— Его величество очень доволен вашим намерением купить у Раля фабрику.
На другой день император мне сказать изволил:
— Я слышал от Гурьева о намерении твоем купить суконную фабрику у Раля, мне это весьма приятно. Пора нам обратить внимание на сию важную часть и не платить столько денег иностранцам; суди, каким это будет служить поощрением для прочих, когда увидят, что приближенная ко мне особа, мой генерал-адъютант, занимается мануфактурной частью, а о пособиях ты не сомневайся.
Что мне оставалось после сего делать? Я решился и положился на промысел Всевышнего. Действительно, я получил впоследствии от императора Александра 200 тысяч[85] и от ныне царствующего государя 100 тысяч рублей в пособие для моей Охтенской суконной фабрики. Между тем, года через два директор фабрики Гильо умирает. Я думал, что с его смертью совершенно разорился. Всевышнему Создателю благоугодно было устроить это совсем иначе. При жизни еще Гильо я, видя его небережливость и даже расточительность по экономической части, просил племянника моего, Романа Сергеевича Щулепникова, принять оную на себя, но он не мог действовать, как бы хотел, при жизни Гильо. Последствие ясно удостоверило, что если бы Гильо был жив, то тогда бы мое разорение было неминуемо, и смерть его была, так сказать, благодеянием от Бога для моей фабрики.
По смерти Гильо Роман Сергеевич в особенное и в незабвенное для меня одолжение принял фабрику в полное свое управление и переехал жить на оную. Дела фабрики все были не в лучшем положении, невзирая на неусыпные попечения Романа Сергеевича; сему была причиною искусственная часть. Наконец мы решились принять меру, можно сказать, отчаянную: в 1828 году выписали из Англии всех лучших мастеров для фабрики, а находившихся на оной нидерландцев сослали. Сия перемена впоследствии оказывается для меня спасительною, ибо сукна, на Охтенской моей фабрике выделанные, теперь приобрели уже совершенную достоверность публики и становятся почти наряду с лучшими иностранных фабрик. На бывшей в 1829 году выставке в Петербурге российских мануфактурных изданий сукна Охтенской фабрики знатоками найдены были лучшими, и я получил за оные золотую медаль большого достоинства.
1823-го года, марта 28-го, я огорчен был потерею зятя моего А. Н. Астафьева; он, как видно из сих записок, взял меня к себе, как круглого сироту, на восьмом году моего рождения и пекся обо мне, как самый чадолюбивый отец. Благодарность моя к сему первому благотворителю моему сохранится во всю мою жизнь.
1824-го года, в ноябре месяце, когда Петербург подвергся небывалому доселе наводнению, я был употреблен деятельным образом. 8-го числа того месяца, на другой день наводнения, я получаю записку от бывшего тогда начальником главного штаба его величества, генерал-адъютанта Дибича, чтобы я в третьем часу после обеда явился в комнаты государя. После меня скоро приехали генерал-адъютанты: Депрерадович и Бенкендорф. Нас позвали немедленно в кабинет императора. Государь нам сказал:
— Я призвал вас, господа, чтобы вы подали самую деятельную и скорую помощь несчастным, пострадавшим от ужасного вчерашнего происшествия, — и у него приметны были слезы на глазах. — Я уверен, что вы разделяете мои чувства сострадания, — и продолжал говорить с таким чувствительным красноречием, что мы сами были чрезмерно тронуты.
— Я назначаю вас, — присовокупил император, — временными военными губернаторами заречных частей города, что вы увидите из сегодняшнего приказа. Вот вам инструкция, наскоро составленная; сердца ваши ее дополнят. Поезжайте отсюда к министру финансов, который имеет повеление выдать каждому из вас по 100 тысяч рублей на первый случай.
Мы вышли из кабинета государя, восхищенные тем, что мы слышали, и сказали:
— Жаль, если разговор сей не сохранится для потомства, ибо оный изобразил бы императора Александра таковым, каковым он точно был, и послужил бы лучшим панегириком его небесной души.
Но останется памятником начертанная собственною его величества рукою инструкция, государем нам данная, в коей видна его нежная и отеческая попечительность о несчастных, пострадавших от наводнения, и в коей ничего не упущено было к услаждению их плачевной участи. Генерал-адъютант Депрерадович назначен был военным губернатором в Выборгскую часть, я — на Петербургскую сторону, а Бенкендорф — на Васильевский остров. Мы в тот же вечер получили определенную нам сумму. Мое местопребывание назначено было в доме крепостного коменданта, куда я и отправился ночевать. Мы подчинены были военному генерал-губернатору, графу Милорадовичу, которому и должны были делать наши донесения, но находящаяся местная полиция и квартирующие в той части города войска состояли под нашим непосредственным начальством.
Между тем учреждены были и на Адмиралтейской стороне частные комитеты, которых председатели были гг. сенаторы. Сии частные комитеты были подчинены центральному комитету под председательством князя Алексея Борисовича Куракина.
Мы также учредили при себе комитеты, составленные из особ, наиболее пользующихся уважением обывателей той части города. На другой день моего приезда на Петербургскую сторону, к которой присоединены были Каменный и Аптекарский острова, я поехал осмотреть оную и никак не мог себе представить такого опустошения, каковое я нашел повсеместно. Все заборы были снесены, все мосты, даже и мостики через канавы, разделяющие улицы, сорваны, так что никакого сообщения между оными не было. Множество фонарей и несколько будок были истреблены водой. По сделанному после счету, до 160 барок разной величины и несколько галиотов находились на улицах. Известно, что на Петербургской стороне все почти обывательские дома деревянные и в один этаж, кроме Большого проспекта. Во всех сих домах ветром разбило стекла, а вода разрушила печи, особливо в слободе, называемой Колтовскою; на берегу взморья вода была вышиною с лишком на три аршина. Там многие ветхие дома совсем были снесены. Жителей, по самым верным сведениям, погибло на Петербургской стороне до 90 душ обоего пола. Я не знал сначала, за что приняться. Приехав в Колтовскую и увидя множество жителей без приюта и без пищи, я приказал, на первый случай, кое-как их разместить по соседям и роздал лично более нуждающимся до двух тысяч пятисот рублей денег.
Призвал к себе священников и церковных старост и дал им деньги, чтобы, по их усмотрению, они подавали всякий день милостыню самым бедным и нищим. Послал отыскивать стекольщиков и печников, но, к несчастию, так как это было уже в глубокую осень и все мастеровые разошлись по своим деревням, то и посланы были нарочные, чтобы воротить их всех назад, и в оных не было уже после недостатка.
Комитет, при мне находящийся, состоял из шести членов: четверо были из дворян, а двое из купцов. Петербургская сторона разделена на четыре квартала: 1-й квартал поручен был сначала коллежскому асессору Льву, а потом Мельяну, 2-й коллежскому советнику Агафонову, 3-й купцу Шубину, 4-й купцу же Шульгину. Действительному статскому советнику Кремковскому поручены были Каменный и Аптекарский острова, а действительный статский советник Лагода находился в комитете и получал иногда от меня особые поручения.
Сверх того, в каждом квартале учреждены были особые комитеты, в которых членами находились известные своим хорошим поведением из мещан и из ремесленников; сии квартальные комитеты назначены были в помощь члену частного комитета, которому вверен был квартал. Из обывателей избраны были надежные и честные люди, которые раздавали в каждом квартале пищу, состоящую в скоромные дни из щей с говядиной, а в постные из кашицы с снетками, гречневой каши и хлеба с солью. При всяком из сих раздавателей пищи находился офицер из внутренней стражи с двумя рядовыми для порядка. Сначала раздавалось до 2 тысяч порций ежедневной пищи, а когда устроены были в домах бедных печи, то отпускали им и дрова, и муку. При гарнизонном батальоне, расположенном на Петербургской стороне, учреждена была швальня, в которой шили армяки, тулупы и раздавалась и прочая одежда и обувь, как для мужчин, так и для женщин. Сим заведовал батальонный командир полковник Елистратов.
