Самое странное – Инга полностью отдавала себе отчет, что не выздоравливает, а словно бы из одной грани сумасшествия скатывается в другую. Однако у нее ничего не выходило с этим сделать, никак не получалось исправить. Инга старалась еще больше погрузиться в работу, чтобы отрешиться от мыслей. И этим сильнее беспокоила Валентина Петровича. Замкнутый круг какой-то, в котором не было видно ни конца, ни краю. Нарастающая апатия и подавленность. А еще – тихо подкрадывающееся понимание бессмысленности жизни. Своей. Она так старалась спастись, доказать, что невиновна. Вытерпела одиночество в том доме, заключала договор с Нестором. Что-то ему пыталась доказать и объяснить. Не анализируя, так много получила от него, и столько потеряла, разрушительно убежав…
В чем смысл ее жизни теперь? Инга старалась вылечиться, делала все, что ей советовали, работала – но уже не понимала: для чего и зачем? Зачем это все? Сама ее жизнь для чего?
Ответа Инга не видела. Искала, и не могла найти.
В сентябре похолодало. Не резко, но схлынула душная жара. Инга пыталась воспользоваться этим и чаще гуляла после работы. Но теперь она избегала других людей. Несмотря на все советы психотерапевта, Инга больше не могла заставить себя войти в поток людей. Не было у нее больше сил вновь и вновь испытывать разочарование и метания в мыслях и душе. Весь скоп эмоций, которым Инга просто не могла найти выход, так и не успокоившееся после всех бесед с Валентином Петровичем чувство своей вины, отчаяние – они давили на ее сознание. Как та самая нить, скручивались, вились внутри, свиваясь в клубок все эти дни, недели, месяцы. И теперь этот клубок стал огромных размеров. Он давил на Ингу изнутри, перекрывая горло, не позволяя вдохнуть, заставляя сутулиться под какой-то непомерной невидимой тяжестью, лежащей на ее плечах.
Ее состояние заметила даже Карина, посоветовав Инге взять неделю отпуска. Нет, Соболева была очень довольна результатами работы Инги. Даже признала, что не ожидала настолько быстрого и глубокого понимания Ингой ситуации в отеле и такой самоотдачи. Однако Карина это повторила несколько раз, ей необходим отдых. И Соболева, как ее непосредственный начальник, и человек, которому судьба Инги не безразлична – настаивает на выходных.
Вот так она осталась дома, совершенно не понимая, что делать. Один на один с самой с собой, тенями, виной и приближающимися именинами. Родители хотели приехать, отпраздновать с дочерью тридцать третий день рождения. Она отказалась, слукавив, обманув, сказав, что будет работать, что в этом году не хочет праздновать. Да и вообще, такую дату не отмечают. Подводят итоги, размышляют о жизни – да. А праздновать не хочет.
Может родители не были согласны, но с дочкой не спорили. Позвонили утром, поздравили, наговорили огромное количество пожеланий. Мать расплакалась в трубку. Отец тоже едва сдерживал слезы. Инга это слышала, и сама плача. Она их очень любила, и честно сказала об этом. А вот остальное утаила. Двадцать раз пробормотала «спасибо» и пообещала, что обязательно будет веселиться. Отложила телефон и бессмысленно уставилась на свои руки.
Инга понятия не имела, чем заняться. И ей уже даже ничего не хотелось: ни праздника, ни чьих-то пожеланий. Хотелось забыться. Хоть на секунду избавиться от давления внутри, иметь возможность просто свободно вдохнуть. Хотелось к Нестору…
Видимо, стремясь убежать от этой мысли, она вскочила с постели, кое-как приняла душ и выскочила из квартиры, впопыхах одевшись. Инга не позавтракала, как это часто случалось в последние недели. Даже волосы до конца не просушила. Не важно. Короткие, сами быстро высохнут. Рухнула на переднее сидение своей машины и отправилась ездить по городу. У нее не было цели или какой-то идеи. Она просто каталась, стараясь «уехать» от какой-то безнадежной боли, подкрадывающейся все ближе. А к середине дня – не выдержала. Увидела торговый центр, в котором работала раньше, и решила пройтись по магазинчикам, в глупой надежде, что сегодня толпа поможет ей избавиться от одиночества.
Это не сработало, разумеется.
Инга бродила по этажам, стиснув зубы и судорожно кивая в ответ на приветствия бывших сотрудников. Отводя глаза от их любопытных взглядов. И против своей воли все время возвращалась мыслями к тому дню, когда устроила здесь экскурсию Лютому, сама о том не ведая. Постояла у витрины магазина Боруцкого, повторяя путь. Дошла до отдела часов и безделушек. И вдруг увидела ножик. Маленький, красный, швейцарский. Точно такой, каким он вынимал занозы из ее ладони. Не имея понятия, зачем это делает, Инга поддалась порыву и попросила продавца упаковать этот ножик ей.
Странный подарок самой себе на день рождения. Но он почему-то показался Инге очень правильным. Сжимая этот ножик в ладони, она вышла из центра и поехала кататься дальше.
За целый день Инга так ничего и не съела. Зато, пока она кружила дорогами города, к ней пришла странная мысль, показавшаяся, тем не менее, до боли правильной. Она не видела смысла в своей жизни. И поняла, что не может теперь даже найти в себе мотивации бороться за нее дальше.
Впервые за эти месяцы Инга позволила себе заглянуть внутрь самой себя откровенно, руководствуясь только своими чувствами, а не советами психотерапевта, замечаниями Карины или своим «адекватным» пониманием того, что правильно. Ей был необходим Нестор. Она нуждалась в нем так, как никогда и ни в ком не нуждалась. Ни в Мише, за которого однажды вышла замуж, ни даже в родителях, хоть и любила их безгранично. Не в том, чтобы он решал все з нее или подавляюще заботился. Нет. Она просто хотела обнять его, поцеловать. Ощутить его тепло и силу. Быть рядом…
Любила ли она Нестора? Инга не знала, можно ли это назвать любовью. Чувство, которое она испытывала было больше похоже на одержимость и болезнь, охватившую все ее тело. Не только душу и разум, а и каждую клеточку, пропитавшую кожу, мышцы, въевшуюся в кости. Здесь не было романтики или каких-то светлых иллюзий. Их отношения оказались короткими, полными молчания, противостояния и настороженности. Но и такой потребности друг в друге, которой, Инга знала совершенно точно, никогда уже не испытает ни к кому.
И она не могла дальше жить, зная, что уже имела все. Имела. И разрушила своими руками, какими бы трудными эти отношения ни были.
Любовь? Не любовь? Бог знает.
Инга же просто была больше не в состоянии существовать без Нестора. А его, она уже не сомневалась, на этом свете больше не было. Это понимание вновь всколыхнуло притаившееся в ней море боли и вины. Жить так дальше показалось невыносимым.
Мало отдавая себе отчет, Инга выехала за город и направила машину к месту, которое ей всегда нравилось. Там, если пройтись от дороги метров двести вверх, на небольшой холм, открывался очень красивый вид на разлив Днепра: широкая, мощная река растекалась, казалось, под самыми твоими ногами на несколько километров вширь. Ей хотелось увидеть это еще раз. Вероятно, в последний.
Машин на дороге было мало, вечерело. Ей попалось только пара встречных. Да одна ехала сзади, обогнав, когда Инга остановилась на обочине и вышла. Вдохнула несколько раз, так и не избавившись от ощущения нехватки воздуха, и пошла вверх, осторожно пробираясь через высокую, уже желтую траву. Опустила одну руку в карман кофты, сжав ножик. Это почему-то придало сил, словно подтверждая, что она все делает правильно.
Только родителей было очень жаль. И безгранично стыдно за то, что она оставляет их, причиняя, наверняка, невыносимую боль своим решением. Инга очень любила их, это правда. Очень. Но не так.
Она просто не могла больше так. Она хотела к Нестору. А его рядом не было.
Наверное, это могло показаться слабостью. Вероятно. Но, видимо, чтобы всегда оставаться сильной, была хоть изредка нужна поддержка самого близкого человека, того, кто являлся частью тебя самой, чтобы иметь силу жить дальше, несмотря ни на что. У Инги этого человека уже не было.
Река была красивой. И мощной. Наверняка, у этой воды хватило бы силы, чтобы преодолеть любую преграду на своем пути. Жаль, что Инга не была водой, не могла просто упасть на землю, впитаться в нее. Стать частью этой реки. Правда, если подумать, то у нее была подобная возможность. У части ее тела, по крайней мере.
