Гостиница «Под бледной луной» стояла на пустынной улице, которая вела мимо кладбища к рыбацкому поселку. Двухэтажный дом, сложенный из массивных камней, с маленькими окнами, толстыми прочными ставнями и замшелой деревянной крышей насчитывал не одну сотню лет. Хотя Дьюит сразу же предположил, что в нем несметное множество клопов, дом был очень живописен, как и большинство ирландских гостиниц, расположенных вдоль северо-западного побережья. Их постояльцами были главным образом рыбаки, контрабандисты и разорившиеся коммерсанты. В такой заброшенной гавани, как Килдар, лишь изредка появлялся приезжий с туго набитым кошельком, которого интересовали скалы друидов, вечный туман и романтические развалины. До ближайшей железнодорожной станции было не меньше двадцати миль, а дорога на Дрогхед состояла сплошь из ухабов. Отчасти из-за этого Дьюит лишь поздно вечером добрался до городка и теперь безуспешно названивал у двери гостиницы. Ни одно окно не осветилось. Казалось, что старые стены давно пустуют.

Пока Дьюит соображал, не вернуться ли ему в свою машину, которую он поставил в начале улицы, облака расступились и показалась луна. В ее холодном голубоватом свете городок Килдар с его теснящимися около рынка домами, небольшой кладбищенской церковкой, мощеной грязной улицей и прибрежными скалами казался нереальным. Дьюит заметил картонный щит, где корявыми буквами было написано, что гостиница закрыта на ремонт. Вдруг послышался какой-то скрежет и мужской скрипучий голос, мурлыкавший песенку: «О, Боже правый, Ты мой оплот. У Лиззи милой на сердце лед…»

Дьюит сообразил, что скрежетала кладбищенская калитка.

Бардом оказался костлявый старик, пребывавший в прекрасном расположении духа, которое наступает только после стаканчика виски. Покачиваясь на волнах своего блаженного состояния, он приблизился к Дьюиту. В одной руке он нес бумажный пакет, по всей видимости, из-под обуви или шляпы, а в другой — букет алых роз. Дьюит поздоровался.

— Снова голос из небытия, — сказал старик, не видя стоявшего в тени Дьюита, тем более что глаза ему застили винные пары, и добавил: — Придется пойти к врачу, с этой хворью надо бороться.

Дьюит вышел из-под арки и спросил, указывая на окна гостиницы, живет ли там кто-нибудь.

— Ты, тише! — воскликнул старик, еще не совсем понимая, что перед ним человек. — Живет ли кто-нибудь? Не знаю. Но… но одно я знаю твердо: как христианин, как человек крещеный, я никогда бы не вошел ночью в это пристанище убийц, нет, не вошел бы. — Он поднес ко рту бутылку, однако в ней не было больше ни капли виски, о чем он сразу же сообщил, употребив яркое сравнение: — Пуста, как череп покойного Тида. Упокой, Господи, душу этого подлеца! Никак в толк не возьму, зачем люди ставят черепа на комод!

— В мире вообще много необъяснимого, — серьезно ответил Дьюит. — А вы что, могильщик, дружище?

— Удивительно, как вы догадались?

— Я видел, что вы вышли с кладбища, — ответил Дьюит. — Вы любите петь благочестивые песни, собирать черепа и красть цветы с могил, а из этого следует все остальное. И для кого же этот прекрасный букет?

— Если вы считаете, что я, О'Гвинн, оскверняю могилы, то вы глубоко ошибаетесь, сударь! — Старик вздернул подбородок. — Об этом мы уже давно заранее договорились с торговцем цветами и теми, кто плачет по усопшему. Тут нет ничего зазорного. Зачем платить десять шиллингов, чтобы цветы бесславно завяли на могиле, когда можно и за три шиллинга продемонстрировать людям свое бескорыстие? Итак, вы хотите попасть в гостиницу, а вам никто не отворяет? Нечему удивляться. Скрогг — прости, Господи, и тому мерзавцу его грехи! — скорее открыл бы крышку собственного гроба, чем дверь в свою собственную гостиницу. Перед вами, сударь, загадка, и поверьте мне — всем нам предстоит лечь в землю! — мир полон тайн.

— В этом я никогда и не сомневался, но приятно услышать подтверждение из уст бывалого человека. — Дьюит вынул из кармана полную бутылку. — Так вы говорите, Скрогг был мерзавец и ему даже последнее причастие не помогло?

— Он никогда мне не давал в кредит. — Лицо старика помрачнело, хотя глаза были прикованы к бутылке. — Но не только из-за этого душа его горит в аду! Вот теперь они затеяли ремонт, — сказал он, протянув руку в сторону темных окон. — Это, пожалуй, пошло бы на пользу, потому что запах свежей краски иногда полезнее кадила… Вы не согласны? Тогда порасспросите о случае с Кэсси — упокой, Господи, душу этого негодяя, — который зарубил жену топором. Не было толку ни от заупокойной обедни, ни от Пресвятой Богородицы. Только когда перекрасили полы, тогда прекратился шепот по ночам и перестали скрипеть половицы.

— А что, у Скроггов тоже кто-то неожиданно умер? — Дьюит протянул ему наконец бутылку.

— Да, говорят, — тут старик перевел дух после огромного глотка, — что он умер от печени и от пьянства. Может быть, оно и так, только я не верю. Жизнь полна загадок, и я от этого не отступлюсь.

Пока Дьюит соображал, как бы поподробнее расспросить О'Гвинна о событиях, происшедших в гостинице умершего Скрогга, ибо только из-за этого он приехал в Килдар как служащий известной адвокатской конторы в Дублине и частный сыщик, могильщик внезапно решил, что ему пора домой.

— Лучше, пожалуй, и вам не тратить тут время попусту. Скрогг в могиле, а мышам не под силу открывать ворота…

Он хотел еще что-то добавить, да так и остался с открытым ртом. Из старого дома послышалась органная музыка.

Вдруг в одном из окон загорелся свет.

— Это дьявол играет там на органе, — пролепетал О'Гвинн, крестясь. Он прислонил свою сумку к каменной тумбе, а букет спрятал за спину.

Окно распахнулось, молодая заспанная женщина выглянула из него и спросила, в чем дело, ведь гостиница не работает.

— Это старшая — Энн. И надо же было мне как раз на нее наткнуться! — прошептал, прячась в тень, старик.

Дьюит приветствовал женщину и объяснил, что он здесь проездом. Нельзя ли ему снять комнату на ночь?

Подумав, Энн спросила, кто он и какие дела привели его в Килдар. По ее тону было заметно, что она любопытна и болтлива.

Дьюит солгал, что он журналист и едет с неудавшейся свадьбы: невеста в последнюю минуту сбежала с другим.

— Дурацкая история, скажу я вам, такое не каждый день случается.

— Ладно, тогда входите, я сейчас открою.

Окно закрылось. Могильщик выглянул из темноты.

— Со свадьбой было то, что надо. Но будьте осторожны, сударь, не в обиду будет вам сказано!

Старик явно не хотел встречаться с Энн и спешил незаметно убраться. Дьюит схватил его за плечо, взял великолепный букет и сунул пять шиллингов. Старик исчез так поспешно, что забыл свой бумажный мешок. Ручки мешка были связаны веревкой, внутри лежало что-то круглое, величиной с мяч. Дьюит хотел окликнуть могильщика, но Энн уже появилась в дверях. Он оставил мешок на месте, чтобы О'Гвинн мог найти его, и повернулся к хозяйке.

У Энн было довольно красивое, но простецкое, чересчур круглое лицо, обрамленное шапкой буйных черных волос. Она была полновата для своего возраста, это было видно по ее рукам, так как она вышла в пестром халате без рукавов.

— И где же случилась эта история с невестой?

— В Чезвике, — невозмутимо соврал Дьюит, показывая букет. — Вот, ненужный расход, а может, и нет, если вы его возьмете.

Она взяла букет и положила в раковину около стойки, когда они вошли в частично отремонтированный бар, явно не понимая, как ей отнестись к этому постороннему человеку, появившемуся так внезапно и так поздно.

Его загорелое лицо прорезали морщины, коротко остриженные волосы уже поседели, хотя ему не было и сорока.

Спортивная куртка и темно-серые брюки были сшиты у первоклассного портного, а туфли стоили не менее пяти фунтов, как заключила Энн. Однако в нем не было ничего от недоступного джентльмена, как она представляла их себе по кинофильмам. В его глазах таилась улыбка, отчего женщина смутилась и почувствовала неуверенность, что было на нее совсем не похоже.