Принц Евгений Виртембергский предложил государю, что лейб-гвардии конный полк сделал атаку на бунтовщиков; они встретили полк ружейным огнем. Известно, как неудачны были все произведенные тем полком атаки на бунтующую толпу, на некованых лошадях и по гололедице.

В сие время приехал из Варшавы великий князь Михаил Павлович, несколько офицеров гвардейского экипажа пришли просить великого князя, который был подле государя, чтобы его высочество приехал и вразумил нижние чины экипажа, которые вышли из повиновения. Государь, великий князь и все бывшие тут поехали к гвардейскому экипажу. Люди держали ружья у ноги и говорили, что они присягнули Константину Павловичу, и если он сам приедет и скажет, что он освобождает их от присяги, то они готовы присягнуть Николаю Павловичу. Великий князь Михаил Павлович им на сие сказал, что он только сейчас приехал из Варшавы, что великий князь Константин Павлович сам присягнул императору Николаю Павловичу, что они знают привязанность его к цесаревичу, и его именем он приказывает им присягнуть законному их императору Николаю Павловичу. Но солдаты все одно говорили. Я подъехал к одному из них и сказал:

— Что вы еще упорствуете, вы знаете, что вам за это будет худо.

Он мне отвечал:

— Вам, изменникам генералам, нужды нет всякий день присягать, а мы присягой не шутим.

Из сего ответа видно, как сильно были они злоумышленниками настроены. Между тем пришли Преображенский, Семеновский, Измайловский, Павловский, оставшаяся часть Московского и Егерский полки и заняли все улицы, ведущие на Исаакиевскую площадь. Государь послал меня привести 1-й батальон Финляндского полка, который только что сменился с караула, и занять им Исаакиевский мост. Не доезжая казарм Финляндского полка, я встретил одного из офицеров, служащих в оном, и приказал ему позвать ко мне батальонного командира, которому я объявил данное мне высочайшее повеление, и спросил, уверен ли он в людях, и что он головой своей отвечает, если что противное случится. Батальонный командир мне на сие сказал:

— Позвольте спросить ротных командиров, но батальон еще не присягал.

Я приказал их позвать к себе; они все мне объявили, что в своих солдатах совершенно уверены; особливо 4-й роты капитан Вяткин сказал:

— Люди рады со мной умереть.

Тогда я приказал вывести весь батальон с ружьями, в шинелях, фуражках, в сумах с боевыми патронами. Мне сказали, что бригадный командир, генерал-майор Головин, дома; я послал его просить. Когда батальон построился поротно, я сказал солдатам:

— Император наш, Николай Павлович, приказал мне вести вас против изменников, готовы ли вы за него умереть?

Весь батальон отвечал:

— Рады умереть!

— И в том клянетесь? — продолжал я.

Все повторили:

— Клянемся!

Между тем пришел генерал-майор Головин; я приказал скомандовать справа по отделениям, и батальон пошел. Не доходя до Исаакиевского моста, я приказал батальон остановить и зарядить ружья. У самого моста построились в полувзводы, чтобы занять всю ширину моста. Я ехал перед карабинерным взводом, перед оным же шли генерал-майор Головин и батальонный командир. Когда дошли до конца моста, я приказал остановиться, полагая, что весь батальон идет за нами. Каково же было мое удивление, когда я увидел, что стрелковый взвод и все последующие взводы остановились на половине моста и держали ружья у ноги. Я поскакал к стрелковому взводу, приказываю взять ружья на плечо, идти вперед, называя их изменниками; но несколько голосов мне отвечали:

— Мы не присягали, худого ничего не делаем, по своим стрелять не будем.

Тут был и генерал-майор Головин и батальонный командир, — я обратился к ним, чтобы привели людей в повиновение, но все угрозы их были тщетны. Впоследствии открылось, что сим взводом командовал поручик Розен, который был в числе бунтовщиков, и он оказался виновным в сем неповиновении стрелкового взвода. Я с досадой поехал, чтобы донести о сем государю. Приехав на Исаакиевскую площадь, я нашел, что пушки, поставленные против бунтовщиков, уже сделали несколько выстрелов картечью, и толпа их начала рассыпаться и скоро вся исчезла. Так как все уже почти кончилось, то я не рассудил огорчить государя донесением о случившемся в 1-м Финляндском батальоне; но я сказал о том командиру полка Воропанову и требовал, чтобы люди стрелкового взвода выписаны были в армию.

Мне сказывал адъютант мой, граф Толстой, который во все время находился при лейб-гвардии Павловском полку, занимавшем Галерную улицу, что, стоя почти против картечных выстрелов, от коих несколько гренадер были ранены, не только сие людей не поколебало, но когда бунтовщики были сбиты с места, то весь полк пустил по ним батальонный огонь[88].

Когда смерклось, войска расположены были на Дворцовой и Исаакиевской площадях на бивуаках; на первой командовал генерал Воинов, а на второй генерал-адъютант Васильчиков. Государь приказал мне учредить цепь, поставив один Преображенский батальон у арки, что в Луговой Миллионной, и от оного давать часовых по Невскому проспекту до Полицейского моста и по Мойке, и из одного егерского батальона, который должен был находиться при начале Большой Миллионной, давать тоже часовых по всей той улице и по Мойке, соединяя их с Преображенскими часовыми.

Из кавалерии учреждены были сильные патрули, которые должны были забирать всех разбежавшихся бунтовщиков. Когда я донес государю об учреждении мною цепи, его величество приказал мне поехать на Васильевский остров к генерал-адъютанту Васильчикову. Это был уже 8-й час вечера; государь дал мне сие приказание, идя во дворец, чтобы присутствовать при молебне.

Жена моя и старшая дочь были во дворце; каково же было их положение, когда оне не видели меня между генерал-адъютантами, находившимися при императоре? Кто-то их успокоил, сказав им, что я жив и послан государем. Я нашел Бенкендорфа в квартире генерал-адъютанта Кутузова, который был тогда командиром 1-го кадетского корпуса. Я не могу изобразить моей радости, когда Катерина Петровна Кутузова предложила мне отобедать; я чрезвычайно оголодал, устал и озяб, ибо в одном мундире пробыл 8 часов верхом, и лошадь моя насилу таскала уже ноги. По возвращении с ответом об исполнении поручения государь приказал мне, когда все пленные собраны будут у генерал — адъютанта Васильчикова, то чтобы я взял один батальон Семеновского полка и дивизион кавалергардов и под сим конвоем привел бы их ко дворцу. Приехавши на Исаакиевскую площадь, к счастию моему, я нашел тут дежурного штаб-офицера моего штаба Репешку и адъютанта моего Жеребцова, которые весь день меня искали. Они были для меня большими помощниками, чтобы всех пленных собрать вместе и принять их счетом. Известно, что в числе бунтовавших войск было несколько рот Московского полка, почти весь лейб-гренадерский полк, кроме первой и стоящей в карауле роты, и весь гвардейский экипаж. Когда все пленные приведены были в известность, я из каждой роты Семеновского полка построил каре и пленных поместил в средину оных, а из двух эскадронов Кавалергардского полка сделал аван-арьергарды. Пленных было до семисот человек. Приведя мой отряд на Дворцовую площадь, я остановил оный и пошел донести о сем государю, подав записку его величеству о числе пленных. Хотя уже был первый час пополуночи, его величество был еще в мундире[89]. Император, поблагодарив меня, сказал:

— Я прикажу отвести их в крепость.

Я прибавил:

— Если вашему величеству угодно, то я сие исполню.

— Мне, право, совестно, любезный граф, — продолжал государь, — вы так устали; но если вы хотите сие сделать, то, отведя пленных в крепость, сдайте коменданту Сукину, и если ему будет нужно, то оставьте для караула в крепости Семеновский батальон, который конвоирует теперь пленных. Потом отправьтесь домой.

Дойдя до спуска на Неве, что против крепости, я остановил мой отряд и, хотя было 14 декабря, но морозов больших еще не было, а я боялся, что лед не довольно толст, дабы поднял и кавалерию и пехоту, при мне бывшие, и потому дивизиону кавалергардов приказал ехать к полку. Пленных я выстроил по четыре человека в ряд, а по обеим сторонам шли солдаты Семеновского полка, Те, которые несколько часов тому назад, казалось, были так храбры и отважны, тут шли смирно, как овцы; правду сказать, они были обезоружены; из них многих везли на санях раненых. Сдав всех пленных коменданту Сукину, который не имел надобности оставлять в крепости семеновский батальон, я возвратился домой почти в 4 часа пополуночи.