— Прикройся, бесстыдник.
Пока парень распускал ремешки и разворачивал яркое полотнище, женщина повернулась, собираясь уходить. Но не тут-то было.
— Ласточка моя, погоди хлопать крылышками!
— Чего еще?
— Ты сегодня при деньгах?
Я бы от такого взгляда шарахался, как от огня, а лохматый ничего, выстоял. Даже глазом не моргнул, только улыбнулся еще шире:
— Так при деньгах или нет?
Женщина подошла к нему вплотную, так, что чуть не уткнулась своим носом в его.
— Варс, голубь шизокрылый, ты же знаешь: такие вопросы задавать неприлично.
Интересное замечание. Неужели финансовое положение для них — куда более интимная вещь, чем…
— А про возраст, значит, можно?
О, теперь и на меня посмотрели. Мрачно-мрачно. И не будь вокруг решеток, я бы уже бежал прочь со всех ног.
— Цирк уехал, а клоуны остались, — резюмировала остроносая. — В основной труппе что, пополнение?
— Ага-ага! — радостно закивал парень, который в моем каталоге знакомых теперь навсегда прописался как Вася. — Собственно, я потому и…
— Номер не пройдет.
— Ласточка моя!
— Он тебе кто?
— Э…
— И кто он вообще? — Женщина всмотрелась в мое лицо внимательнее, то сдвигая, то раздвигая брови. — Бескрылый?!
Еще одно название для меня? А что, звучит лучше «одноклеточного». Хотя тоже обидно. Вроде как прямо указывает на ущербность.
— Ласточка моя, это совершенно не важно!
— Ну да, ну да. Зная тебя и твои выкрутасы…
— Вот честно, положа руку на сердце! Не для себя прошу. Для доброго дела.
— С этого все будущие мошенники начинают.
— Ласточка моя!
— О, пардон, ты у нас мошенник уже состоявшийся. Только почему-то вдруг решил удариться в детство.
— Ты не поверишь.
— Конечно, не поверю.
Несмотря на мечущиеся громы и молнии, выглядели эти двое давними друзьями, которыми наверняка и являлись. В крайнем случае, коллегами или напарниками. И должны были рано или поздно прийти к компромиссу, поэтому разыгрываемый на импровизированной сцене спектакль был хорош именно в процессе: даже охранник наблюдал за парочкой с ленивым, но любопытством.
— Это может стать выгодным предприятием.
— Неужели? В прошлый раз, когда ты говорил нечто такое, помнишь, чем все закончилось?
— Ласточка моя, и на старуху бывает проруха.
— Тебя что-то очень часто рушит, старичок.
— Больше не буду!
— Кто ж тебе позволит?
— Но напоследок-то, а?
— Если он такой уж выгодный, что ж до сих пор тут обретается?
— Ты же знаешь ду… наших великодушных хозяев! Их высочайшее положение не позволяет тратить силы на всю эту мелкую суету с поисками покупателей.
Да уж. Сидеть и ждать, пока тебе все принесут на блюдечке, гораздо приятнее. И что характерно: сидят. Потому что остальные участники игры приняли предложенные правила. Нет чтобы дать отпор, оставить с носом, так сказать… А с другой стороны, кому охота окучивать оранжерею, пусть и из чувства протеста? Своя рубашка всегда ближе к телу.
— А ты покупателя найдешь?
— Всенепременно!
А парень-то загорелся. И откуда только это воодушевление взялось? Ни дать ни взять — торговый агент, пытающийся всучить несчастной домохозяйке абсолютно ненужную, зато крайне дорогую хрень.
— И я получу комиссионные?
— Даже не сомневайся.
Великий комбинатор какой-то. Доморощенный. Но судя по искренней уверенности, либо знает рынок, либо просто ему известно что-то такое…
— Ладно, закончим пока на этом. Сколько?
Лохматый повернулся к охраннику:
— Ландыш ты мой серебристый, озвучь прейскурант, будь ласка.
Я бы, наверное, не понял, чего от меня хотят, но друид оказался куда сообразительнее, хоть и тормозил с ответом секунд пятнадцать.
— Нет цены.
— Как это нет? Должна быть.
Мужик с цветком на голове снова задумался, явственно скрипя мозгами. Видимо, копался в местной базе данных, невидимой для всех остальных. Впрочем, проведенные изыскания результат не изменили:
— Нет цены.
Он еще немного помолчал и добавил:
— Не продается.
Для меня в таком ответе ничего удивительного не было, а вот лохматый изумленно расширил глаза.
— Совсем-совсем?
— Не продается.
Интересно, а на что он рассчитывал? Мог бы догадаться, что, пока выкупать некому, сумму выкупа определять не станут.
— Все продается и покупается. Кроме любви моей ласточки, конечно! Только бы продавец нашелся… Не знаешь такого на примете, клен ты мой опавший? А то покупатель — в наличии.
Думает, что друид на это клюнет? Уж слишком примитивная наживка. И даже если остроносая по знаку парня призывно звякнет связкой каких-то жетонов, неужели этого хватит, чтобы…
— И бакшиш хороший прилагается.
Нельзя сказать, что его глаза загорелись: два мутных кругляша вряд ли могли выражать какие-то сильные эмоции. Зато толстые пальцы рефлекторно сплелись и расплелись.
Смелость города берет. Наглость — второе счастье. А может, в рассказах парня было куда больше правды, чем я могу себе представить, и космические садовники в самом деле те еще варвары, во главу угла ставящие наживу. Только и исключительно.
— Ну так как? Сторгуемся?
Хотя вполне заманчиво эта местная валюта звякает. Звонко и многообещающе.
— Другого предложения может и не поступить.
Комично все это выглядит. Недавний пленник, все еще не нацепивший на себя полосатое пончо, а помахивающий им в воздухе, и тюремщик, взвешивающий в уме плюсы и минусы предложенной сделки. Покупатель и продавец. Как мало, оказывается, бывает нужно, чтобы сменить роли. Всего одно мгновение.
— Дюжина гиней. И шиллинг сверху.
Женщина снова скривилась, но отсчитала затребованную сумму. Жетоны растворились где-то в стебельках друидовского мундира, и решетка моей камеры тоже пошла вниз, легко скользя прутьями по мокрой коже.
Бам-с.
А это я выпал наружу. Не целиком, конечно, примерно по пояс.
С уровня пола остроносая смотрелась еще грознее, особенно когда заявила:
— Я его на себе не потащу.
— Ну как можно, ласточка моя? У меня и в мыслях не было!
Меня подхватили под мышки и поставили на ноги. Черт, а сидеть было гораздо удобнее… Лежать — тем более.
— Вот, возьми!
О, со мной даже поделились последней рубашкой?
— Да не тискай его, не девица же! Накинь, и все.
Что там требуют хорошие манеры? А, спросить в ответ:
— А тебе это не нужно?
— Нужно. Все ему нужно, — проворчала женщина, высвобождаясь из складок своего пончо и швыряя цветастый ковер Васе. — Пользуешься моей безграничной добротой на всю катушку.
— Ласточка моя, я, как всегда, перед тобой в неоплатном…
— И неоплаченном. Да держи ты его крепче!
Больно, кстати. Так ребра сжал, что аж хрустнули.
Ненавижу это состояние, когда голова ясная-ясная, а ноги ватные. И картинки перед глазами — красочные, контрастные, кажется, что можешь разглядеть каждую крохотную деталь.
Вот коридор, по которому мы идем. Он похож на корзинку. Длинную и вытянутую, без донышка. Потому что плетеный. В смысле, сплетенный из тысяч прутьев. Они и внизу, и над головой, и слева, и справа. А еще сквозь них что-то просвечивает. Или правильнее будет сказать — темнеет? И с каждым шагом мне становится все холоднее, словно откуда-то настойчиво тянет сквозняком.
Надо же, у корзины все-таки обнаруживается дно. Металлическое, во вмятинах и пятнах, изборожденное швами. Оно разъезжается в стороны створками и пропускает нас… внутрь. Во что-то тесное, загроможденное странной утварью и монотонно гудящее. Как пчела жужжит. Или две.
— Пердуперждение! Пердуперждение! — Истошный крик раздается сразу со всех сторон, вызывая в ушах колокольный звон. — Примитивная форма жизни!
— Эта рухлядь все еще работает? Вот уж не ожидала… Да хватит уже!
Женщина бьет ногой по стене, и громкоговоритель затыкается. Зато начинается обмен репликами:
