По Вальмодену, во время австро-французской последней войны достаточно было пятидесятитысячному корпусу пруссаков двинуться на государства Рейнского союза, когда вся Наполеонова рать находилась на Дунае, чтобы не только помочь австрийцам, но и зажечь во всей Германии пламя народного сопротивления. Даже если бы восстание до конца не удалось, огонь действенной ненависти и теперь тлел бы под слоем пепла.

— В свою очередь, и Австрия упустила возможность покончить с владычеством Наполеона не только в германских землях, но, может быть, в целой Европе, — Чернышев рассказал о своих беседах с Жомини по поводу несостоявшегося маневра — удара по коммуникациям французов, когда сам Наполеон со всем войском был у русских границ — в Восточной Пруссии. — Не худо бы иметь в голове сию возможность, если французский император растянется своими главными силами от Рейна к Висле и далее к Неману. Вот тут бы и отрубить внезапными ударами ему в нескольких местах хвост! Тогда и голова чудовища будет не страшна, когда парализовано все туловище. Только для подобных действий следовало бы загодя готовить силы именно здесь, в середине Европы.

— И вы, полковник, полагаете, что это возможно? — Лицо барона Теттенборна выразило явную заинтересованность. — Я потому и решился на нашу встречу, чтобы услышать ваши суждения. Думаю, и граф Вальмоден не прочь вас послушать, невзирая на то, что у него, как мне кажется, есть и собственные мысли насчет создания общегерманских сил.

— Я думаю, что ядром для создания таких сил мог бы стать специальный воинский корпус, который в начале войны следовало бы сформировать в пределах Австрии, — не заставил себя долго ждать генерал.

Чернышев как можно учтивее улыбнулся, но при этом пожал плечами и возразил:

— Прошу прощения, ваше превосходительство, но в вашем плане две уязвимые позиции. Во-первых, в пределах Австрии сформировать корпус представляется мне совершенно нереальным, даже если сие государство наружно останется нейтральным по отношению к России. И во-вторых, откладывая формирование корпуса до начала войны, мы упустим время. А уповая на успех, следовало бы, напротив, начать предприятие заранее, чтобы к открытию кампании оно достигло зрелости.

— И где же вы, полковник, полагаете развернуть сие огромное по масштабам дело, чтобы о нем, как вас, вероятно, беспокоит, не проведал Бонапарт? Уж не на луне ли, простите?

— Намного ближе, ваше превосходительство. В России, — усмехнулся Чернышев.

Не экспромтом ли выдал сию мысль молодой русский офицер? А ежели имел ее уже в голове, то когда попервости она его посетила?

Коли все припомнить, получится, что дал ход сим раздумьям несломленный дух австрийского войска, о чем в свое время он сказал сначала Меттерниху в Тотисе, а затем Наполеону в Шенбрунне. Только, разумеется, утаил от них вывод, к которому тогда сам пришел: ежели всех тех, кто не намерен сложить оружие, собрать воедино, выйдет сила отменная.

На это наталкивали и раздумья о польских легионах во французских войсках. Не так ли сам Наполеон собрал под крылом своих золотых орлов непокорных жолнежей, казалось, разбитой Речи Посполитой?

А последняя причина, вероятно, объявилась совсем недавно, когда после встречи с Дезире собственными глазами узрел на германском побережье французскую саранчу. Тогда вдруг осенило: собрать бы на российских просторах всех немецко-говорящих офицеров да солдат, посадить на корабли и высадить их сюда, в гавани портовых городов, насильно отторгнутых Францией. Коль совершена несправедливость в нарушение всех наличествующих договоров, зачем же наглость спускать? Не справедливее ли прийти на помощь несправедливо униженным и оскорбленным?

Теперь же, в доме Вальмодена, первоначальные соображения вдруг легко и ясно стали обретать свой строй.

Известно, что в пределах России — в Курляндской, Лифляндской и Эстляндской губерниях проживает немало дворян, выходцев из Германии. Одни из них служат с незапамятных времен в русской армии, иным незнание русского языка мешает вступать в военную службу. А ежели всех их собрать воедино под знаменами специального корпуса, где все команды будут только на немецком языке?

Чернышев вмиг прикинул: уже из тех немецких по происхождению офицеров и солдат, кои служат в разных российских частях и подразделениях, коли их собрать вместе, можно будет составить основу, положим, три полка пехоты, два полка кавалерии и не менее трех артиллерийских рот.

Но как же быть с теми, кто пожелал бы вступить в сии полки из Европы? Для этого с самого начала следует предусмотреть вакансии. Если в полку надобно иметь пятьдесят офицеров, то лишь двадцать должностей занять нашими балтийскими дворянами, тридцать же оставить для тех, кто придет к нам из Германии. То ж и в рассуждении рядовых.

Ядро такого корпуса будет сформировано, положим, в Риге или Ревеле, откуда удобнее всего посадить весь личный состав на корабли и доставить в германские гавани.

Кому придет в голову строить догадки — для каких целей создается сей корпус? Дело происходит в российской армии, расположенной в Российской империи.

Когда же придет время прибыть к театру войны, на корабли будет взят и арсенал вооружения специально для волонтеров, которые присоединятся к корпусу уже на немецкой земле.

Рассуждения Чернышева были встречены с одобрением. В самом деле, лучшего нельзя было и придумать! Однако кому возглавить легион и кому уже теперь в германских краях подбирать достойные кадры?

— Совершенно уверен в том, — сказал Чернышев, — что мой государь с благосклонностью отнесется к тому, если всеми уважаемый граф Вальмоден возьмет на себя честь стать во главе корпуса.

— Пожалуй, я принял бы предложение, — согласился генерал. — Начальствовать же над кавалерией в таком случае я порекомендовал бы барона Теттенборна.

— Я такого же мнения, ваше превосходительство, — обрадованно произнес Чернышев. — В таком случае, господа, о нашей договоренности я тотчас поставлю в известность моего государя. Однако полагаю, что не стоит напоминать о том, что только абсолютная тайна может служить условием нашего будущего успеха. Посему я буду вынужден предупредить моего государя, чтобы он предписал тем, кому вверит сей план для исполнения, беречь сей секрет строжайшим образом.

— Я же, дорогой мой друг, — попытался скрыть улыбку под пышными усами барон, — постараюсь избавить моего императора от излишнего соблазна. Как вы, вероятно, догадываетесь, во избежание ненужных разговоров, мой приезд на нашу встречу с вами — тоже наша общая маленькая тайна.

Хозяин дома поднялся, и его волевое и мужественное лицо, которое нисколько не обезображивал некогда полученный им сабельный удар, словно озарилось изнутри.

— А кто из нас троих здесь вначале произнес, что вряд ли имеется повод открыть бутылку токая? Я так не считаю. А вы, барон?

— Полагаю, пришло самое время загладить мою невольную вину перед нашим русским другом за первую нашу встречу в Уржице. — Барон улыбнулся Чернышеву.

— О нет! — возразил Чернышев. — Если долгожданной бутылке суждено быть открытой, то осушим ее в честь нашего боевого содружества.

С утра Наполеон заседал в государственном совете, но, узнав о приезде флигель-адъютанта русского царя, велел ему дожидаться.

Наконец император появился и, не обращая внимания на толпящихся в приемной, сразу пригласил Чернышева к себе в кабинет.

Протянутый пакет нетерпеливо разорвал, быстро пробежал письмо, остановив внимание на том, что и ожидал:

«Мне кажется, что полковник Чернышев сумел снискать благосклонность вашего величества, почему я избрал его для передачи этого письма. Я приказал ему ехать через Стокгольм, дабы объявить шведскому правительству о желании вашего величества, чтобы я поддержал шаги, сделанные вами с целью понудить Швецию порвать с Англией, хотя мною уже получено известие, что это сделано… Александр».