Постепенно уменьшилось и напряжение, которого требовало состояние видимости. Работая дома, я могла сколько угодно расслабляться в своем гламуре, делая себя видимой только на то время, когда необходимость выгоняла меня на улицу. Я достигла такой эмоциональной уравновешенности, какой никогда не знала прежде. Даже Найалл начал осознавать, что между нами все изменилось, и необратимо. Постепенно он смирился с мыслью, что былое навсегда ушло, но продолжал предъявлять на меня права, и я не находила в себе сил противостоять ему. Мне слишком хорошо было известно, как глубока пропасть его невидимости. Будучи неспособен, даже при всем желании, существовать как нормальный человек, он играл на моем сострадании, ныл и мошенничал, вызывая жалость к себе. Когда я пыталась отстаивать свою независимость, он с жаром умолял меня не покидать его. Он не уставал перечислять и подчеркивать преимущества, которые у меня появились, твердил о моей новообретенной стабильности, напоминал о своих страданиях, об опасностях, которые подстерегают его на каждом шагу. И всякий раз я сдавалась. Его положение действительно представлялось мне трагическим, и, прекрасно понимая, что он мною манипулирует, я все спускала ему с рук. Когда я пыталась сопротивляться всерьез, он использовал невидимость как оружие против меня. Однажды я решилась завести дружбу с неким Фергюсом, молодым художником-иллюстратором из студии, и приняла его приглашение куда-то пойти. Накануне, однако, Найалл устроил такую демонстрацию уязвленной ревности, обвиняя меня во всех грехах, что я едва не отменила свидание. Но у меня никогда не было настоящего дружка, и тут я решила все-таки постоять за себя. Я отправилась на свидание, но лучше бы я этого не делала. Найалл следовал за нами повсюду, Найалл слонялся вокруг в пределах слышимости, Найалл вмешивался в разговор, стоило только Фергюсу сказать слово. Вечер был испорчен, не успев начаться. В тот день, вернувшись домой, мы жестоко поссорились, но моей едва наметившейся дружбе в любом случае пришел конец. Новых попыток я не предпринимала.

Таков был Найалл в своих крайних проявлениях, но он не все время был таким. До тех пор, пока я оставалась ему верна физически, была к его услугам в любое время, когда бы он ни явился, и не выпячивала свою способность быть видимой, он не слишком портил мне жизнь и позволял работать в свое удовольствие.

Надо сказать, что он не всегда вертелся возле меня. Иногда он исчезал на пару дней, а то и на неделю, но никогда не рассказывал, куда ходит и где проводит время. Он говорил, что нашел некое пристанище, хотя узнать, каким путем и где оно находится, мне так и не удалось. Он заявлял, что у него есть новые друзья и что у этих загадочных мне друзей, о которых он никогда не распространялся, имеется поместье. Он утверждал, что там он всегда — желанный гость, что может приходить и уходить, когда ему заблагорассудится. Он сообщил, что начал писать всерьез и уже предложил свои опусы нескольким издателям. Он делал прозрачные намеки, что встречается с другими женщинами, видимо надеясь вызвать мою ревность, но если даже эти подружки и существовали на самом деле, для меня не могло быть новости более приятной.

Главное, он не мешал мне работать и позволял жить хотя бы на окраине реального мира, растить и культивировать в себе чувство собственного достоинства. В своем искривленном мире, неся проклятие невидимости, я была уверена, что такая доля — лучшее, на что я могу рассчитывать.

И тут я увидела тебя. В том хайгейтском пабе.

В день нашего первого свидания я вышла слишком рано и шагала слишком быстро, чтобы хоть как-то успокоить нервы. Мне хотелось поскорее убраться из дома, поскольку Найалл мог явиться в любой момент. Я все еще злилась на него из-за того телефонного звонка, когда он сразу же выпалил твое имя и сообщил, что уезжает. Я не сомневалась, что он врет: Найалл никогда никуда не уезжал без особой необходимости. Но больше всего меня взбесило, что он вообще посмел мне это сказать. Его изворотливость была ненавистна мне. Внезапная уступчивость Найалла была не чем иным, как новой и хорошо продуманной тактикой, и она сработала: по дороге я думала не о тебе, а о нем.

Когда я дошла до Хай-стрит в Хайгейте, было еще слишком рано, пришлось тянуть время, бессмысленно глазея на витрины. Я была невидима, берегла энергию для встречи с тобой. Я пыталась сосредоточиться на тебе, вспомнить, как ты выглядишь, пробудить в себе ощущение восторга, возникшее при первом же взгляде на тебя. Хотя я ничего о тебе не знала, в глубине души я понимала: если у нас что-то выйдет, это будет означать разрыв с Найаллом. Знакомство с тобой, риск и новизна этой затеи — ничего лучше в жизни я до тех пор не испытывала.

В восемь я сделалась видимой и вошла в бар. Тебя еще не было. Я заказала полпинты горького пива и присела за свободный столик. Будний день, еще сравнительно ранний час, почти пустой паб. Я позволила себе расслабиться и осторожно погрузилась в невидимость.

Ты появился через пару минут. Я видела, как ты вошел, быстро оглядел помещение и направился к стойке. При виде тебя что-то во мне дрогнуло, по телу пробежал знакомый трепет. В голове мелькнула мгновенная мысль, что неплохо бы не спешить и, оставаясь незримой, наблюдать за тобой, двигаться следом, устроить охоту. Я быстро отбросила эту мысль, заглушая в себе голос глама; ведь единственное подлинное наслаждение невидимки — это смакование порочной страсти к подглядыванию. Пока ты ждал у стойки, верх взяла другая часть моей натуры. Ты выглядел таким нормальным, в точности таким, как я запомнила. В конце концов, я пришла не для охоты. Я сделалась видимой и стала ждать, пока ты меня обнаружишь. Ты подошел, улыбаясь, и остановился возле моего столика.

— Вот вы где, — сказал ты. — А я и не заметил.

— Я была здесь все время.

— Взять вам еще пива?

— Спасибо. Пока не стоит.

Ты сел напротив меня.

— Я все думал, придете вы или нет, — сказал ты.

— Вы, должно быть, решили, что я с ума сошла, когда в тот раз заговорила с вами.

— Так в чем же было дело?

— Это была ошибка, — сказала я. — Мне показалось, что я вас узнала.

— Ничего подобного. Так что же это было на самом деле?

— Ну хорошо. Мне просто захотелось с вами познакомиться. Не вынуждайте меня к признаниям, я ведь до сих пор смущена своим поступком.

— Вот и отлично. Рад познакомиться.

Я покраснела. Картина моего нескладного заигрывания прокручивалась перед мысленным взором, словно какое-то ужасное любительское кино.

Некоторое время мы говорили о том, как давно стали захаживать в этот паб, и только потом наконец представились. Я была довольна и одновременно испугана, узнав, что Найалл все сказал правильно. Я сказала, что меня зовут Сью. Родители и знакомые звали меня Сьюзен, но для тебя мне хотелось быть Сью.

Мы выпили еще пару кружек, и напряжение спало. Мы говорили о том, о чем, как мне представлялось, говорят нормальные, когда хотят познакомиться: где работаем, где живем, где бываем в свободное время. Может быть, есть общие знакомые? Ты упомянул о той молодой женщине, которая сидела с тобой в пабе, сообщил, что ее зовут Анетта и что она собирается уехать на месяц к родственникам. Не говоря прямо, ты намекнул, что она не была твоей постоянной подружкой. О Найалле я решила не упоминать.

Ты предложил поужинать вместе, и мы перешли во французский ресторан на другой стороне улицы.

Судя по всему, я тебе нравилась, я даже начала опасаться, что действую слишком уж активно. Я знала из журналов, что на первых порах, подогревая интерес нового знакомого, следует вести себя сдержанно и сохранять дистанцию. Но я была так возбуждена! Оказалось, что меня тянет к тебе гораздо сильнее, чем я предполагала, и я ничего не могла поделать с этим мгновенно вспыхнувшим влечением. Я постоянно чувствовала присутствие твоего облака, ощущала его вибрацию, как нежные касания кончиков пальцев, которые дразнят и возбуждают. Я жадно впитывала его энергию, и ее хватало, чтобы оставаться видимой, без малейшего напряжения. Рядом с тобой я могла полностью расслабиться и в то же время быть видимой как все! И кроме того, ты на меня смотрел! Никто никогда не смотрел на меня так много и так открыто. Я привыкла жить в скрытном мире: невидимые обычно избегают смотреть друг другу в глаза.