Итак, круг замкнулся. Нарушение человеком сексуальных запретов ведет к рождению людей с демоническими свойствами, людей, обделенных собственной долей, вынужденных воровать ее у других и при жизни, и после смерти. Нарушение человеком норм ритуального поведения открывает к нему доступ со стороны таких персонажей и ведет его к верной гибели.

Бондаренко, 1890 — Бондаренко В. Поверья крестьян Тамбовской губернии // Живая старина. Вып. 1. 1890.

Георгиева, 1983 — Георгиева И. Българска народна митология. София. 1983.

Гнатюк, 1912, 1–2 — Гнатюк В. Знадоби до української демонології // Етнографічний збірник. Львів, 1912. Т. 33, 34.

Гнатюк, 1912а — Гнатюк В. Похоронні звичаі й обряди // Етнографічний збірник. Львів, 1912. Т. 31–32.

Гнатюк, 1991 — Гнатюк В. Останки передхристиянського релегійного світогляду наших предків //Українці: народні вірування, повір'я, демонологія. Київ, 1991.

Ђорђевиħ, 1953 — Ђорђевиħ Т. Вампир и друга биħа у нашем народном веровању и предању // Српски етнографски зборник. Београд, 1953. Т. 66.

Зеленин, 2 — Зеленин Д. К. Описание рукописей ученого архива Императорского Русского географического общества. Вып. 2. Пг., 1915.

Из народных уст — Без автора. Из народных уст // Этнографическое обозрение. 1896. № 4.

КА — Карпатский архив, хранящийся в Отделе этнолингвистики и фольклора Института славяноведения и балканистики РАН.

Кравченко, 1914 — Кравченко В. Г. Этнографические материалы, собранные в Волынской и соседней с ней губерниях // Труды общества исследователей Волыни. Житомир, 1914. Т. 5.

Маринов, 1914 — Маринов Д. Народна вяра и религиозни народни обичаи // Сборник за народни умотворения и народопис. София, 1914. Т. 28.

Никольский, 1895 — Никольский Н. М. Летучий змей в 1745 г. в Белгороде // Живая старина. Вып. 3–4. 1895.

Онищук, 1909 — Онищук А. Матеріяли до гуцульскої демонольогії // Матеріяли до українсько-руської етнольогії. Львів, 1909. Т. 11.

ПА — Полесский архив, хранящийся в Отделе этнолингвистики и фольклора Института славяноведения и балканистики РАН.

Потушняк, 1940 — Потушняк Ф. Демоны в народном верованіи // Русская правда. 1940. № 178–184.

Романов, 8 — Романов Е. Р. Белорусский сборник. Вильна, 1912. Т. 8.

Сахаров, 2 — Сахаров И. П. Сказания русского народа. СПб., 1849. Т. 2.

СМР — Кулишиħ П., Петровиħ П., Пантелиħ Н. Српски митолошки речник. Београд, 1970.

Созонович, 1893 — Созонович И. Ленора Бюргера и родственные ей сюжеты в народной поэзии, европейской и русской. Варшава, 1893.

Франко, 1898 — Франко І. Людові вірування на Підгір'ю // Етнографічний збірник. Львів, 1898. Т. 5.

Чубинский, 1 — Чубинский П. П. Труды этнографическо-статистической экспедиции в Западно-Русский край. СПб., 1872. T. 1. Вып. 1.

Шпренгер, Инститорис, 1990 — Шпренгер Я., Инститорис Г. Молот ведьм. М., 1990.

Яворский, 1915 — Яворский Ю. А. Памятники галицко-русской народной словесности. Киев, 1915.

Wereńko, 1896 — Wereńko F. Przyczynek do lecznictwa ludowego // Materaily antropologiczno-archeologiczne i etnograflczne. Kraków, 1896. T. 1.

Ziemba, 1988 — Zemba J. Zwyczaje pogrzebowe w okolicach Uszycsy na Podolu rosyjskiem // Zbiór wiadomošci do antropologii krajowej. Kraków, 1888. T. 12.

болг. — болгарский

верхов. — верховинский

гом. — гомельский

долин. — долинский

емельч. — емельчинский

жит. — житомирский

зак. — закарпатский

ив. — фр. — ивано-франковский, бывш. станиславский

иршав. — иршавский

клим. — климовский

межгор. — межгорский

надворн. — надворнянский

перегин. — перегинский

петрик. — петриковский

путил. — путильский

рах. — раховский

рожнят. — рожнятовский

рус. — русский

серб. — сербский

ужгор. — ужгородский

черновиц. — черновицкий

Смерть и воскрешение — древние мотивы новогоднего ряжения, которые занимали важное место во всей драматургии этого святочного действа. И не случайно, что, несмотря на весьма пестрый состав персонажей-ряженых, существенно различавшийся по областям, «покойник» встречался почти повсеместно. Обращает на себя внимание тот факт, что тема смерти в сценках с участием ряженого-«покойника» («мертвеца», «смерти», «белой бабы», «белухи» и т. д.) причудливым образом переплетается с мотивами женитьбы и брака. По-видимому, этим объясняется распространенность сценок с «мертвецом» не только на святочных игрищах, но и на посиделках, приуроченных к началу поста: «похороны таркана» на «девичье заговенье» перед началом Филипповок, «похороны деда или Сидора» на масленицу, — а также к различным фазам свадебного обряда,[533] не говоря уже о детских и молодежных играх в «оживающего мертвеца». Тень этого персонажа витает над многими посиделочными развлечениями и играми, начиная с «имок» или «жмурок» и кончая «ящером», «оленем» и вариантами игр в «горюна» или «столбушку». При ближайшем рассмотрении нетрудно выявить непосредственную связь с визитом «мертвеца» и его эротической аурой и большинства святочных и свадебных сценок ряженых, ритуального озорства и проч.

Ожидание «духов предков», возвращавшихся на землю в определенные календарные или особо значимые ритуальные моменты, связано со смешанным чувством страха, праздничного возбуждения и приподнятости. Атмосфера страха поддерживалась со стороны старшего поколения при помощи запугивания и угроз, направленных прежде всего на девушек и детей (более ранние записи показывают, что такое же давление оказывалось на неженатых парней). Ватаги ряженых («куляшей», «белух», «окрутников», «кудесов», «шуликунов»), бродившие по улицам деревень, нападавшие на случайных прохожих, стучавшие в стены домов с такой силой, что падали иконы, нередко заглядывавшие в окна, извергая дым и искры изо рта, и т. д., вызывали самый искренний и неподдельный страх у любого «неверующего» и смельчака. Поведение «пришельцев» поддерживалось и их необычным, «страшным» обликом (отсюда и нередко их название «страшные наряжонки»).

Вот несколько описаний «страшных наряжонок»: «Ходили куляшами — наредяцця в ряски [тряпье], худой пиджак, лицо завяжут платком, шалью — только глаза видать» (д. Биричево). «Куляши наредяцца в шумное [шубное, то есть меховое], с заплатами, рукава разные, на головах тюрикй [остроконечные колпаки с рогами] да маски — и по деревне ходят по-под окошками» (д. Паново Кич.-Гор.). «В святые вечера ходили куляши — в полушубках, в туфлях на босу ногу, с бородой; лицо платком завязывали, чтоб одни глаза было видно; они в избе попляшут, а им за это роскоши дадут: конфет, орехов, пряников» (д. Рябьево, Панкратово).[534]

Весь наряд «страшных наряжонок» был построен на принципе «оборотничества»: переодевались в одежду другого пола (женщины в мужскую и наоборот), использовали необычные, порой несовместимые элементы одежды и обуви («рукава разные, шубу выворотят», «на одну ногу надевали лапоть, на другую катанок» [валенок], «на голове корзина или горшок» и, наконец, принимали «звериный» облик: «куляши выворачивали шубу и заходили в дом на четвереньках» (д. Маслово), «надевали колпак с рогами: набивали штаны соломой и приделывали к голове как рога» (д. Кречетово). Вообще все без исключения зооморфные персонажи ряжения относились к «страшным наряжонкам».