Вот потому у Максуда было множество врагов. И сейчас, на первом привале у подножья гор, через которые завтра ляжет караванная тропа, Максуд-предводитель и прикидывал, кто из них бросился за ним в погоню.

Искендер из рода Расулов, уроженец черной земли Кемет? К счастью, он уже безопасен. Некогда он, тогда еще зрелый муж, попытался отобрать богатый караван, который впервые вел Максуд. Но горы, лежащие по дороге, сыграли с людьми Искендера скверную шутку. Их покусали змеи, которым неоткуда было взяться на иссушенных каменистых склонах. Тогда Искендер решил, что Максуд призвал на помощь волшебство, дабы уберечь караван, и ославил Максуда колдуном. Но купцы, все чаще прибегавшие к услугам молодого предводителя, в один голос решили, что пусть он будет хоть сыном самого Иблиса Проклятого, но доводит караваны до цели без потерь.

Франк Жуан, решивший, что знает путь до Восходных скал — места, где солнце поднимается из океана? Нет, у него достанет здравого смысла удержаться от похода.

Слуга конунга, Ялгмар Беспощадный, уже десятки лет живущий в прекрасном Багдаде? О, этот мог бы рискнуть своей шкурой. Но он стар, и стары спутники его юности. Они просто не решатся на столь далекий и трудный поход…

«Кто же еще?» — спрашивал Максуд у холодной луны. Но лишь тишина была ему ответом. И в этой тишине он уснул, дабы завтра из-под поседевших бровей вновь настороженно осматривать каждый камень под ногами.

Увы, его собственный сон оказался предателем… Переливы богатырского храпа предводителя каравана заглушили осторожные шаги того, кто ждал этого мига. Ящерицей скользнула верткая тень, растворившись в черноте у скал. Блеснула едва видимая искра из-под кресала, и вот уже факел осветил камни вокруг входа в узкую пещеру.

— Да пребудет Аллах с каждым из нас! — прошептал некто в темноту.

И с удовольствием услышал в ответ:

— И да сохранит он каждого из нас!

Второй факел осветил стены крошечной пещеры, способной укрыть путника, но, без сомнения, всего лишь одного.

— Максуд уснул…

— О да, я слышу это! — Изуродованное длинным шрамом лицо говорившего скривилось в усмешке. Лицо же пришельца по-прежнему оставалось в густой тени. — Ты узнал, что везет караван?

— О да! — Мальчишка (а лазутчиком был совсем юный отрок) рассмеялся. — Добрая половина мешков нагружена пряностями. Аромат так силен, что за ним теряется и запах пота, верблюжьего и человечьего.

— Но ты уверен, что это не уловка старого хитреца, дабы скрыть истинный характер груза?

— Нет, уважаемый. Я на удачу запустил руку в один из мешков… Вот, понюхай сам.

Мальчишка раскрыл ладонь, и в ноздри человека с изуродованным лицом ударил запах аниса, терпкий и кислый.

— Но зачем же везти обычный анис через горы в… Куда, ты сказал, отправляется караван?

— Я ничего такого не сказал, уважаемый, — покачал головой мальчишка. — Никто из нас не знает конечной цели странствия, не знает и того, сколь долго это странствие продлится… Известно лишь, что все мы, погонщики, круглые сироты. Что на родине нас не ждет никто, кто считал бы дни до нашего возвращения…

Уродливый незнакомец усмехнулся, и шрам превратил его лицо в чудовищную маску смерти.

— Это мудрый поступок… Мудро не говорить погонщикам ничего, мудро найти тех, кого никто не ждет. Но и глупо одновременно. Ибо вызывает подозрения. А все то, что вызывает подозрения — небезопасно…

— Да, уважаемый, — согласился мальчишка.

— Итак, зачем же везти через горы в неведомые страны обычный вонючий анис?

— Не только анис… Я слышал еще ароматы асафетиды и бадьяна, куркумы и зиры…

— Это не важно, глупец… Зачем везти все это на восход, если обычно караваны, нагруженные специями, держат свой путь на закат? Разве мало на восходе мест, где растут все эти травки и кустики?

— Прости, уважаемый, я знаю лишь то, что караван, груженный пряностями и предводительствуемый оглушительно храпящим Максудом, завтра взойдет на горную тропу, ведущую через хребты и ущелья куда-то на восход.

— Этот хитрец опять решил идти по древней, столетиями не хоженой тропе, — проворчал человек с изуродованным лицом. — Что ж, не будем соревноваться в мудрости, Максуд-странник. Я просто последую за тобой и все узнаю сам.

Затем говоривший обернулся к мальчишке.

— Возвращайся к каравану, глупец. Да смотри, зорко следи за каждым шагом своего предводителя! А завтра ночью вновь ищи мой знак в окрестных скалах. Вот тебе монетка за труды.

Монетка блеснула благородным золотом, и мальчишка, раскрывший было рот, низко поклонился и убежал.

— Зачем же ты, глупый толстый Максуд, отправился с караваном глупых вонючих пряностей туда, где они в тыщи раз дешевле?

Сухое потрескивание факела было единственным звуком, ответившим неизвестному. И еще оглушительный храп того самого Максуда, о котором столь пренебрежительно отозвался этот незнакомец.

— И он, он тоже назвал меня глупцом… — прошептал мальчишка, возвращаясь к лагерю. Факел он давно уже погасил. И теперь лишь луна освещала его путь по узкой тропке.

— Если бы я так храпел, матушка придушила бы меня еще в колыбели…

— И это было бы самым мудрым поступком в ее жизни! — внезапно раздался голос того самого Максуда-странника, который оглушительно храпел внизу. — Гулял, сорванец?

— Я… — Мальчишка запнулся. Признать, что отправился гулять в незнакомых горах, было глупо. — Я… просто отошел по нужде, хозяин.

— И прихватил с собой факел с кресалом, чтобы легче было привлечь змей и скорпионов… И измазал пряностями руки, чтобы волки, которых, должно быть, тоже немало в здешних местах, сожрали тебя с бóльшим удовольствием!

Мальчишка молчал.

— Так, значит, ты отошел по нужде. А факел просто перепутал с посохом, которым куда удобнее отбиваться от нападения… Что молчишь, умный отрок? Отчего не пытаешься переубедить толстого старика, которого лишь легковерные дураки могут призвать в предводители каравана?

И тут мальчишка разрыдался. Слезы ручьем текли по его лицу, он шмыгал носом и пытался что-то сказать, но, кроме клацанья зубов, Максуд не слышал ничего.

— Да будет тебе! Угомонись! Прекрати, я сказал!

Но мальчишка все не мог упокоиться. Тогда Максуд решил, что он более ничего не скажет этого юному глупцу, но постарается не спускать с него глаз до того самого мига, пока поручение чинийских купцов не будет исполнено в точности и без потерь.

Светало. Пофыркивая, отряхивались от короткого сна верблюды, ежились в утренней свежести люди, зевая и плотнее запахивая толстые полосатые халаты. Гасли костры, заливаемые остатками чая. Караван готовился выступать.

Мальчишка, по-прежнему привязанный кушаком к седлу первого верблюда, неловко взобрался наверх. В глазах его горел такой гнев, что Максуду стало не по себе.

— Аллах всесильный, — пробормотал предводитель каравана, — а я прикидывал, вспоминал своих старых врагов… А думать-то надо было о врагах новых… Что ж, посмотрим, кто появится на закате и куда приведет этого неизвестного моя хитрость.

Никуда не торопились верблюды, отмеряя своими узловатыми ногами фарсах за фарсахом. Дремал в седле привязанный мальчишка, так и не сказавший Максуду ни слова. Молчали и остальные погонщики, быть может, и удивляясь необычному пути, каким следовал караван, но никак не показывая этого своего удивления.

Тропа через горы оказалась весьма короткой и вскоре вывела путников к шумному селению. Нет, то был не обычный караван сарай, то был почти город. Многоголосый и многоязыкий говор на его улицах напоминал сам Багдад, столицу всех правоверных. Зазывалы у распахнутых настежь ворот целой улицы караван-сараев пытались перекричать друг друга, расписывая прелести отдыха именно здесь, у гостеприимного хозяина Мустафы, а потом Энвера, а потом и вовсе Фердинанда. Но караван все шел и шел.