросил пригласить также Машу с Грачевым. Сходов не удивился.

- Вот должны мы с вами, товарищ Сходов Василий Васильевич, - начал капитан, - решить судьбу…

Тут Маша вмешалась и рассказала Сходову о своих опасениях.

Сходов сидел молчаливый, нахмуренный.

Машенька расплакалась и выбежала, сославшись на какое-то спешное дело. Грачев пошел следом за ней.

Сходов встал и принялся расхаживать по комнате. Комната у него была тесная. Стол, стул, кровать. Раньше на кровати шкура белого медведя лежала, а теперь ее не было. Конечно, отдал шкуру молодоженам.

- Я отвечаю за каждого человека, - говорил Сходов. - А в этом случае я должен отвечать за двоих. И за мать и за маленького гражданина, маленького советского гражданина, который может появиться весной. За пятнадцать лет, проведенных в Арктике, я изучил все специальности полярника. Могу быть радистом, механиком, метеорологом, аэрологом, гидрологом. Могу править собачьей или оленьей упряжкой, один выйду на белого медведя, сотни километров на лыжах пройду. Но акушерства не изучал. Не изучал, капитан. Может быть, в этом моя ошибка. Я могу наложить лубки на сломанную ногу, могу даже ампутировать ее… но принять ребенка! Ну, прямо понятия не имею!

- А Машенькой довольны?

- Она чудесная женщина, прекрасный работник. Отослать ее - это значит принять на себя половину ее обязанностей, другую половину примет на себя ее муж… Что же делать? - и Сходов остановился перед капитаном.

Капитан задумался, неторопливо закурил трубку.

В окно было видно свинцовое море под серыми тучами. Очень далеко от берега, покрытый дымкой, виднелся кораблик. Капитан подумал, что ближе и нельзя было подойти. Здесь мелко. Не подходить же опять к леднику.

- Ну, а если оставить ее? - повернулся к Сходову капитан.

- Кто же примет ребенка? - остановился Сходов.

- Женщина у вас есть на зимовке? Сходов только махнул рукой.