— Смотри на меня, Ричард. Следи внимательно за тем, что я делаю.

Одним движением она стянула с себя бежевый пуловер и швырнула его на кровать. Несколько секунд она стояла перед ним совершенно обнаженная, выворачивая рукав синего свитера, чтобы легче было его надеть. Потом она натянула свитер на голову и просунула руки внутрь в поисках ворота, попутно ощутив сохраненный шерстью запах его тела с легким душком плесени от долгих месяцев лежания в комоде. Наконец она продела голову в ворот, натянула скатанный подол ниже грудей и расправила его. Свитер был слишком большим для нее: подол свисал ниже бедер.

— Голой ты мне нравишься больше, — сказал Ричард, но это была лишь слабая попытка пошутить.

— Ты понимаешь, что я делаю? — спросила она. — Ты вспомнил?

— Нет.

Но по глазам она видела, что он понимает.

— Этот мужчина на заправке, помнишь? Тот, которого я едва не сбила? Ты решил, что я не видела его, а я притворилась, что невнимательно смотрела на дорогу. Но ты был прав — я действительно не видела. Я и не могла его увидеть: он был невидим. Я понятия не имела, что он на дороге, пока ты, закричав, не заставил меня посмотреть правильно. Этот человек гламурен, он — из тех, кто от природы невидим. Ты понимаешь?

— Возвращайся-ка в постель, Сью.

— Нет, мы должны покончить с этим раз и навсегда. Теперь я знаю, почему ты уверяешь, будто потерял память! Ты просто не желаешь признавать правду, пытаешься отрицать то, что случилось с тобой в последнее время. Ты всеми силами стремишься защитить свое сознание. Но ты не должен так делать!

Произнося это, она чувствовала, как предвкушение опасной игры разрастается внутри нее, пронизывая и возбуждая ее все больше и больше.

— Смотри на свитер, Ричард. — Ее голос сделался хриплым от волнения, будто в ней росло желание. — Смотри, какой темный и насыщенный цвет. Ты видишь его?

Он едва заметно кивнул в ответ. Он молча и пристально разглядывал ее, и она поняла, что наконец-то сумела им овладеть.

— Следи за цветом, Ричард. Не теряй его из виду.

Она сконцентрировалась, думая про облако и призывая гламур окутать ее с ног до головы. Прежде он всегда бывал при ней и являлся по первому зову, теперь же его приходилось извлекать немалым усилием воли. Но она уже чувствовала, как облако сгущается вокруг нее.

Она стала невидимой.

Ричард, однако, продолжал смотреть на то место, где она стояла. Тогда она отступила немного в сторону и, обойдя кровать, невидимая для него, подошла к нему с другой стороны.

Это всегда происходило так — всякий раз, когда ей удавалось вызвать свой гламур. Это было как раздевание перед незнакомыми людьми, как воплощенная мечта о наготе в гуще народа. Как ожившие сексуальные фантазии о сладостной уязвимости и полной беспомощности. Вместе с тем невидимость означала безопасность — она была тайным укрытием, убежищем, куда никому не дано было проникнуть. Она была ее могуществом и проклятием, силой и наказанием. Этот всплеск сексуального возбуждения, окрашенного половинчатым сознанием вины и сладостным желанием отдаться чужой воле, полное обнажение личности и открытая демонстрация потаенного желания — все смешалось воедино, и она понимала, что это уже началось и неостановимо. Такое уже было у нее однажды с Ричардом, но если он все забыл, если его разум стал другим, значит, ей выпал, ей подарен шанс начать все с чистого листа.

Ее тело содрогалось от рвавшегося на свободу желания, дыхание сделалось частым и хриплым. Она задрала подол свитера и туго вдавила пальцы в промежность, не пуская наружу влажные признаки страсти. Взгляд Ричарда все еще был устремлен куда-то в пространство, он молчал, совершенно не осознавая, где она находится и что делает.

Она заговорила, понимая, что в голосе ее по-прежнему звучит необоримое желание:

— Ты помнишь, как мы встретились?

Ричард резко повернул голову, потрясенный. Он смотрел в ту сторону, где она теперь стояла: невидимая женщина, защищенная своим гламуром и обнажившаяся в нем, неодолимо влекомая и влекущая.

Мне казалось, я первая обратила на тебя внимание, но у Найалла глаз всегда был острее. Однако он промолчал и ждал, пока я замечу тебя сама.

Потом, когда я тоже разобрала, что к чему, он сказал:

— Пойдем, поищем другой паб.

— Нет, я хочу остаться здесь.

Был субботний вечер, и в зал набился народ. Все столики были заняты, посетители толпились возле стойки бара, некоторые стояли в проходах. Висевший под низким потолком густой табачный дым смешивался с твоим облаком. Если я и встречала тебя здесь раньше, то вполне могла не обратить внимания: как это ни удивительно, в своей кажущейся нормальности ты был для меня почти незаметен.

Сидя за столиком, я внимательно наблюдала за тобой, уже испытывая неодолимое влечение подобного к подобному. С тобой была женщина — вероятно, подружка, — но познакомились вы, должно быть, совсем недавно. Ты всячески старался ей понравиться, развлекал и смешил, оказывал ей всевозможные знаки внимания, но ни разу не прикоснулся, разве что случайно. Кажется, ты ей тоже нравился. Она часто улыбалась, кивала в ответ на твои слова. Она была нормальной и хотя бы поэтому не могла знать о тебе так же много, как я. В каком-то смысле я уже тогда завладела частью твоего существа, хотя ты еще даже не подозревал о моем существовании. Меня охватило возбуждение, я чувствовала себя хищницей, затаившейся в ожидании удобного момента. У меня не было сомнений, что рано или поздно ты должен почувствовать мое присутствие, увидеть и распознать меня. В тот вечер мы с Найаллом, оба невидимые, сидели за маленьким столиком у входа. С нами вместе сидели двое нормальных, которые, разумеется, нас не замечали. Раньше, пока я не обратила внимания на тебя, мы вели с Найаллом наш обычный нескончаемый, давно приевшийся спор о его поведении. Он до сих пор оставался неисправимым подростком и развлекался соответственно — к примеру, обожал красть сигареты. Он уже выудил три штуки из кармана нашего соседа по столику, причем каждый раз пользовался его зажигалкой. Казалось бы, эта милая шалость должна была наскучить ему много лет назад, однако для него это давно перестало быть шуткой и превратилось в привычку, что неизменно меня бесило. Между тем я знала: бояться совершенно нечего — все равно никто его не поймает. То же самое и с напитками: когда пиво кончалось, он просто отправлялся за стойку бара и обслуживал себя сам. Он знал, что если за выпивкой пойду я, то обязательно стану на время видимой, встану в общую очередь, буду ждать, как все, пока меня обслужат, и, конечно, заплачу. Найалл всегда воспринимал подобные действия как попытку сопротивления, как желание лишний раз напомнить ему, что для меня гламур — всего лишь одна из сторон жизни.

Наблюдая за тобой, я уже начинала опасаться, что ты вовсе не обратишь на меня внимания. Ты был всецело поглощен своей знакомой и ничего не видел. Заметив мое нетерпение, Найалл сказал:

— Он только наполовину гламурен, Сьюзен. Не трать попусту время.

— А ты никак ревнуешь?

— Только не к нему. Я вижу, что ты затеваешь, да только ничего у тебя не выйдет.

Но я не могла удержаться и продолжала наблюдать за тобой. Ты обладал именно тем зарождающимся, половинчатым качеством, которое так меня привлекало. Ты был только отчасти нормальным — как я, ты существовал одновременно в двух мирах. Трудно было представить, как ты ухитряешься жить в нормальном мире, даже не подозревая, что можешь стать невидимым. Неужели ты ничего не знал о своих способностях? Однако спокойная уверенность в себе определенно отличала тебя от всех известных мне невидимых, за исключением разве что Найалла.

А Найалл все больше напивался и не желал, чтобы я отставала. Пьянство доставляло ему удовольствие. Подобно многим невидимым, он с наслаждением предавался этому пороку. Иногда к концу вечера он так набирался, что едва держался на ногах, и в такие минуты даже я с трудом его различала. Его облако становилось настолько плотным и непроницаемым, что возникало пугающее ощущение сгустившейся вокруг него пустоты. В тот вечер, пока Найалл, по обыкновению, погружался в свое небытие, я не спускала с тебя глаз. Ты же, напротив, пил очень умеренно, то ли не желая терять остроумие, то ли потому, что был за рулем, то ли рассчитывал быть в форме, когда останешься наедине с дамой. Как я завидовала ей!