Я научился пудрить мозги тем, кто любит кружевное белье.

— Это труднее всего, — рассказывал мне Пирожок. Пирожок был метисом — его мама происходила из типичной китайской семьи, жившей согласно традициям Поднебесной. У них был свой ресторанчик в китайском стиле, где-то в отрогах Аппалачей. Очевидно, его родительница спуталась с негром — для всей семьи это было катастрофой. Мальчишку прятали, и жил он впроголодь, изо дня в день питаясь одной зеленой стручковой фасолью и горькими арбузами. Все, к чему он стремился в жизни — это стать настоящей японской гейшей, и, как только стал постарше, чтобы в одиночку путешествовать автостопом, обосновался в Сан-Франциско. Потом он вернулся домой, к своей умирающей двоюродной бабке Вьет Я, единственному близкому существу на свете. Бабка разрешала ему носить женское белье и читать доставшуюся ей в наследство запрещенную книгу про великих гейш. Вьет Я умерла, и теперь Пирожок работал на Глэда, откладывая деньги на возвращение в Сан-Франциско, где собирался открыть мужскую школу гейш.

— Надо внимательно слушать, — рассуждал Пирожок, плавно жестикулируя, словно рисуя кремом по воображаемому торту, — человека, уделяющего особое внимание одежде. Может быть, он хочет подчеркнуть свою красоту — продемонстрировать тебе, до чего он неотразим в розовых трусиках, и как классно скользит шелк, если его погладить по ним. А, может, он хочет почувствовать себя лесбиянкой и заняться с тобой любовью на женский манер, как будто вы две подружки. — Волнообразным жестом Пирожок изобразил в воздухе иероглиф, символизирующий обоюдоженскую любовь. — А вдруг джентльмену захотелось оказаться в шкуре гадкого мальчика в коротких штанишках, которого надо выпороть, поиздеваться над ним как следует, унизить. — Трясущимися коленками и испуганным лицом Пирожок тут же умело изобразил данное состояние. — Тогда ты можешь заработать на этом, уговорив его заказать еще один «посошок» для большего развлечения.

Кивнув, я торопливо записывал советы в блокнот, выданный Глэдом для занятий.

— Джентльмены часто стесняются признаться, кто они на самом деле — трансвеститы, транссексуалы, вуайеры, эксгибиционисты или еще что-либо в этом роде. И по одним розовым трусам этого не поймешь — тут может быть все что угодно. Ты сам должен угадывать их скрытые желания. — Пирожок откинулся в кресле, набитом пластмассовыми шариками, которое, удобно проминаясь, принимало любую позу. Он окинул меня изучающим взором; раскосые глаза были обведены жирной черной тушью. — Твоя работа в том, чтобы определить, кто чего стоит, и кого они хотят в тебе видеть: если женщину — будь с ними ласков и податлив, а если они желают насилия, то постарайся выяснить, какого именно? — с пониманием или с жестокостью? Если унижения — то полного или сочувственного? И так далее. Надо различать оттенки.

С мудрой улыбкой гейши он посвящал меня в секреты профессии.

— Чем быстрее ты научишься это понимать, тем быстрее прославишься.

Пирожок был уже знаменит. Трансвеститы приезжали за ним аж из самого Антигуа, что на Карибском море. Но меня не интересовало досконально разбираться, кто из мальчиков чего стоит. Вполне хватало енотовых косточек на шее, чтобы понять, кто есть кто. Чем лучше проститутка, тем крупнее кость. Говорили, самые большие амулеты Глэд изготавливает с помощью зубного скотча, обматывая его вокруг сравнительно небольшого пениса, пока он не обретает внушительные размеры. На шее у Пая висело то, что вполне соответствовало его заслугам. Большой и настоящий.

— Ты готов к первому свиданию, — заявил Глэд спустя два месяца после начала занятий.

Я уже месяц как не ночевал в мотеле, торча постоянно в трейлерах или ошиваясь возле тягачей, Сара куда-то смоталась с новым кавалером — инспектором по грузоперевозкам, так что она долго будет высасывать из него соки, ведь это народец зажиточный. Все равно я чуть не каждый день заглядывал в номер, не вернулась ли она. Пластмассовый дипломат исчез, но пузырьки с солями и гелями по-прежнему стояли в ванной, оставляя надежду на скорое возвращение хозяйки. Я уже мечтал, как поставлю рядышком на полке свои флакончики — к тому времени как она вернется, это обязательно произойдет.

— Ну как — ты готов? Нормально себя чувствуешь? — спросил Глэд, натягивая на меня розовую кожаную мини-юбку, которую мне уже не терпелось продемонстрировать Саре, как только она вернется.

— Готов как снайпер на позиции, — ответил я привычной фразой Сары, наложив последние штрихи макияжа. Глэд советовал не злоупотреблять косметикой. Я собирался даже выгладить волосы утюгом, чтобы они струились по плечам, как у нее, но Глэд об этом и слышать не хотел.

— Пойми, дурашка, — естественный вид дает тебе сто очков вперед. Пользуйся своей молодостью. Натуральная красота приносит куда больше капусты. Народ платит за твои веснушки и кудельки, а не за помаду и тональный крем, — сказал Глэд, вытирая мне лицо своим носовым платком.

— Глэд, у тебя вид совсем как у мамаши, одевающей дочку на школьный бал, — рассмеялся Пломбир.

Пломбир — натуральная блондинка из Техаса, с косточкой побольше чем у Пирожка. Он бомбил по садомазохистам, специальность «группа поддержки».

— Ты не представляешь, как много футболистов мечтают иметь «группу поддержки» с членом, — сказала она, прилаживая в прическу миниатюрные помпончики.

Для начала Глэд дал мне в разработку своего постоянного клиента — дальнобойщика, давно известного в этих краях.

— Нормальный мужик, — сказала Пломбир, — поиграет и отпустит.

— Не забывай смотреть часы на торпеде, — предупредил Пирожок, жеманно отпустив мне два воздушных поцелуя — по одному на каждую щеку. — Удачи.

Глэд только потер ладони, и этот жест вызвал во мне ответное нервное возбуждение.

На «первое свидание» я отправился в плоских белых туфельках, которые заставил меня надеть Глэд вместо любимых «шпилек». У всех на виду я продефилировал по стоянке трейлеров, мимо «Голубятни» на дальнюю парковку тягачей, едва освещенную дежурными фонарями. Грузовик Нормального Мужика стоял точно в том месте, где указал Глэд, в пятом ряду, седьмым слева. Обычный тягач, без наворотов, ничего особенного. В темно-синей лакированной дверце я внезапно увидел свое отражение. Я прищурился, словно пытаясь поймать в своем лице знакомые черты Сары в ее «рабочем» наряде. Я уже заранее представлял, как сообщу Нормальному Мужику свой профессиональный псевдоним: «Черри Ванилла», что значит «Ванильная Вишенка», но когда я постучал и он отозвался, имя «Сара» выскочило само собой.

Сначала я в нем почти разочаровался. Он напоминал жреца вуду из Нью-Орлеана, с глазами, обведенными черной каймой татуировки. Затем, посидев у него на коленях, пока он трендел на своем непостижимом аппалачском гнусавом диалекте, я понял, что передо мной просто бывший шахтер. Никакая это была не татуировка — просто в поры намертво въелась угольная пыль.

— Я начал вкалывать на шахтах, когда мне было десять, — рассказывал он, поглаживая меня по талии мозолистыми рабочими ладонями.

Родом он был из графства Минго. Во всей остальной Западной Виргинии последний бедняк благодарил Бога за то, что ему не довелось жить в графстве Минго.

— Мы спали с братом в одной кровати, пока мама всю ночь слушала христианское радио, а папа посасывал кусок угля, чтобы унять душивший его кладбищенский кашель, — говорил он, нежно покачивая меня коленом.

Я уже собирался спросить, не доводилось ли ему слушать проповедей моего деда — поскольку он выступал на той же волне и был весьма популярен именно в графстве Минго, но тут вспомнил слова Глэда: «Не допускать ничего личного в работе — вот черта истинного профессионала».

— Если перейдешь на личное — можешь разбить чужую фантазию, развеять свой романтический образ, который, быть может, сложился у клиента, — пояснил Глэд.

— Я люблю Иисуса, — продолжал Нормальный Мужик, делая попытки залезть под юбку. — Какая ты хорошенькая…