— Нет. Он отрицает все, утверждает, что был во время пожара невменяем.

— И никаких показаний, за которые можно было бы его привлечь?

— Нет.

— А миссис Скрогг?

— Поговорите лучше со стеной. Как стена ответит, так и старая ведьма заговорит.

— Она там? — Дьюит указал на часовню.

О'Брайен утвердительно кивнул.

— Но я боюсь, что вы слишком рискованно играете, и не уверен, что навечно не лишусь дружеского расположения пастора Томаса, если ваши планы провалятся. Но я вам уже высказал все свои соображения, и вы взяли всю ответственность за последствия на себя. Итак, я умываю руки. — Он наглядно продемонстрировал это, потерев свои мягкие лапы друг о друга.

— Вы старый грешник, — проворчал Эррис, у которого было на редкость хорошее настроение. — Негодяй Понтий Пилат был по сравнению с вами порядочным человеком.

— Пойду приведу Гилен, — сказал Дьюит. — Вам уже известно, что должно последовать дальше.

— Ничего мне не известно. — О'Брайен замахал руками. — Я здесь случайно, по вполне официальному поводу и не имею ни малейшего представления о том, что должно произойти.

— Старый ябеда, — с явной симпатией хмыкнул Эррис.

Когда Дьюит вернулся, ведя за собой Гилен, оба уже исчезли.

— Патрик, скажи же мне наконец, что я должна тут делать, иначе я немедленно уйду. — Гилен сделала попытку вырваться и не подчиниться приказу Дьюита.

— Идем! — Он сжал ее руку еще крепче и потащил в часовню. Внутри часовня выглядела обычно: по сторонам стояли скамьи, а алтарь находился в конце прохода. Горело несколько свечей, а перед алтарным образом Богоматери лежал букет увядших гладиолусов. Лицом к алтарю стояла на коленях женщина в черном. Справа и слева от нее лежали костыли. Дьюит слегка подтолкнул Гилен в проход, а сам, прячась за колонной, так резко хлопнул дверью, что. миссис Скрогг вздрогнула и в страхе оглянулась. Ее лицо с неестественно расширившимися глазами стало еще резче и меньше, весь ее облик производил странное впечатление. Страдания истерзали ее, смерть Гилен страшной тяжестью давила на совесть, и даже невероятная сила воли не могла избавить миссис Скрогг от этого чувства.

Увидев Гилен в белом свободном платье, которое казалось особенно светлым в сумрачной часовне, она потеряла самообладание. Вытянув руки, как бы защищаясь, она издала горлом булькающие звуки, потом начала бить руками по воздуху, как будто хотела прогнать осу, жужжащую вокруг головы. Встав на ноги, она сделала несколько шагов без костылей и снова резко упала на колени. Вероятно, ей стало очень больно, потому что она застонала. Пытаясь что-то произнести, она испускала только нечленораздельные звуки. Наконец непослушными губами она прошелестела:

— Господи… Господи… Это невероятно… Этого не может быть!

Гилен страшно побледнела. Дьюиту в полумраке казалось, что лицо ее стало белым, как платье, она судорожно глотала воздух, словно чем-то подавилась. Приложив руки к вискам, она поспешила навстречу матери, чтобы помочь ей встать.

Миссис Скрогг пыталась подняться, но только скользила на гладком полу и пугалась еще больше.

— Нет… нет! Я не хотела… я не знала… Боже мой… Боже… смилуйся надо мной, помоги мне! — кричала она изменившимся голосом, продолжая махать руками.

Но тут произошло нечто, что Дьюит не учел в своих расчетах. На улице было очень тепло, поэтому Гилен была в легком платье без рукавов. Но в часовне царила прохлада, и, несмотря на свое волнение, Гилен внезапно чихнула несколько раз подряд. В пустой часовне звук получился особенно резким, усиленным во много раз. Мать замерла и уставилась на нее, не веря своим глазам. Как огромный паук на четырех лапах, она бросилась на Гилен, схватила ее руками за ноги, поднялась, всмотрелась в ее лицо и издала глухое «а-а!».

Она качалась туда-сюда, казалось, в любую минуту снова упадет на каменный пол, но устояла. А Гилен не смогла выдержать этого вихря чувств. Лицо ее исказилось, она всхлипывала:

— Я больше не могу, не выдержу… не вынесу больше этого молчания… Верну тебе твои деньги… Все, все расскажу… и про героин тоже… Мне все равно, что со мной будет… я во всем признаюсь…

Дьюит чувствовал себя так, будто получил удар в спину. Он должен был прекратить эту сцену. Но было уже поздно — Эррис и О'Брайен слышали каждое слово, и уж, конечно, инспектора не удастся уговорить промолчать об этом. Бормотание Гилен привело старуху в бешенство.

— В чем признаешься? В чем ты должна признаться? Что ты одна убийца, что ты сама убийца? Ты сама, бессовестная тварь, ты одна все сделала!

Ее жилистые руки схватили дочь за горло, а та со своей стороны, скорее инстинктивно, вцепилась в мать. Вот так Алиса Скрогг боролась с Энн, и так же, как и теперь, она оказалась сильнее. Руки Гилен ослабли, она зашаталась и упала на каменный пол, когда мать разжала руки. Старуха, как бы призывая кого-то в свидетели, вопила:

— Ты хотела говорить? Ладно, говори, говори же, все скажи, негодная тварь! И то, что ты получила шестьсот фунтов за свое молчание, те деньги, что нашла Энн, а я их у нее отняла! Ты и потом обо всем молчала, потому что ты трусиха и лгунья. Ты боялась, что я тебя выдам. Ты продолжала бы молчать и тогда, когда знала бы, что полгорода поубивали! А может, это ты убила Лайну? Ты сама?

Дьюит понял, что последний вопрос был специально для него, чтобы все запутать. Старуха заметила его за колонной и поняла, зачем он здесь. Но все остальное, несомненно, было правдой. Гилен, несмотря на то, что он умолял ее быть с ним откровенной, все время ему лгала. Она молчала о деньгах, полученных от матери, молчала, потому что миссис Скрогг угрожала рассказать, что она торгует наркотиками, даже молчала о смерти Энн. Гилен не могла не знать, что ее молчание будет иметь последствия. И должна была понять, что мать не будет спокойно взирать на вымогательство Лайны и в отчаянии пойдет на самые крайние меры — уберет и ее.

Когда Дьюит вышел в центральный проход, О'Брайен и Эррис выступили из боковом придела.

— Ай-яй-яй, какая неприятная неожиданность! — покачал головой О'Брайен — И кто бы мог поверить, что наша милая Гилен способна на такое!

— Я ведь сразу сказал, что ничего хорошего не выйдет, — хриплым голосом произнес Эррис, — Но вы, сэр, — зашипел он на Дьюита, — вы же всегда хотите быть умнее всех.

— Можете увести обеих, инспектор, — сказал Дьюит с отсутствующим видом.

— Но, Патрик, я хочу тебе все объяснить. — Казалось, Гилен еще не поняла, что произошло. — Я все тебе объясню…

— Ну пошли, пошли, нечего больше объяснять, — добродушно проворчал О'Брайен: — Нам известно, что ты не убивала Лайну, а значит, твоя прелестная головка останется на твоих плечиках, а три или четыре годика, которые тебе придется отсидеть, пролетят как во сне. Ты не заметишь, как снова будешь на воле. Больше не надо играть комедию, так что давай, пошли, без фокусов. Ты ведь знаешь, я принципиально против всякого насилия. — Он вынул из кармана наручники и помахал ими у нее перед носом.

Гилен опустила голову и, повернувшись, молча пошла за ним. О'Брайен, благодушный, как всегда, поднял руку и поманил пальцем старую Скрогг.

— К сожалению, я должен и тебя захватить с собой, сестричка. Больше тебе уже не поможет ни Бог, ни пастор Томас. — А когда старуха обернулась, вспомнив о костылях, он, смеясь, добавил: — Пусть они тут валяются. Всем уже известно, что ты бегаешь и прыгаешь, как серна, а значит, тебе больше не нужно мучиться с этим камуфляжем.

— Я тебя всегда терпеть не могла, Уильям, — спокойно ответила Скрогг. — И теперь ясно, почему.

— Прелестно. — Жирное лицо О'Брайена просияло. — А у меня все совсем наоборот. Если я и держался за кого-то особенно крепко, так это была ты, сестричка. Давай поскорее к машине, а то мне пора домой к ужину. У нас сегодня тушеная макрель, а к ней я особенно неравнодушен.

Когда Дьюит и Эррис остались вдвоем в часовне, Эррис хотел что-то еще сказать, но только плюнул в сторону алтаря.