Но чем ближе подходит караван, тем яснее становится, что это не видение; при всей своей необычности это, действительно, горы. Их формы причудливы, как изваяния. Гигантские колонны, вычурные башни и диковинные храмы чередуются с фантастическими окаменевшими, как в сказке, чудовищами и какими-то исполинскими грибами. Со склона течет ручеек, но даже вокруг него нет ни одного кустика, ни одной травинки, и только сверкающими на ярком солнце белыми полосами оторочены его берега. Оказывается, хребет сложен гигантской залежью каменной соли. Вот в чем загадка причудливых цветов и переливов этих гор и их поражающей безжизненности.

Пересек караван этот невысокий кряж соли, и снова потянулась плоская мертвая равнина солончака-кевира. Такие кевиры занимают значительную долю пространств Ирана. Особенно велики большая соляная пустыня Деште-Кевир и расположенная юго-восточнее Деште-Лют.

Имеются в Иране и песчаные пустыни, резко отличающиеся по своему ландшафту. Среди них нередки голые сыпучие барханные пески, но пески Ирана часто расположены в подгорных районах, там, где ветры задерживаются, где выпадает немного больше влаги. В таких местах районы песков полузакреплены растительностью и используются для выпаса стад. Но в общем, при всем разнообразии ландшафтов Ирана, слишком велики в нем площади бесплодных пустынь. Веками используются воды рек на орошение полей, но очень много воды теряется в раздробленной мелкой оросительной системе.

Мало воды дают теперь древние подземные галереи - кяризы. В соседней Туркменской ССР в 1934 году научились легко и просто увеличивать водность кяризов в несколько раз. Для этого в их верхних частях бурят неглубокие скважины, вскрывающие обильные и не использовавшиеся прежде напорные воды. Но чтоб достать эти воды, нужно хоть немного труб и инструментов, которых нет у иранского народа.

Овцы и козы, как бритва, обрили все склоны гор. Не осталось на них ни росших прежде деревьев, ни кустов, стала редкой трава. И с каждым дождем все сильнее размываются бесчисленные новые рытвины и овраги, превращаясь в ущелья. Горы, дарившие прежде воду, топливо и пастбища, сейчас превратились в грозных врагов, заносящих поля каменным саваном. Не могут с этим бороться в одиночку раздробленные нищие крестьяне, не интересуют эти вопросы и помещиков, губернаторов провинций.

Два метода использования гор, лежащих среди пустынь, встретились в пограничном хребте Копет-Даг. По одну сторону все сбрито и размыто и карабкаются козы по кручам в поисках последних кустиков, еще не обглоданных на верхушке, еще не вырубленных на топливо. А по другую сторону яркая зелень скошенных трав и громадное количество стогов сена. Зеленые шапки можжевелового дерева - арчи, квадраты богарных полей пшеницы и ячменя только на самых ровных участках. Заросшие травами, диким инжиром и грецким орехом долины веселых ручьев, и ни одной овцы и козы - этого страшного бича гор. Стада выпасаются на равнинах, а травы "стригут" не се пожирающие и вытаптывающие стада, а люди на своих сенокосилках. 25 лет оберегаются горы на советской земле от выпаса стад, и результаты этого громадны. Не страшны стали селевые выносы горного мусора. Источники и кяризы стали многоводнее; скошенные травы стали давать несравненно больше корма, чем прежние выпасы на горах.

В последние два десятилетия черты иной жизни начали входить и в Иран. Пустыню пересекли две первые в стране железные дороги. Из края в край прошли по ней ленты шоссейных дорог, сооружены были новые мосты, начала отстраиваться на европейский лад столица. Появились в столице несколько современных школ и шикарные автомобили. Но это принадлежит иностранцам, привлеченным в страну запахом нефти. И все эти "новшества" не только не дали богатства народу, но лишь привели к разжиганию национальной розни между различными племенами и народами Ирана, к еще большей реакции, к полной потере самостоятельности трудолюбивым иранским народом.

И лежит пустыня так, как лежала она издревле. Лишь меньше стало пастбищ и полей, меньше вод стали нести реки с ободранных гор.

Пустыни Китайской народно-демократической республики. В самом сердце Азии, прижатый к северным подножьям величайшего в мире Тибетского нагорья, лежит пояс пустынь Внутренней Азии. Он протянулся на 3500 километров от подножий Памира до Маньчжурии. Суров климат этих пустынь. Дневная жара чередуется здесь с ночными холодами, пыльные черные бури сменяются сильными морозами, а ветры подчас бушуют сильней, чем в любых других пустынях мира.

По-разному складывалась жизнь человека на пространствах этих пустынь и по узким подгорным их окраинам.

Одни районы извечно служили пастбищами кочевников, хозяйство которых мало менялось на протяжении тысячелетий. "И у травы есть душа", - учит монголов буддийская религия. "Великий грех косить траву и пахать землю - при этом губятся души бесчисленных растений". Вот почему нельзя заниматься земледелием, а надо лишь кочевать со своими стадами, находясь в полной зависимости от природы. Вот почему на громадных просторах Внутренней Монголии веками единственный транспорт был верблюд, единственная одежда - это шерсть, единственная пища - это молоко без хлеба и изредка мясо. Вот почему в годы засух гибли не только стада, но и сами кочевники, и жизнь их оставалась такой же суровой и необеспеченной, как и на ранних стадиях становления человеческой культуры.

В других местах возникали и развивались культурные государства, создававшие свою письменность и литературу. Но приходили завоеватели, уничтожали людей и города, опустошали царства, и на долгие столетия пески овладевали памятниками архитектуры и культуры.

Лишь в 1907 - 1909 годах нашему русскому путешественнику П. К. Козлову удалось найти в Центральной Монголии мертвый город - древнюю столицу Тангутского царства XIII - XIV веков - Хара-Хото, где были найдены богатейшие памятники древней культуры и, в частности, библиотека, насчитывающая около 2000 томов.

В подгорных участках, на узких полосках между песками и горами, там, где есть хоть немного воды, давно возникали оазисы с тщательно возделываемыми полями. На весь мир славятся подземные водосборные галереи - кяризы Ирана. Многие считают их типично персидским типом сооружений. Но в пустынях Западного Китая, в пограничной с Казахстаном провинции Синьцзян, кяризы громадной длины протянулись у подножий гор такой густой паутиной, что можно лишь поражаться тем титаническим трудам, которые потребовались для их создания. Склоны котловин Тур-Фан и Люкчум буквально изрешечены десятками тысяч смотровых колодцев этой густейшей сети кяризов. На выведенных кяризами подземных водах сухих ручьев - саев - жмутся поля, огороды и изредка сады древних исконных обитателей этих стран. Из них наиболее многочисленны уйгуры (называемые там часто таранчи) насчитывающие свыше двух миллионов из трехмиллионного населения Синьцзяна. Живут здесь и таджики, киргизы, казахи, монголы. Быстро возрастает в стране количество китайцев, завоевавших этот "Китайский Туркестан". Поля и домики земледельцев тянутся местами сплошной полосой на десятки и сотни километров, но возделываются лишь узкие ленты вдоль подножий гор, которые удается обеспечить водой.

В восточном Китае в древних земледельческих уездах живет по 700 - 800 человек сельского населения на 1 квадратный километр. Такой густоты населения не знает ни одна земледельческая страна. Не удивительно, что поток китайского населения все шире и дальше уходит в пустыни Внутренней Азии, и теперь во Внутренней Монголии кочевники монголы составляют не больше половины населения страны. В связи с этим все ширится сельскохозяйственное использование, казалось бы, самых неблагоприятных земель.

В условиях феодально-средневекового строя, существовавшего в Китае до 2 октября 1949 года, это освоение было самым примитивным, лишь в той мере, которая была посильна упорнейшему в труде, но разоренному и раздробленному китайскому крестьянину-одиночке. Раздираемый внутренней междоусобицей, Китай прошлого не в силах был преобразовать свои пустыни. Население Синьцзяна оставалось лишенным всякой связи с основным, восточным Китаем, крупнейшие природные ресурсы пустынь не использовались.