Потом был публичный обед; под балдахином за столом сидели император, императрица, палатин и примас венгерский.
Ничего не можно видеть великолепнее, как шествие императрицы в церковь и обратно во дворец. Император, палатин и все первейшие магнаты венгерские окружали ее карету верхом, имея на себе самые богатейшие свои одеяния, а на лошадях их были драгоценные украшения. На князе Эстергази было платье из красного бархата, вышитое все, где должно быть, шнурком, крупным жемчугом, а вместо пуговиц — солитеры; ножны сабли осыпаны брильянтами с разными драгоценными каменьями; сапоги вверху обшиты брильянтами, а кисточки у сапогов из крупного жемчуга. Конский убор был тоже из красного бархата, и вышит жемчугом с драгоценными каменьями; даже отловы мундштука унизаны таковыми же каменьями.
Я несколько раз во время пребывания нашего в Пресбурге был у эрцгерцога палатина, который обращался со мной так же, как и я в бытность его в Петербурге, т. е. весьма милостиво. Я с большим удовольствием увиделся и с добрым графом Сапари, и со всеми, которые были с его императорским высочеством в Петербурге; одного только из тех камергеров уже при палатине не находилось.
Возвратясь в Баден, и когда вечера стали длиннее, ввелись в употребление серенады; они состояли из девицы Губо, которая восхитительно пела, одного француза Макота, который был стихотворец и играл на гитаре, и графа Лудольфа, игравшего тогда на флейте. Ничего не было прелестнее сих серенад.
По совету доктора Капелини, при употреблении серных баденских ванн я пил эгерские воды, и сей способ лечения мне совершенно возвратил здоровье. В Бадене хотя и был доктор Шенк, но никто почти с ним не советовался, а брали советы большею частью от венских докторов. Там находились публичные ванны, под названием Frauenbad, в которых купались и женщины и мужчины вместе, но они имели на себе длинные одеяния, род халатов. В Баден приехал принц Плес, который был совершенно здоров; ему понравилось, что можно купаться вместе с женщинами, хотя доктора и предупреждали его, что сие может быть для него весьма вредно, но он их не послушался, полагаясь на свое крепкое сложение, однако же кончил тем, что пришел после нескольких ванн в совершенное расслабление. На самом источнике, который называется Шпрудель, видна надпись: «Благотворение природы посвящено страждущему человечеству». В самом Бадене, на одной из окружающих его гор, принадлежащей графине Александровичевой, разведен прекрасный сад, в котором находится много надписей на итальянском языке; а на другой горе есть кальвер, куда в назначенные дни ходят на богомолье.
Проведя таким образом около пяти месяцев в Бадене, мы возвратились в Вену. Мы нашли прекрасную квартиру в предместье Иосифштадт, на улице, называемой Егерцейль, которая из Вены ведет в Пратер. У нас перед окошками ежедневное было гулянье по известной страсти венских жителей к сему, единственному во всей Европе, парку; особливо по воскресеньям, можно сказать, что вся Вена на несколько часов переселялась в Пратер. Недалеко от нас был национальный театр, Кашперне, куда я часто ходил смеяться дурачествам, на оном представляемым. В Пратере даваемы были тогда фейерверки, каковых я нигде не видывал; оные представляли взятие Гибралтара, осажденного кораблями с моря, или знаменитые осады крепостей. Стечение при сих зрелищах бывает до 20 тысяч человек и более, и кажется, сидишь один, пока темно, когда же осветится сей партер голов человеческих, не можешь себе без удивления представить такое безмолвное молчание от сего множества народа, соединенного вместе. Оно только сродно одним венским жителям, известным своею беспримерною кротостью нравов.
Вокруг того места, где зажигают фейерверки, протянута в аршин ширины сеть из самых тонких бечевок, а в средине пустое место, оставленное для входа, у которого стоят два человека для получения денег с входящих. Не было примера, чтобы кто-нибудь нарушал сию бренную преграду. У нас бы должно обнести сие место, по крайней мере, рогатками и, сверх того, еще поставить несколько человек будочников. Во время самого большого стечения народа и экипажей в Пратер, когда вереница карет начинается у кафедральной церкви св. Стефана, — что составит до павильона, находящегося на самом конце Пратера, верст до восьми и больше, — для порядка наряжаются из городских драгуны, при одном унтер-офицере, человек до 10 рядовых, и тем дела почти никакого нет, ибо всякий из кучеров знает свой ряд и, хоть тысячу раз ему приказывай, он никак из него не выедет.
Народные же увеселения венских жителей самые скромные; всякой выкурит свою трубку табаку[69], выпьет несколько стаканов пива и съест пару или две жареных цыплят, до чего они большие охотники, — вот вся их забава. Мне ни одного разу не случалось видеть пьяного человека до того, чтобы он на ногах шатался, или бы кто сделал какой-нибудь шум. Сравните же теперь сие с нашим Екатерингофским или с другим публичным гуляньем, куда для порядка посылаются весь жандармский дивизион, со всего города полицейские офицеры, солдаты и будочники, и всем много дела находится.
В Вене на всех мостах сделаны помосты деревянные, и, чтобы долее сохранить оные, на обоих концах каждого моста поставлены столбы, на которых написано, чтобы через мост ехали шагом. Ни один кучер, ни за что, ни под каким видом, иначе через мост не поедет; а тут нет, однако же, ни часового, ни будочника, который бы запретил ему сие делать. Мне случалось видеть, что даже самого императора по мостам везут шагом.
Кстати, для сравнения сказать здесь можно: во время командования моего петербургскою полициею я испросил высочайшее повеление, чтобы через мосты не позволено было скакать во всю прыть, ибо находил сие для мостов весьма вредным — особливо устроенных на плашкоутах, а чтобы ехали по оным маленькой рысью. О сей высочайшей воле объявлено было, с подпискою, всем обывателям петербургским, и на обоих концах и на средине мостов сначала поставлены были полицейские офицеры. Но до того доходило, что, когда карета скакала на мост, то будочник старался ее остановить, и если в карете сидела почетная особа, то офицер подходил к ней и говорил учтивым образом, что по высочайшему повелению запрещено ездить так скоро по мостам. Некоторые из сих почетных особ доходили до того, что даже плевали в глаза офицерам с досады, что не позволяют им скакать как бешеным. Я всякий раз доводил сие до сведения государя; сим плевателям в глаза хотя и делаемы были выговоры, но офицер не менее был обесчещен.
В Бадене, куда съезжались лечиться со всех стран Европы, вся полиция состояла из одного унтер-офицера, именем Христиана, который имел время, за несколько гульденов во все лето, разносить записки о приезжающих, а по случаю только пребывания там императора отряжалось из венской полиции два офицера, которые ходили во фраках. В Бадене, как и у всех минеральных вод, куда съезжаются только лечиться, был королем некто Ценек, а королевой графиня Александровичева; их главная обязанность состояла в том, чтобы управлять веселостями, доставляющими удовольствие публике. В Бадене были прекрасные редуты.
Лечивший меня доктор Капелюш не советовал в осеннее время возвращаться в Россию, а находил полезным провести зиму в теплом климате. Нам предложили две страны — или Франция, или Италия, и мы выбрали первую, в которой Париж сделал большой перевес.
Мы выехали из Вены в начале ноября 1808 года, проезжали через города: Регенсбург, Мюнхен, Стутгарт, Карлсруэ, где я опять увидел единственную в свете аллею из тополей, которую пощадили и все войска, после первого моего вояжа столько раз по ней проходившие, — Страсбург, Нанси и Люневиль. В Париже мы остановились Place des Victoires, rue du Mail, в Petit Hotel de Portugal.
Наполеон тогда находился в Гишпании, но через несколько дней, самым неожиданным образом, возвратился в Париж. После Эрфуртского свидания назначен послом нашим при французском дворе князь Куракин из Вены, а граф Толстой отозван. Сверх того, из Эрфурта приехал в Париж бывший тогда нашим канцлером граф Н. П. Румянцев, как известно, с тем, чтобы вместе с тюильрийским Кабинетом склонить Англию на заключение всеобщего мира, на что граф Румянцев имел полномочие.
