Она уже явно заметила нас, своих коллег и конкурентов, но недовольства не проявила.

Чтобы укрепить наш молчаливый союз, мы пропустили под мост еще одну тень — бородатого мужчину с тростью и большим тяжелым портфелем, и только тогда Сашка рискнул завести разговор.

— Извините… но дело в том… нам интересно, что вы тоже любите тени… — Это было невероятно: Сашка, за свои тридцать лет повидавший многое и обладавший немалым опытом уличного нахальства, сейчас, обращаясь к ребенку, отчаянно конфузился.

Она обернулась, изобразив на лице вежливую удивленность, тут же, однако, сменившуюся вдумчивым выражением.

— А мне что… не жалко, смотрите, пожалуйста. — Ей передалась, видимо, часть Сашкиного смущения; она отвернулась, чтобы проследить за очередной тенью.

Время близилось к девяти, и я осторожно спросил:

— А ты не опоздаешь в школу?

— Опоздаю. — Она заглянула в последний раз за перила и с неохотой от них отстранилась.

Теперь пришла очередь нашим теням проделать знакомый путь: к воде по ступеням лестницы, потом по гранитной стене над водой и дальше, под мост, в темноту.

Они вместе, ангелочек и Сашка, выглядели довольно нелепо — нарядный ребенок и взрослый городской оборванец, но их тени обнаружили удивительное, прямо-таки семейное родство. Там, в мире теней, прошла по стене беспечная пара: романтическая барышня и изящно-нескладный юноша с длинными волосами, в широкополой пасторской шляпе.

Мы проводили ее до дверей школы, и тут она вдруг замялась, словно ожидая от нас чего-то.

— Вы забыли спросить, как меня зовут.

Действительно, это вышло неловко, но Сашка спас положение:

— Понимаешь, все дело в моем имени, к нему нужно привыкнуть. Меня зовут Сашкой…

— Сашей? — переспросила она в недоумении.

— В том-то и дело, что не Сашей, а Сашкой!

Ее недоумение усилилось, и она внимательно оглядела Сашку; внезапно ее лицо прояснилось, и на нем расцвела довольная улыбка, будто она получила подарок.

— Поняла… Сашкой…

Но тотчас, вспомнив о времени, она сделалась деловитой.

— А меня зовут Жанной. — Она изобразила нечто вроде книксена и исчезла в дверях.

В этот день я измучился на работе. Пока я писал на бланках цифры, складывал их, проверял и снова складывал, перед глазами навязчиво возникало видение желтого платья у чугунной литой решетки и уходящие под мост тени. Давно уже усвоив, что цифры замечают все и ничего не прощают и даже наделены своей особой мстительностью, я усердно их отгонял, эти видения, но они опять возвращались.

Следующим утром я вышел из дома позже обычного и ни Сашки, ни Жанны не встретил, зато через день наткнулся на них, едва выбравшись на улицу. Они шли мне навстречу, держась за руки, и вид у них был совершенно счастливый.

Что в Сашке так цепко и безоговорочно привлекло Жанну, до сих пор не очень понятно, — вероятно, то, что он был разительно непохож на всех, кого она знала или о ком слышала. Во всяком случае, его изыскания и проекты она ни в грош не ставила. Когда он первый раз показал ей свои штуки с картонками, она не увидела в них не только что чуда, но даже сколь-нибудь занятного фокуса. Для нее само собой разумелось, что тень и предмет — разные вещи. И даже его лучший номер — картонка с распадающейся на части тенью — не имел успеха.

— Наверняка это кто-нибудь уже изобрел, — безапелляционно заявила она.

Сашка возмутился до крайности:

— Уже изобрел! Ха! А почему тогда строят такое? — Он кивнул на прямоугольный фасад дома, в тени которого ютились обглоданные деревья.

— Значит, это никому не нужно!

— Ты рассуждаешь по-детски, — надулся Сашка, — не так все просто, как тебе кажется.

Не стоило ему упрекать ее этим «по-детски», потому что месть была вполне взрослой.

— Главное, это ужасно скучно, — она весьма натурально зевнула, — а вот вчера от меня убежала тень…

— Ты выдумываешь! — перебил Сашка. — Про это есть сказка.

— Знаю сказку… А моя тень убежала поправде и была на балу, где все были тени, и всю ночь танцевала с тенью принца. Принц был в камзоле, и с кружевами, и в шляпе с пером!

— А он не был еще и на лошади? Кто же ходит на бал в шляпе? Шляпу оставляют в прихожей!

— Это у людей так, — терпеливо объяснил ребенок, — а у теней все иначе.

Сашка обиженно замолчал и закурил сигарету.

Подобные ссоры случались нечасто, но всегда по определенному поводу. Стоило Сашке увлечься очередным проектом переустройства города, как ангелочек, уставив мечтательный взгляд в небо, заводила свое:

— А вчера от меня убежала тень…

Она просто ревновала его к искромсанным картонкам и к существовавшему только в его воображении будущему городу укрощенных теней. А он ее — и, собственно, не ее, а ее тень — к тени принца, не снимавшего на балу шляпу, или еще к чему-нибудь подобному.

Все же Сашка заметно оттаял от своей деловитости и обрел на какое-то время способность бескорыстно любоваться утренним городом, хотя и не мог отрешиться полностью от привычки сопоставлять тени и их источники. Жанна же безраздельно переселялась в теневой город, иногда она о нас забывала, глаза ее расширялись от удивления, и губы возбужденно о чем-то шептали: в мире теней ей открывалось нечто Сашке и мне недоступное. Она то и дело находила своих принцев, рыцарей и прекрасных дам среди теней людей, в сонной поспешности направляющихся на работу.

— Смотрите, смотрите! — поминутно тянула она кого-нибудь из нас за руку. Но, глянув на то, от чего она приходила в восторг, мы видели лишь сутулую тень прохожего, торопливо бегущую по желтой стене.

Только раз — уж не знаю, что это было за наваждение — мы увидели то же, что и она. Когда в очередной раз она дернула меня за рукав, показывая наверх, мы разглядели в сплетении теней труб, проводов и телевизионных антенн идущего по проволоке канатоходца. Ошибки не было — там шел настоящий канатоходец из уличного цирка, с шестом и в гимнастическом костюме. Он двигался не спеша, легко и осторожно ступая, балансируя шестом, и проволока под ним слегка прогибалась; вскоре он исчез в тени высокой крыши.

— А внизу, внизу какая толпа! — не унималась Жанна.

Но внизу мы уже ничего не заметили, кроме нескольких теней на стенке, ожидающих у перекрестка, пока им не позволит пройти тень светофора.

Сашка, верный своим принципам, принялся оглядывать крыши, отыскивая канатоходца, но ничего не нашел — и выглядел довольно растерянно.

Мы встречались втроем почти каждый день, никогда заранее не сговариваясь и не назначая специального места, но тем не менее обязательно встречались. Несмотря на мелкие разногласия, мы жили в своем собственном мире, защищенном от спешки и посягательств извне. Не знаю, откуда бралось это чувство абсолютной защищенности, но, так или иначе, тот год был счастливым.

Наше прелестное существование продолжалось всю зиму и разрушилось только в начале лета. Пришло разрушение в образе красивой женщины, поджидавшей меня на улице после работы. Она улыбнулась мне, словно доброму приятелю, и шагнула навстречу.

— Я мама Жанны, можно мне поговорить с вами? — Она и говорила, и двигалась легко и упруго, и это впечатление упругости распространилось как-то и на ее одежду, и на лицо, и даже на взгляд, доверчивый и внимательный к собеседнику. И все же, непонятным образом, от нее возникало ощущение настороженности. Слишком много, пожалуй, тщательности было вложено в ее костюм и в приятную легкость общения, словно некий чудесный портной вместе с сиреневым жакетом сшил для нее и эту беззаботную улыбку.

— Мне давно уже хотелось познакомиться с вами, да все не было случая. — Она взяла меня под руку, и прохожие посматривали на нас одобрительно, — должно быть, мы выглядели очень благополучной парой, солидный стареющий гражданин и красивая, хорошо одетая женщина.

— Но теперь я… немного беспокоюсь за Жанну. — Она слегка запнулась, и от этого потерялась частица ее внешней беззаботности. Так иногда падает лепесток свежего с виду цветка, и цветок остается свежим, но уже есть в нем пустое место, которое ничем не заполнится.