По окончании войны, перед самой демобилизацией, с Владимиром Алексеевичем произошло другое, не менее промыслительное стечение обстоятельств. Под самый занавес службы, во время оформления документов на демобилизацию, ему довелось попасть на занятия одной известной в Москве литературной студии, где он познакомился со многими видными поэтами. На одном из занятий Владимир Алексеевич решился прочитать свои стихотворения. Некоторые из них приглянулись, после чего он закрепился в студии как постоянный слушатель и прилежный ученик опытных мастеров. «Удивительна та быстрота, с которой произошли при посещении этих занятий психологические и прочие перемены от стихов, о которых мне как-то не хотелось теперь вспоминать, я за несколько недель проскочил путь к стихам, которые мечтал бы написать сейчас» (В. Солоухин).

Там же, в студии, он познакомился со студенткой филологического факультета МГУ Мареллой Погосбековой. Она и стала его первой любовью. Период этой любви обернулся не только творческим подъемом, но и следующей ступенью в образовании дяди Володи. В 1946 году он поступил учиться в Литературный институт имени Горького.

Его однокурсник и близкий друг, известный писатель С. И. Шуртаков вспоминает, что в институте они сидели с Владимиром Алексеевичем за одной партой, вместе допоздна готовились к экзаменам и часто до хрипоты спорили о смысле жизни и назначении человека. Семен Иванович, которому сегодня 86 лет, говорит, что стихи Солоухина еще в институте принимались на «ура». Благодарная память С. И. Шуртакова удержала много деталей из жизни начинающего тогда молодого литератора Солоухина. Проживая в Москве, близкий друг Владимира Алексеевича каждый год в день рождения своего товарища неизменно приезжает в Алепино.

Говорят, если хочешь знать о писателе все, читай его произведения. Сюжет и многие детали единственного романа Владимира Алексеевича – «Мать-мачеха» – представляют собой часть его жизни. В нем рассказ о его первой любви. Летом 1949 года он привез Мареллу (в романе она – Энгельсина) на каникулы в Алепино. Собственно, эпизода этого, как такового, в романе нет, он присутствует в другой вещи Солоухина, в рассказе «Кувшинка».

Им обоим было тогда по 25 лет. Молодые, веселые, влюбленные… Она – небольшого роста, худенькая, будто девочка-подросток, красивая, особенно выразительны были ее глаза и волосы, черные, кудрявые, ниже плеч… Помню эту девушку очень хорошо и пишу не с чьих-то слов…

С нами, много младше ее, она держалась подругой. С нами, это значит с моим младшим братишкой Володей и моей двоюродной сестрой из Москвы Леной, дочерью Валентины Алексеевны. Один из предков Мареллы некогда женился на красивой грузинской княжне, и потому всем нашим родственникам нравилось звать ее княжной. Рядом с Владимиром Алексеевичем, тогда только набиравшим свою кряжистость, она выглядела миниатюрной куклой, игрушкой, при этом она очень мало ела. Кусочек хлеба отрезала таким, что через него легко было смотреть на свет. Этой удивительной в наших глазах умеренностью, она стремилась предупредить свойственную почти всем южным женщинам раннюю полноту.

Однажды нам с Леной не разрешили вечером идти на танцы, наказав за то, что днем мы хотели взобраться по шаткой лестнице на церковную колокольню. Конечно, танцы для нас, малолеток, еще не были так привлекательны, как это случится позже. Бегая на них, мы больше смотрели на танцующих и слушали музыку. Для мальчишек и девчонок здесь был свой интерес, своя как бы жизнь, иногда чрезвычайно интересная. Понятно, что остаться без танцев показалось обидным. Покуксившись, мы решились нарушить запрет. И помогла нам в этом Марелла. Вечером все наши взрослые собирались по обычаю внизу, на первом этаже алепинского дома, и играли в карты. Играли, надо сказать, шумно – кто-то кого-то вечно надувал иль, выглядев чужие карты, шутя выдавал их соперникам, а то и просто подсказывали друг другу удачные ходы, нарушая все запреты. Марелла обычно не играла. Она садилась около «моего Володи», как называла она его. Мы попросили ее, когда взрослые отвлекутся и забудут о нас, помочь нам спуститься с окна второго этажа, ну и конечно же не выдавать нас. Она так и сделала. Уж как потом выкрутилась, нам так и осталось неизвестным, главное – нас после этого ни за что уже не наказывали. Вместе с молодыми мы часто ходили в лес и на реку. Помню, как пришли в престольный праздник – Яблочный спас (19 августа), в соседнее село Спасское.

В Алепино специально для дяди Володи Алексей Алексеевич соорудил в саду небольшой домик, запомнившийся мне весь в желтых тонах, поскольку стены и пол были из чистого некрашеного дерева. Этот домик со столом, постоянно заваленным бумагами, стал первым кабинетом писателя. Из всей обстановки в этой «обители муз» нас больше всего привлекала боксерская «груша», прикрепленная к потолку. Трудно было удержаться, чтобы не поколотить ее в удовольствие. Но главной забавой детям и взрослым стало купание в Ворше. От дома, преодолев небольшой прогон, прямо к реке спускалась набитая тропинка. Особенно азартными и методичными купальщиками оказались три брата – Виктор, Николай и Владимир. Каждое утро перед завтраком, несмотря на погоду, они весело бежали к реке. Сила постоянной военной закалки сказывалась у них и на отдыхе.

Каким чудесным для всех нас выпало то лето. Как хотелось продлить его, но в жизни все когда-нибудь кончается. Завершился и тот чудный отдых… Жизнь развела нас с родными на целых пять лет.

Навсегда развела она лишь дядю Володю с его Мареллой. Перед этим все наши от всей души желали и радовались их предстоящей свадьбе, но мать Мареллы неожиданно круто воспротивилась: «Не для того я тебя вырастила, чтобы отдать за какого-то писаку». Ни о каком браке она и слышать не желала. Чуть позже, когда Марелла выплакалась первыми слезами отчаяния, она начала знакомить дочь с другими мужчинами. Но слезы повторялись вновь и вновь. Всякий раз после них следовали новые взаимные уговоры. В конце концов Марелла подчинилась в одном, в отказе от любимого навсегда. А вот замуж она так и не выходила. Может быть, это стало условием с ее стороны, а возможно, и местью матери.

Вся эта история в душе Владимира Алексеевича оставила большую рану. Не уверена, что, даже написав роман, он окончательно освободился от груза горьких, но бесконечно счастливых для каждого искренне влюбленного воспоминаний. Приведем строки дяди Володи об этом:

Как часто бывает с людьми, не связанными больше друг с другом, я уже думала, что никогда не встречусь с Мареллой. Однако жизнь все же столкнула нас, и столкнула при обстоятельствах, о которых лучше рассказать чуть ниже.

…После окончания института Владимир Алексеевич стал сотрудником журнала «Огонек», самого популярного из всех издаваемых в СССР журналов. По заданию редакции ему приходилось много ездить по стране, писать о делах и людях. В одной из командировок, а это случилось на Крайнем Севере, в городе Нарьян-Маре, он встретил свою будущую жену Розу Лаврентьевну, родившуюся в Орле и бывшую моложе его на три года. По окончании Ленинградского медицинского института ее направили на Север работать детским врачом. Несостоявшаяся любовь у одного, груз каких-то своих, возможно, не менее глубоких проблем у другого… В общем, встретились, как говорится, «два одиночества». На радость ли, на горе, на счастье или на беду?!. Как прожили они свою жизнь, жалели ли, что оказались вместе, а может, напротив, были счастливы? Судить им двоим!

После того памятного лета с Владимиром Алексеевичем я встретилась вновь только в 1954 году. Произошло это у нас, в Кустанае. К тому времени он был женат, и у них с Розой Лаврентьевной подрастала дочь Леночка. Хочешь не хочешь, а время лечит душевные раны.