Приезд в Вену — Болезнь — Доктор Капелини — Бракосочетание императора Франца — Увеселения венской аристократии — Рождение сына Александра — Г-жа Сталь — Переселение в Баден — Поездка в Пресбург — Коронование новой императрицы венгерской короной — Возвращение в Баден и в Вену — Гулянья в Пратере — Образцовый порядок — Переселение в Париж — Прием у Наполеона — Князь Куракин — Параллель между Парижем до революции и Парижем времен империи — Представление императрице Жозефине — Симпатия к русским — Спектакли в Тюильри — Строгости придворного этикета — Обед

Сентября 15-го 1807 года прямо с дачи мы поехали в Вену. В сем путешествии находились: матушка, жена моя, сын Егор Евграфович, который был тогда по пятому году, с его няней, и, чтобы вести счеты во время дороги, — двоюродный мой племянник Н. Н. Акинин, а дочь нашу Анну, которая имела тогда полтора года, поручили сестрице моей Анне Федотовне.

Во время вояжа нашего ничего примечательного до Вены не случилось. По приезде нашем в сию столицу мы нашли ее наполненною таким множеством приехавших со всех сторон любопытных, по случаю бракосочетания императора Франца с третьей его супругой, принцессою д'Эсте, что ездили несколько часов по всему городу, чтобы сыскать квартиру в какой-нибудь гостинице. Наконец принуждены были остановиться в самой последней из всей Вены Kartner-Strasse, «Am wilden Mann», и то отвели нам только три комнаты в 4-м этаже.

На другой день я поехал к нашему послу, которым был тогда в Вене князь Александр Борисович Куракин. Он предварен уже был о моем приезде вдовствующею императрицею, которая к нему была очень милостива и вела с ним партикулярную переписку. Князь Куракин, увидя меня, сказал:

— Я давно уже ожидаю ваше сиятельство, мне ваш приезд сюда был известен; рад буду оказывать вам всякого рода услуги, — продолжал он, — знаю, что вы приехали сюда лечиться, и что в вас принимают участие их императорские величества.

После некоторых еще взаимных комплиментов я возвратился домой. Желая показать жене моей любимое венских жителей гулянье, по бастионам вокруг города[64], я надел фрак и пошел с ней гулять. Это было уже в ноябре месяце, ветер был прехолодный, и я сильно простудился; к вечеру я почувствовал большой жар. К счастью, пришел меня навестить бывший тогда советником посольства барон Аистен, с которым я знаком был, когда он служил при принце Нассау. Он, увидев меня в этом положении, а особливо жену мою в отчаянии и матушку, которая себя также не очень хорошо чувствовала, сказал:

— Вы живете в самой дурной гостинице, какая только есть в Вене, но вознаграждены тем, что напротив вас живет лучший здешний и всех русских доктор Капелини, и в том же доме есть и аптека. Пошлите за Капелини: он, верно, дома и к вам тотчас будет. Если угодно, я напишу к нему записку и пошлю с своим человеком.

Капелини действительно к нам тотчас явился и нашел, что у меня на лице и на голове делается рожа.

Мы впоследствии имели в нем друга, а не медика. Первое, что он сказал:

— Вам здесь никак нельзя оставаться; я постараюсь найти для вас покойную квартиру, а между тем для графа нужен хороший суп; в здешней гостинице столь прескверный; я буду присылать оный с моей кухаркой, а так как в трактире не дозволяют носить кушанья со стороны, она называться будет вашей прачкой и ходить к вам будто с бельем. Подле самой той комнаты, в которой я лежал, жило несколько офицеров, которые целые ночи проводили в пьянстве, в картежной игре и в ужасном шуме. Племянник мой Акинин несколько раз ходил просить их, чтобы не так шумели, что подле них лежит больной русский генерал, но они переставали только на минуту, а потом опять тот же шум возобновлялся и гораздо еще сильнее. Каково же было мое положение, что я в страдании не мог не только спать, но иметь ни малейшего покоя. Один раз Капелини входит к нам с веселым видом и говорит:

— Как я рад, что наконец нашел для вас препокойную квартиру, которую я сам ездил осматривать; я не пропускал ни одного объявления, чтобы не прочесть, и дал комиссию моим приятелям и знакомым искать и наведываться о квартире для вас, и теперь, кажется, я в этому спел. Дом в предместье[65] в два этажа, главный фасад в сад, принадлежит земляку моему Оригони; верхний этаж занят жильцами, а нижний свободен, — и сказывает нам цену.

Мы стали его благодарить как нельзя больше и просить, чтобы он тотчас нанял квартиру, и дали денег для задатка. Капелини нам сказал:

— Здесь иначе не нанимают квартиры, как на известное время и по контракту. Если вам угодно, — продолжал он, — я заключу контракт от своего имени, но должно только определить время.

Мы решились нанять квартиру на шесть месяцев. Мне сделалось несколько лучше, то есть боли перестали, но на лице была еще большая опухоль. Капелини долго не знал, каким образом меня перевезти; наконец решился, чтобы портшез[66] принесли к самой моей постели и, окутав меня хорошенько, чтобы я не простудился, отнесли бы на новую квартиру. Лестница была в сем мерзком трактире так узка и с поворотами, что с большим трудом меня снесли вниз. Послан был вперед мой камердинер, немец, который нанят был еще в Петербурге, чтобы приготовить для меня постель; каково же было мое удивление, когда я увидел, что Капелини меня сам дождался; я не мог довольно изъявить ему моей благодарности, и в самом деле, какое примерное и редкое попечение о своем больном!

Я думал, что я нахожусь в раю: комнаты прекрасные, опрятные, хорошо меблированы; и меня принесли к самой моей постели. Капелини приказал комнаты вытопить и везде накурить. Я скоро совершенно оправился в чистом воздухе, который был в наших комнатах.

Во всем доме жили только две фамилии: вверху графиня Лабия, урожденная графиня Гадик, а внизу наша. Граф Лабия, дворянин из Венеции, после всех перемен, случившихся с сей республикой, в которой он имел большие маетности, решился оставить жизнь свою в Австрии; он находился тогда по своим делам в Венеции. Мы скоро познакомились с его женою и нашли в ней прекрасную и премилую соседку. Мы с ней видались почти всякий день.

Поручили нашему доктору Капелини, чтобы найти для старшего нашего сына, за которым необходим уже был присмотр, род гувернера. Капелини нам рекомендовал отставного из австрийской службы поручика, родом итальянца, Витали, за нравственность которого он ручался. Основываясь на рекомендации Капелини, мы взяли к себе Витали.

Тогда в Вене было русских: Н. А. Нарышкин со своей фамилией, княгиня Шаховская с двумя дочерьми, деверем своим, князем Шаховским, и Бахметевым; прекрасная Татищева, бывшая тогда Безобразова, и теперешний ее муж Татищев; барон Бюллер, бывший нашим министром в Мюнхене, с своим семейством, князь Багратион, графиня М. А. Толстая с двумя дочерьми и с двумя сыновьями — муж ее, граф П.А., был тогда послан в Париж; с нею приехал П. А. Арсеньев и Кологривов, который причислен к венской миссии; П. М. Лунин с женою и дочерью, два брата Яковлевы; еще находился там А. П. Ермолов, но с ним почти не видались. Я был представлен императору, а жена моя ко двору не представлялась по причине ее беременности.

Бракосочетание императора происходило в церкви aux petits Augustins, где нам отведена была трибуна. Священную сию церемонию совершал родной брат императрицы, примас венгерский. Редко можно было видеть где-нибудь столько драгоценных каменьев, как при сем случае, которыми украшены были австрийские и венгерские дамы: сии последние были в национальном своем костюме. На императоре был фельдмаршальский мундир; лента Марии-Терезии в два ряда по краям унизана была довольно крупными брильянтами.

В сей же церкви находится знаменитый мавзолей из лучших произведений резца славного Кановы, в память эрцгерцогини Христины, дочери Марии-Терезии, сооруженный мужем ее, герцогом Саксен-Тешенским, бывшим наместником нидерландским.