Мы тотчас оба отправились в Петербург. В ночь нам кое-как сделали общие армейские мундиры, и мы в назначенный час приехали к разводу. Нам сказано было, что государю представляются в комнате, что подле фонарика; дежурным генерал-адъютантом был тогда князь П. Г. Гагарин., уже женившийся на княжне Лопухиной. Государь вышел к нам с грозным видом, и когда представили ему Сафонова, он сказал:

— Aussitot pris, aussitot pendu[47], — а мне: — и вы, сударь, не заживетесь.

Я подумал, какая разница в приеме несколько месяцев тому назад, как мы возвратились из Италии, и чем мы могли провиниться. Сафонов не знал, ни слова по-французски и отвечал одною улыбкою, потом спросил у меня, что государь ему говорил. Я ему перевел слово в слово; он весь побледнел и сказал:

— Ах батюшки, да что я сделал?[48]

Я тотчас его успокоил, сказал ему, что это французская поговорка, которая значит, что он, вероятно, имеет уже место. На другой день Сафонов назначен был шефом С.-Петербургского гренадерского полка, квартировавшего в Риге, на место выключенного из службы князя Бориса Владимировича Голицына. Любопытно знать, за что князь Голицын был так строго наказан. Развод его полка в обыкновенное время шел по одной улице и, поровнявшись с домом, где находилась в родах женщина, барабанщики ударили поход, от чего та женщина, вероятно, испугалась и имела несчастные роды. Донесено было о сем происшествии государю, и шеф полка выключен из службы.

После представления государю я пошел к наследнику. Его высочество принял меня чрезвычайно милостиво и сказал мне:

— Я жалею о брате, что он тебя лишился; я знаю, что он тебя любит.

Вошел во все мои домашние обстоятельства, и когда я ему объяснил, что от меня некоторым образом зависят зять и сестра, племянник и племянница, его высочество, подумавши немного, сказал:

— Так надобно стараться, чтобы ты остался здесь.

Походя несколько по комнате:

— Не теряя времени, — продолжал он, — поезжай к Обольянинову[49], скажи ему, что он никогда столько ни меня, ни брата одолжить не будет в состоянии, как теперь, если ты причислен быть можешь к провиантскому департаменту и назначен тем чиновником, который должен послан быть на границу для ведения счетов с австрийским правительством, по случаю продовольствия наших войск во время кампании. Сие тем удобнее, что ты служил в этой кампании и можешь объясняться на французском и немецком языках.

Я тотчас поехал к Обольянинову. Он пользовался тогда большою доверенностью императора, и потому у него все комнаты наполнены были гостями. Лишь только он меня увидел, как сделал несколько шагов мне навстречу. Я сказал ему, что приехал от его императорского высочества наследника; он взял меня за руку и отвел в сторону. Я ему объяснил все, что приказал великий князь Александр Павлович ему сказать, и со своей стороны просил его оказать мне сие благодеяние. Он мне отвечал, что и для меня готов все сделать, а исполнить волю государя наследника и великого князя Константина Павловича есть священная для него обязанность, и что он при первом удобном случае непременно доложит императору.

К несчастию моему, построен был тогда в Адмиралтействе корабль, названный «Благодатный»; он имел 120 пушек и был первый такой величины. Корабельный мастер, видно, ошибся в конструкции сего корабля, ибо, когда надобно было оный спускать на воду, то корабль с места не тронулся. Государь так был этим занят, что почти целые дни проводил в Адмиралтействе. Наконец придумали устроить какие-то машины на противолежащем берегу, и помощию канатов насилу его стащили с места. По сей-то причине Обольянинов не нашел случая обо мне доложить, как между тем было получено донесение от подольского военного губернатора графа Гудовича, что Каменец-Подольская крепость остается без коменданта, и меня назначили в сие звание мая 5-го 1800 года.

Я чувствовал себя уже нездоровым, а сие назначение и более расстроило еще мое здоровье. Я, собравшись, однако же, с силами, поехал к наследнику просить его высочество позволить мне несколько дней остаться в Петербурге. Признаюсь, что я был в таком положении, что мне и выехать было не с чем, ибо несколько денег, которые я имел, должно было оставить на прожиток моим домашним. Великий князь Александр Павлович мне сказал:

— Ты знаешь порядок, что тот, кто назначен к какой-то должности, непременно выехать обязан на другой день, хотя полумертвый, но я прикажу тебя прописать завтра на заставе выехавшим, а ты можешь остаться три дня, но с тем, что никому не показывайся, особливо, чтобы Пален[50] не знал, что ты здесь.

Я бросился со слезами благодарить его высочество за такую милость, чувствуя, как много великий князь себя этим подвергал ответственности.

Едва я воротился домой, как наследник с своим камердинером прислал мне тысячу рублей на дорогу. Я не нахожу слов, чтобы изъяснить то, что я испытывал при получении сего благодеяния, на которое никакого не имел права; и, сверх того, оно оказано было в самую крайнюю, можно сказать, минуту. Я сим завещаю моим детям чтить память Благословенного, не только как бывшего их императора, но и как высокого, единственного благодетеля отца их. В течение тех трех дней наследник присылал ко мне адъютанта своего, князя Волконского, наведаться о моем здоровье и предложить мне еще пробыть день или два, если бы здоровье мое того требовало; но я хотя и не совсем выздоровел, выехал, однако же, в назначенное время, чтобы не употребить во зло столь для меня драгоценной доверенности его высочества, под именем отставного полковника Муромцева, едущего в деревню на своих лошадях; а так как это было в полночь, то меня пропустили через заставу без всякого затруднения.

Боязнь промедления в дороге — Эпизод с генералом Глуховым — Граф Гудович — Граф Марков — Отставка Гудовича и назначение Розенберга — Несостоявшееся сватовство — Посещение Каменца великим князем Константином Павловичем — Полковник Удом и определение его в должность полицеймейстера в Каменце — Весть о кончине императора Павла и о воцарении Александра I — Возвращение в Петербург и представление новому императору — Назначение адъютантом к государю — Беклешов и Трощинский — Въезд императора в Москву для коронации — Торжество коронации — Любовь народа к новому государю — Сватовство и женитьба на Е. Е. Цуриковой — Осмотр имении жены и учреждение деревенского лазарета

При выезде я чувствовал довольно сильные геморроидальные припадки, но оные, видно, от сильного движения, а более от начинающихся жаров, усилились до самой вышней степени боли; остановиться же мне никак было невозможно, ибо, пробывши уже три дня в Петербурге, после рапорта о выезде моем из оного, и если бы я еще несколько дней замедлил прибыть к месту моего назначения, то непременно бы выключен был из службы за долгое неприбытие к своей должности.

Я бы мог взять свидетельство о болезни, но пока бы оное дошло по порядку куда следует, дело бы было сделано, тем более, что я определен был на место инженер-генерал-майора Глухова, который находился в посланной экспедиции в Корфу, и когда оная не состоялась, то Глухов назначен был комендантом в Каменец. По представлению военного губернатора, что крепость остается долгое время без коменданта, генерал-майор Глухов был выключен из службы за долгое неприбытие к своему месту. Хотя после объяснилось, что он физически не мог скорее приехать из такой отдаленности, и Глухов был принят по-прежнему в службу, но удар уже был нанесен.

Военный подольский губернатор, граф Гудович, брат первого любимца Петра III, был чрезмерно гордый, старинного века вельможа, особливо противу поляков, но ко мне он был весьма ласков. Тогда жил в Подольской губернии изгнанный и заточенный в свои деревни граф А. И. Морков; он в последнее время при императрице Екатерине играл большую роль, особливо, когда князю Зубову поручена была дипломатическая часть, граф Морков был в оной главное действующее лицо. Его упрекали в неблагодарности противу графа Безбородки, который составил его счастие, а Морков передался князю Зубову. Он дорого заплатил за свое вероломство. Поляки старались оказывать ему все возможное презрение, считая его одним из главных виновников последнего раздела Польши. Граф Гудович по связям своим с графом Безбородкою обходился с графом Морковым весьма надменно. Во всех процессах, у него с поляками по имению его случавшихся, — ибо в Польше их великое множество, — редко находил он защиту.