Когда царевич низко поклонился, собачка обнюхала его и снова легла, а царица, кивнув головой, спросила:

– Зачем, Рамсес, тебе нужно было меня видеть?

– Еще два дня тому назад, матушка…

– Я знала, что ты занят. А сегодня у нас с тобой достаточно времени, и я могу тебя выслушать.

– Ты так говоришь со мной, матушка, что на меня как будто пахнуло ночным ветром пустыни, и я не решаюсь высказать тебе свою просьбу.

– Наверно, тебе нужны деньги?

Рамсес смущенно опустил голову.

– Много?

– Пятнадцать талантов…

– О боги! – воскликнула царица. – Ведь только несколько дней тому назад тебе выплатили десять талантов из казны. Пойди, девочка, погуляй в саду, ты, наверно, устала! – обратилась царица к черной рабыне и, оставшись наедине с сыном, спросила его: – Это твоя еврейка так требовательна?

Рамсес покраснел, однако поднял голову.

– Ты знаешь, матушка, что нет, – ответил он. – Но я обещал награду солдатам и офицерам и… не могу ее выплатить!

Царица укоризненно посмотрела на сына.

– Как это нехорошо, – сказала она, – когда сын принимает решения, не посоветовавшись с матерью. Как раз, помня о твоем возрасте, я хотела дать тебе финикийскую невольницу, которую прислали мне из Тира с десятью талантами приданого, но ты предпочел еврейку.

– Она мне понравилась. Такой красавицы нет не только среди твоих прислужниц, но даже среди женщин его величества.

– Но ведь она еврейка…

– Брось эти предубеждения, матушка!.. Это неправда, будто евреи едят свинину и убивают кошек…

Царица улыбнулась.

– Ты говоришь, как ученик низшей жреческой школы, – ответила она, пожимая плечами, – и забываешь, что сказал Рамсес Великий: «Желтолицый народ многочисленнее и богаче нас. Будем же действовать против него, но осторожно, чтобы он не стал еще сильнее…» Поэтому я считаю, что девушка из этого племени не годится в первые любовницы наследника престола.

– Неужели слова Великого Рамсеса могут относиться к дочери какого-то жалкого арендатора! – воскликнул наследник. – Да и где у нас евреи?… Вот уже три столетия как они покинули Египет и сейчас создают какое-то смехотворное государство под управлением духовенства…

– Я вижу, – ответила царица, чуть-чуть нахмурив брови, – что твоя любовница не теряет времени. Будь осторожен, Рамсес. Помни, что вождь их, Моисей, это жрец-отступник, которого в наших храмах проклинают и поныне, что евреи унесли из Египта больше сокровищ, чем стоил весь их труд в течение нескольких поколений. Они похитили у нас не только золото, но и веру в Единого и в наши священные законы, которые сейчас объявляют своими. Кроме того, знай, – прибавила она с особенным ударением, – что дочери этого народа предпочитают смерть ложу человека чужого племени. И если отдаются иногда вражеским полководцам, то только затем, чтобы или склонить их на сторону евреев, или убить…

– Поверь мне, матушка, что все эти сплетни распространяют жрецы. Они не хотят допустить к подножию трона людей другой веры, которые могли бы помочь фараону бороться с ними.

Царица встала и, скрестив руки на груди, с изумлением смотрела на сына.

– Так это правда, что ты враг жрецов, как мне говорили? – сказала она. – Ты, их любимый ученик?!

– Еще бы, у меня на спине до сих пор остались следы их палок… – ответил царевич.

– Но ведь и твой дед, мой отец, ныне живущий с богами Аменхотеп, был верховным жрецом и пользовался большим влиянием в стране.

– Именно потому, что я внук и сын властелинов, я не могу примириться с властью Херихора…

– Но эту власть вручил ему твой дед, святой Аменхотеп…

– А я его свергну!

Мать пожала плечами.

– И ты, – промолвила она с грустью, – хочешь командовать корпусом? Ведь ты же избалованная девчонка, а не муж и военачальник.

– Как ты сказала?… – перебил ее царевич, с трудом сдерживаясь, чтобы не вспылить.

– Я не узнаю моего сына. Я не вижу в тебе будущего повелителя Египта!.. Династия в твоем лице будет, как челн без руля… Ты удалишь от двора жрецов, а кто же у тебя останется?… Кто будет твоим оком в Нижнем и Верхнем Египте? За рубежом?… А ведь фараон должен видеть все, на что только падает божественный луч Осириса.

– Жрецы будут моими слугами, а не министрами…

– Они и есть самые верные слуги. Их молитвами отец твой царствует тридцать три года и избегает войн, которые могли быть пагубными.

– Для жрецов!..

– Для фараона, для государства, – перебила царица. – Ты знаешь, в каком положении наша казна, из которой ты в один день берешь десять талантов и требуешь еще пятнадцать?… Ты знаешь, что, если бы не самоотверженность жрецов, которые для казны даже у богов отнимают настоящие драгоценные каменья, заменяя их поддельными, – царские поместья были бы уже в руках финикиян?…

– Одна удачная война обогатит нашу казну, как разлив Нила – наши поля.

Царица рассмеялась.

– Нет, – сказала она, – ты, Рамсес, еще такой ребенок, что нельзя даже считать грехом твои безбожные слова. Займись, пожалуйста, своими греческими полками и поскорее освобождайся от еврейской девушки. А политику предоставь… нам.

– Почему я должен освободиться от Сарры?

– Потому что, если у нее родится от тебя сын, могут возникнуть осложнения в государстве, где и без того много хлопот. А на жрецов, – прибавила она, – можешь сердиться, лишь бы ты не оскорблял их публично. Они знают, что приходится многое прощать наследнику престола, особенно когда у него такой строптивый нрав. Но время все успокоит, во славу династии и на пользу государству.

Рамсес задумался и вдруг спросил:

– Значит, я не могу рассчитывать на деньги из казны?

– Ни в коем случае! Верховный писец уже сегодня вынужден был бы приостановить выплату денег, если бы я не дала ему сорок талантов, которые прислал мне Тир.

– Как же мне быть с армией?… – сказал царевич, нетерпеливо потирая лоб.

– Удали от себя еврейку и попроси у жрецов… Может быть, они дадут тебе взаймы.

– Никогда! Лучше возьму у финикиян.

Царица покачала головой.

– Ты – наследник престола. Делай как хочешь… Но предупреждаю, тебе придется дать большой залог, а финикиянин, став твоим заимодавцем, уже не выпустит тебя из рук. Он коварнее еврея.

– Для покрытия таких долгов хватит небольшой части моего собственного дохода.

– Посмотрим… Я искренне хотела бы тебе помочь, но у меня нет… – сказала царица, печально разведя руками. – Поступай как знаешь, но помни, что финикияне пробираются в наши поместья, как крысы в амбары: стоит одной пролезть в щелку – и за ней придут другие.

Рамсес не спешил уходить.

– Ты хочешь сказать мне еще что-нибудь? – спросила царица.

– Я хотел бы только узнать… Сердце говорит мне, что у тебя, матушка, есть какие-то планы относительно меня. Какие?

Царица потрепала его по щеке.

– Не сейчас!.. Еще слишком рано!.. Ты пока свободен, как всякий знатный юноша в нашей стране. Ну и пользуйся этим. Но, Рамсес, придет время, когда тебе придется взять жену, дети которой будут детьми царской крови, а старший сын – твоим наследником. Вот об этом времени я и думаю…

– И что же?

– Пока еще ничего определенного. Во всяком случае, политическая мудрость подсказывает мне, что твоей женой должна быть дочь жреца…

– Может быть, Херихора? – рассмеялся царевич.

– А почему бы и нет? Херихор очень скоро станет верховным жрецом в Фивах, а его дочери сейчас всего четырнадцать лет.

– И она согласилась бы занять при мне место еврейки? – с иронией спросил Рамсес.

– Надо постараться, чтобы люди забыли эту твою ошибку.

– Целую твои ноги, мать, и ухожу, – сказал Рамсес, хватаясь за голову. – Я столько тут наслышался странных вещей, что начинаю опасаться, как бы Нил не поплыл вспять к порогам или пирамиды не передвинулись в восточную пустыню.

– Не кощунствуй, дитя мое, – проговорила шепотом царица, с тревогой глядя на сына, – в этой стране видали и не такие чудеса.