Мы сразу загорелись. Будем двойную нагрузку нести, а научные наблюдения сверх нашей работы произведем! Хоть одним глазком, а заглянем в морскую пучину!..
Миша предложил пробить на льду, подальше от берега, прорубь, построить над нею будку и жить там по очереди. Оставшиеся же на зимовке ребята брались сверх своих обязанностей выполнять работу отсутствующего дежурного.
Сказано - сделано. Выбрали ребята место километрах в пятнадцати от берега, чтобы поглубже было, пробили там прорубь. Я тоже вместе с ними ходила, лед рубила. Соорудили мы над прорубью будку из льда и снега, ни дать ни взять - избушка. Работали по двое, а двое на зимовке отдувались.
Когда все было готово, мы сообщили о своем предложении по радио начальнику, получили разрешение.
И сразу же спор у нас вышел: кому первому на дежурство идти. Миша хотел идти первым, как начальник станции, но остальные воспротивились: это, мол, сверхплановая работа, и пусть Миша, как начальник, помолчит. Алеша предложил шахматный турнир разыграть. Кто выиграет, тот первый и пойдет. Я, конечно, нашумела тут как следует. Если я в шахматы не играю, так это не значит, что я первая не могу самой трудной работы выполнять?
Коля предложил жребий бросить. И выпало по жребию идти на первое дежурство мне.
Алеша, конечно, хотел заменить меня. Я отказалась. Просил разрешения хотя бы проводить. Я сказала, что не с вечеринки домой иду, и стала собираться.
Оделась потеплее, взяла ружье - стрелять я тогда только еще училась, но все же стреляла метко, - простилась с ребятами. Алеше вместо меня пришлось у плиты возиться, он меня заменял и на кухне и на метеоплощадке.
Все-таки до метеоплощадки он меня проводил. Как раз срок наблюдения подошел, не могла я его прогнать.
И увязались за нами собаки.
Были они для нас и радостью и горем. Любили мы их, грудастых, лохматых, а с кормежкой плохо было. Продукты у нас на строгом учете, не имеем права их на собак расходовать. Полагалось для них нерп набить и мяса впрок заготовить еще летом. А мы только осенью приехали, да и охотиться как следует не умели. Собаки прожорливы были до ужаса. А ребятам удалось только две нерпы подстрелить, из моря же достали только одну… Вот и приходилось собакам из своего пайка уделять, да где же их прокормишь? Вечно смотрели они на нас голодными глазами. Ребята мечтали медведя подстрелить, да белые медведи к нам не показывались, а зимой о нерпах нечего было и думать.
Увязались за мной собаки. Алеша их еле-еле отозвал и с собой на полярную станцию увел.
Я долго смотрела ему вслед. Было полнолуние. Далеко видно. Алеша мне все шапкой махал. Я ему крикнула, что он уши поморозит.
Спустилась я с берега на лед и направилась по ледяному полю к нашей снежной избушке. Дорогу я знала, но на всякий случай по звездам курс держу, чтобы не сбиться с пути. Это меня Миша научил.
Отошла я от берега, скрылся он вдали, вокруг простор, залитый лунным светом. Остановилась я, смотрю на льды и словно впервые их вижу.
Одна я в пустыне. Тишина мертвая. Хоть бы в ушах зазвенело, и то бы обрадовалась. А тут словно оглохла. Даже страшно мне стало. Как будто на Луне или на какой-нибудь другой мертвой планете очутилась. Тихо… Мертвый блеск…
И такой я себя слабой, маленькой почувствовала, что хоть реви. Первым делом, конечно, про Алешу вспомнила. Ведь когда с ним последний раз на зимовку возвращались, ничего такого не чувствовала. Что значит одиночество!
Крикнула я для храбрости. А голос мой, как в вате, пропал…
Совсем меня ужас взял. Теперь уж и крикнуть рада, а горло перехватило. Звука нет. Так во сне бывает. Все тихо вокруг, и мрачно так блестит. Хоть бы тень какая-нибудь пробежала, что ли…
Чувствую - не могу идти. Хоть назад поворачивай и беги, спасайся. А отчего, сама не знаю. В детстве из темной избы или из сарая вот так же в холодном поту выскакиваешь…
И вдруг слышу треск… Раньше тишина, словно слух от тебя отняли, а теперь треск. Легкий такой, словно искрит что-то вдали.
Ну, думаю, с ума схожу, мерещится. И гордость сразу свою потеряла. Алешу бы позвать, так ведь далеко уже отошла.
А что-то трещит себе да трещит… Скорее даже поет на одной ноте… Прислушиваешься, словно и нет ничего, а перестанешь слушать - снова не то звон, не то стон…
От этого звука я совсем потерялась, повернула назад и бегу.
Остановилась все-таки… Стараюсь себя в руки взять. Что ребятам скажу? Засмеют!..
Стала заставлять себя о задании думать. Нам нужно было узнать, пресная или соленая вода идет у самого дна и куда направляются воды великих сибирских рек, которые впадают в полярное море. Воды эти более теплые, чем соленые, идущие из-под полюса… Вот если бы эти теплые воды как-нибудь использовать, чтобы полярные моря не замерзали… Ведь Баренцево море так и не замерзает из-за Гольфстрима.
Думаю обо всем этом и на льды смотрю. Растопить бы все эти льды, чтобы советские корабли и зимой здесь плавали. Непременно сделают это советские люди… Переделают и северную природу.
Заставила я себя снова лицом к морю повернуться, потом глаза зажмурила, чтобы не видеть лунного света. Про лунатиков вспомнила. Действует же лунный свет на нервных людей…
И решила не отступать, хоть с закрытыми глазами, а вперед идти. Шагаю, как слепая, руки вперед протянула, а глаза открыть боюсь…
Вдруг споткнулась и упала. Коленку больно зашибла, и сразу слезы из глаз. Спасительная вещь эти слезы!..
Вытираю я слезы, а ресницы уже слиплись, смерзлись. Пальцами оттаивать приходится. За делом я и успокоилась немного.
Вперед уже с открытыми глазами шагаю, но по сторонам смотреть еще боюсь. И корю себя всячески - какой же, думаю, я переделыватель природы, если этой природы и испугалась.
Только эта мысль и повела меня вперед. Заставила я себя идти.
Много лет я потом в Арктике прожила. И пурга меня настигала в тундре, и шторм лютый я переносила, но такого чувства, как тогда в лунных льдах, никогда больше не испытывала.
Пожалуй, легче было бы мне на себе тушу белого медведя волочить, чем самое себя до снежной избушки довести.
Вошла я наконец в избушку, засветила коптилку, села на снежную табуретку и немножко всплакнула… Потом самой смешно стало. Ну, думаю, хороша стахановка ледяных полей, комсомолка!
В избушке у меня все из снега сделано. И лежанка - на ней спальный мешок, это мы с Алешей оставили, - и стол, и снежный табурет около него.
Сняла я с плеч свой мешочек, стала располагаться, ружье рядом с коптилкой положила. О том, как обратно пойду, и думать не хочется.
Решила сразу же работой заняться, первую пробу воды со дна взять.
Прорубь наша тонким слоем льда подернулась. Сняла я этот ледок, готовлю свой немудреный инструмент.
Подошла к проруби, нагибаюсь над ней и… назад!
Глазам не верю. Смотрит на меня из-под воды человеческое лицо… Различаю даже его черты: нос, рот, глаза большие, внимательные такие. И все приближается ко мне это лицо. Я закричать была готова. Смотрю не отрываясь. Значит, мерещится мне, так решила.
А человеческое лицо поднимается все выше и выше. Я только зубы сжимаю, чтобы не стучали. Кажется мне, что усатый мужчина с огромными глазищами ко мне из воды поднимается…
Лицо в воде становилось все яснее и яснее, словно выступало из тумана. Два огромных, почти круглых глаза, усы… действительно усы! Все ближе эти глазищи, огромные и как будто любопытные. Смотрят на меня не мигая.
Я потянулась за ружьем и тут только сообразила: нерпа! Фу, ты, неладная!..
И сразу я на чудище морское по-иному взглянула.
Это же нерпа! Тюленье мясо… Будь здесь ребята, да разве они ее упустили бы? Собаки-то голодные…
Выстрелить? Но она утонет, не достать… Как же ее выманить?
От многих полярников я слышала, что любопытнее нерпы нет животного. Говорят, где-то заводили возле проруби патефон, и нерпа вылезала на лед, интересовалась. Но как же мне быть? Патефона у меня нет. Как заинтересовать животное?
