– Я буду с вами откровенен, Бауэрнштерн, – сказал я спокойно, чтобы он мог взять себя в руки. – Вам показалось, что вы видели одного человека, немца, нациста, которого знали раньше. Этот человек узнал, что вы здесь, и решил донести, что вы бывший нацист. Он, конечно, не пошел сам доносить, этого он не мог сделать, но сообщил кому следует. Вот почему к вам вдруг начали относиться, как к врагу. Все это мне сегодня подтвердили из Лондона. Вы вышли из партии, но вы в ней состояли несколько лет и, эмигрировав, пытались это скрыть. К несчастью для вас, в Лондоне есть два человека, которые помнят, что вы были нацистом.

Она была женщина, она любила Отто и видела его сейчас униженным и глубоко несчастным. То, что она услышала, грозило осквернить и память о муже, о Вене, обо всем, что было ей так дорого. Поэтому она не упрекала Отто, а обрушилась на меня.

– Как я вас ненавижу! И зачем я позволила вам прийти ко мне в дом!

– Вряд ли было бы лучше вести этот разговор в полиции, – возразил я. – И вы нисколько не поможете Отто тем, что будете оскорблять меня. Если все это вам так неприятно, почему вы не уходите?

– Потому что я вам не доверяю! – закричала она.

– Ну-ну, перестань, Маргарет, – сказал Отто. – Во всем виноват я сам. Да, я вступил в нацистскую партию… я был обманут, как и многие другие… и мне приказали молчать об этом. Я скрывал это от Альфреда, потом от тебя. Но, когда они вошли в Вену и я увидел, каковы их истинные намерения и что они собою представляют, я вышел из их партии. Это было нелегко. И с тех пор я хотел только одного: бороться с ними до конца, отдать все силы этой борьбе, а если понадобится, и жизнь. Поверь мне, Маргарет, прошу тебя!

Он снял очки, чтобы вытереть глаза, и лицо его стало сразу беспомощным и детским, как у большинства очень близоруких людей, когда они снимают очки. Это обезоружило Маргарет, и она улыбнулась ему нежной, всепрощающей улыбкой и прикрыла его руку своей.

– Я тоже верю вам, – сказал я, начиная чувствовать себя лишним. – И если вы хотите помочь в борьбе с нацистами, вам сейчас представляется случай. Мне нужно сделать как раз то, что хотели сделать вы. Мне нужно установить имя человека со шрамом. Перед вами промелькнуло лицо. Оно вам кого-то напомнило. Кого же?

– Я не могу вам ответить, пока не буду знать, кто вас уполномочил задавать такие вопросы, – возразил Отто с достоинством. – Доктор Бауэрнштерн только что сказала, что она не доверяет вам, как же я могу доверять? Мне лучше, чем кому бы то ни было, известно, что нацистские агенты есть повсюду и даже здесь, в Англии.

Я посмотрел на смущенную Маргарет.

– Ну, спасибо, доктор, удружили! Теперь он мне не верит! На этой неделе в Грэтли нацистские агенты убили двух человек, знавших слишком много. Подождем, пока они убьют третьего, и скажем «хайль Гитлер!». Так, что ли? – я и сам понимал, что это была ребяческая выходка. Но уж очень я разозлился.

Ничего не отвечая мне, она обратилась к Отто:

– Я ведь говорила тебе, что ночью мистер Нейлэнд работал вместе с инспектором Хэмпом и как будто даже распоряжался всем он, а не инспектор. Я думаю… что… – Она остановилась.

Отто кивнул головой и посмотрел на меня.

– Лицо, которое я видел, напомнило мне одного нациста, капитана Феликса Роделя.

– Спасибо, – сказал я деловым тоном. – Ну, а я знаю, где его найти, и сегодня вечером собираюсь побеседовать с ним.

– Вы хотите, чтобы я пошел с вами и опознал его? – встрепенулся он. – А куда надо идти?

– В дом, где я еще ни разу не бывал. Но я приблизительно знаю, где он находится: пройдете завод Белтон-Смита и дальше еще около мили. Это Оукенфилд-Мэнор, усадьба полковника Тарлингтона. Встретимся в девять часов у ворот с внутренней стороны.

Он с некоторым недоумением повторил мои инструкции, потом спросил:

– А револьвер у вас есть?

– При себе нет, – отвечал я. – Нам не рекомендуется носить оружие, и я отлично обхожусь без него. А что?

– Если это Родель, то он очень опасный человек.

– Придется рискнуть. – Я встал. – Значит, жду вас там в девять. – Я повернулся к Маргарет – лицо у нее было не слишком веселое. Я не знал, увидимся ли мы еще, и мне многое хотелось ей сказать, но сейчас я ничего сказать не мог. – Спасибо за чай. Будьте здоровы.

Я поспешно вышел. Кажется, она что-то сказала и проводила меня в переднюю, но я не остановился, не оглянулся, а сорвал с вешалки пальто и шляпу и почти выбежал в холодные, сырые сумерки. Близился уже час затемнения.

На Раглан-стрит я нашел записку от инспектора, из которой узнал, что Джо сначала запирался, но в конце концов не выдержал, подписал свое признание и потребовал священника. Но признался он только в том, что нанес удар Шейле и пустил машину в канал. Он отрицал всякую причастность к шпионажу и не выдал никого. Итак, с ним предстояло еще повозиться. Инспектор переслал мне и записку от Периго. Периго сообщал, что обедает сегодня в «Трефовой даме» и надеется, что я составлю ему компанию.

Я пришел туда около половины восьмого, и мы встретились с Периго в баре. Бар был полон, но чего-то словно не хватало. За стойкой растерянная девушка безуспешно пыталась заменить Джо. Мне хотелось выпить, и я сказал об этом Периго.

– Почему же нет? – отозвался он со своей неизменной усмешкой. – У вас сегодня был удачный день.

– Он еще не кончился, – напомнил я. – Главное впереди. И, по-видимому, придется действовать тем же способом, потому что у нас слишком мало улик. Надо не дать им времени сообразить это.

– А в таком случае вы должны быть трезвым и бодрым, – сказал он.

– Насчет бодрости не знаю, а трезвым – безусловно. И все-таки я хочу выпить. – Я хмуро взглянул на публику, густо облепившую стойку и состоявшую главным образом из молодых военных с их подругами. – Я сегодня чувствую себя старым, прокисшим брюзгой. Я всем недоволен – и этой проклятой войной, и Англией, и своими личными делами.

– Вот принесу вам второй, покрепче, и тогда потолкуем, – сказал Периго. Он засеменил к стойке и очень скоро вернулся с двумя новыми коктейлями. Ему как-то всегда удавалось получать все раньше других. – Ну-с, – начал он весело. – Теперь я буду говорить с вами, как мудрый старый дядюшка. Войну мы выиграем, то есть мы непременно разобьем державы оси, ибо, по-моему, союз Америки, России, Китая и Англии непобедим. Дальше – Англия. В ближайшие два года ей предстоит сделать выбор: воспрянуть духом и начать все заново или разлагаться и умирать от старых болезней. Первое достижимо, если она возьмет за шиворот пятьдесят тысяч почтенных влиятельных джентльменов и твердо прикажет им замолчать и прекратить свою деятельность, иначе им найдут другое занятие, весьма неприятное. В прежние времена меня вполне можно было причислить к этим господам. Ну, а что касается вас, Нейлэнд, вы уже не так молоды, чтобы делать мудрые глупости, и еще не так стары, чтобы успокоиться в глупой мудрости. Вам нужна перемена. И, пожалуй, нужна женщина, которую вы любили бы и уважали и которая постоянно твердила бы вам, что вы – чудо. Теперь давайте захватим столик. Война войной, а надо еще разок пообедать как следует, пока это заведение не закрылось или не свело все меню к одному только разбавленному пиву.

В середине обеда Периго объявил:

– Смотрите, наш друг миссис Джесмонд покинула своих мальчиков и направляется сюда. Что мы ей скажем, как вы думаете, Нейлэнд?

– Да первое, что придет в голову, – проворчал я. – Ее ждет парочка приятных сюрпризов.

Но самый большой сюрприз ждал нас. Правда, это произошло чуть позже. Миссис Джесмонд начала с того, что ее тревожит отсутствие Джо, который сегодня в первый раз не вышел на работу.

– Можете не тревожиться, – сказал я. – Джо арестован. Вам придется проститься с Джо, миссис Джесмонд.

– А ведь любопытно, что я никогда не обманывался насчет Джо, – заметил Периго.

– И я тоже, – отозвалась миссис Джесмонд совершенно спокойно. – По-моему, он очень неприятный человек и, наверное, очень испорченный. Но работник он отличный. И «Трефовая дама» без него будет уже не та.