Финниган! Дьюит еще внимательнее стал слушать, хотя и сам уже догадывался, кто в гостях у миссис Скрогг.

— Да, они своеобразные, — признал Финн. Его приход к Алисе Скрогг и тон беседы не слишком-то совпадали с тем, как описывал вдову О'Брайен.

— Своеобразные? Они злые, они скверные, — с неожиданной силой возразила старуха. — Они ни во что не верят, и у них нет чувства долга. Они живут только для собственного удовольствия, а на все прочее им наплевать. И поэтому я тебе, как сыну, советую: не связывайся с ними. Они гордятся своим образованием, какое бы оно ни было, и они слишком хороши, чтобы относиться к тебе с уважением. Из-за своего высокомерия они будут презирать тебя.

— Если окажется, что Энн не сама лишила себя жизни, я сам воткну этому негодяю нож под ребра, клянусь Богом! — поклялся Финниган, не слушая ее.

— Не говори так, — остановила его больная. — На твоей совести и так много грехов, за которые ты должен вымаливать у Бога прощение, и тебе вовсе не к лицу изображать ангела мести. Брось заниматься контрабандой, зарабатывай честным трудом, тогда я верну тебе деньги, которые якобы задолжал тебе Джером.

— Якобы? — Финниган рассвирепел. — А что можно заработать честным трудом, если на твоей шее дюжина пиявок, а землю арендуешь один. Клянусь тебе…

— Клянусь, клянусь, — перебила его миссис Скрогг негромким, но достаточно твердым голосом. — Когда отдавать тебе деньги, решаю я, и хватит об этом.

— Хватит, не хватит, не твоя забота, — рявкнул Финниган, хватив по столу кулаком, но сразу же рассмеялся. — Даже стоя одной ногой в гробу, ты остаешься упрямой, как осел. Но не забывай, Алиса, я не из вашей священной братии. Так или иначе, но свои деньги я возьму. И для тебя было бы лучше отдать их сразу.

— Да отстань ты от меня наконец, — со злостью отмахнулась Скрогг. — Я даже не знаю еще, где они лежат.

— Зато я знаю. Там же, где и завещание, по которому ты остаешься нищей, — где-то в твоем доме. Может быть, одна из твоих дочечек уже его нашла. Это была бы действительно высшая справедливость.

Внизу в вестибюле раздались шаги — ужин закончился. Дьюиту пришлось отойти от двери. Он прикинул, есть ли смысл начинать беседу с миссис Скрогг в присутствии Финнигана, и решил, что лучше ее отложить.

На улице уже стемнело. Вместо того чтобы кратчайшим путем вернуться к машине, он прошелся вокруг богадельни. Рядом с корпусом для прислуги стоял сарай, к которому пристроили гараж. В нем находился хорошо сохранившийся «форд». В конце двора была прачечная, а за ней начинался огород.

Вернувшись к главному зданию, Дьюит увидел все тот же яркий свет в окнах столовой и заглянул туда. Две сильные молодые крестьянки с грубоватыми веселыми лицами отодвинули стол и расставляли декорации, придвинутые раньше к стене: звездное небо, картонный утес, дерево и несколько колонн. Едва они закончили, как появились первые персонажи. Неуверенной походкой вошли две дамы в кринолинах и белых париках. Черные мушки украшали немолодые напудренные лица. Дамы играли веерами и кокетничали с сопровождавшими их кавалерами в парадных костюмах восемнадцатого века и с маленькими шпагами на боку. Любому из них было больше семидесяти. Видимо, разыгрывалось что-то вроде мистерии, потому что на скалу, отдуваясь, с трудом взобрался персонаж в черном плаще и черной шляпе с красным пером. А между колоннами возник старец в белом. Каждый держал на палке маску из папье-маше — такие всегда продаются на ярмарках к Рождеству.

У господина в черном маска изображала искаженную злобой гримасу, а у старика в белом было просветленное лицо апостола. Пока нарядные дамы и господа мелкими шажками выделывали па менуэта, с трудом передвигая старые больные ноги, появилась новая фигура, изображавшая смерть с косой в руках. Смерть была в сером трико с нарисованными мелом ребрами и держала перед собой маску-череп с тремя черными дырами вместо глазниц и рта. Обе крестьянки захихикали. Им было очень весело.

Дьюит дернул за колокольчик у двери в гостиницу, и на пороге появилась Лайна. Она очень приветливо поздоровалась, но приятные сюрпризы на этом не кончились. Лайна приготовила ему лучшую комнату с эркером, очень уютную. Стены в ней были обклеены новыми обоями, потолок заново побелен, а пол хотя и не покрашен, но чисто выскоблен и покрыт ковром. В камине пылал огонь, постель застелена чистым бельем, а стол накрыт к ужину.

Лайна нагрела даже ванную комнату в конце коридора. Старомодная пожелтевшая ванна была отчищена до блеска, голубые нимфы на стенах, игравшие среди стилизованных водяных лилий, должны были радовать взор купающегося, на вешалке висели два белоснежных полотенца. После того как Дьюит помылся, Лайна подала яичницу-глазунью с салом, сыр, компот и бутылку вина, хотя ей было известно, что он вообще не пьет.

Дьюит взглянул на девушку, но не смог разгадать ее намерений. На Лайне было голубое облегающее бархатное платье без отделки, которое ей очень шло. Ее волосы отсвечивали зелотом, а лицо было совсем гладким, так как маленькие морщинки вокруг глаз и рта, заметные при дневном освещении, исчезли в полусвете настольной лампы. И Дьюит, бывший до того утомленным и расстроенным, сразу забыл, что собирался уединиться. Преобразившаяся Лайна отвлекла его от мрачных мыслей. Не дожидаясь приглашения, девушка села в большое кресло у камина и смотрела, как он, внезапно проголодавшись, с аппетитом поглощает яичницу.

— О'Брайен снова заходил, — задумчиво сказала она. — Он старался быть слишком уж приветливым, и это меня встревожило. Он что-то скрывает, но не подает виду.

— У меня другое предложение, Лайна. — Дьюит поднес ей стакан вина. — Давайте не касаться гибели Энн и всего того, что с этим связано. Поговорим о чем-нибудь другом. Расскажите немножко о себе.

— Она лежит в гробу там внизу, в баре. — Казалось, Лайна не слышала его слов. — Эти люди из похоронного бюро задвинули под стол, на котором стоит гроб, ящик со льдом. Ужв конец августа, но еще очень тепло… Почему, ну почему смерть так ужасна, Патрик? Я долго рассматривала лицо Энн, зажав нос надушенным платком. На свете нет ничего безобразнее смерти. — Она выпила вино и снова протянула стакан Дьюиту, чтобы он налил еще. — Сегодня весь день я думала о вас, — продолжала она. — Вы не слишком жизнерадостный человек, Патрик. Но это и неудивительно при вашей профессии. Только одного не пойму, почему вы занимаетесь расследованием таких дел, как, например, наше? Энн умерла, у нее все позади, и разве теперь важно, кто ее убил? Это же теперь не имеет никакого значения, разве вам так не кажется?

— Нет.

Но она снова не обратила внимания на его ответ и продолжала:

— Все в жизни не имеет значения…

— Ваши слова, Лайна, абсолютная чушь. Да вы и сами это понимаете.

— Нет, не чушь, — настаивала она. Держа стакан с красным вином против огня, она любовалась игрой красок. — Знаете, о чем я часто думаю по вечерам перед сном? Я думаю, как чудесно было бы, если бы кто-нибудь сумел погасить мою жизнь во время сна, чтобы я никогда уже не пробудилась в этом гнусном Килдаре.

— Лучше бы вы чем-нибудь занялись, стали бы работать или учиться, тогда вы ложились бы спать с разумными мыслями. — Дьюит отхлебнул немного компота, он был уже сыт. — Разве Килдар виноват в том, что вы сами не знаете, куда приложить свои силы?

Лайна поставила стакан на стол и встала с кресла. Ноздри ее раздувались.

— Уж очень вы самоуверенны, мистер из Дублина!

— Напротив. — Тайная усмешка пряталась в глазах Дьюита. Усмешка не была ни радостной, ни добродушной, но и не злой. — Совсем напротив, — повторил он. — Вот если бы я себе вообразил, что вы затопили камин, прибрали комнату, чтобы без всякой задней мысли сделать мне приятное, тогда бы вы были правы. И если бы мистер из Дублина позволил себе подумать, что вы нарядились, чтобы ему понравиться, — он и вправду был бы самодовольным дурнем. Но, к сожалению, я не такой. Я слишком хорошо понимаю, что вы хотите быть красивой не для меня, рассчитываете на то, что я — и тут вы глубоко ошибаетесь — возьму вас в Дублин и вы таким образом спасетесь от этой рутины, в которой обречены жить.