Внутри дворца к естественному любопытству примешивались волнение и радостные предвкушения. Похоже, я попал в милость. Это было заметно по лицу каждого присутствовавшего. Уже с порога мне начали воздавать почести. Головы склонялись предо мною в поклоне, одни стискивали мне руку в жарком пожатии, другие к ней подобострастно прикладывались. Сейчас я понимаю, насколько это было омерзительно, но в то время я был счастлив: все свидетельствовало о том, что мне еще дадут немножечко пожить.

Гофмаршал, к которому меня подвели, прошептал последние наставления. Запели трубы, и я вошел в тронный зал.

Констанций был облачен в пурпур. Тяжелая хламида ниспадала жесткими складками до самых алых башмаков. В одной руке он держал скипетр из слоновой кости, в другой, опиравшейся на подлокотник трона, покоилась золотая держава. Как обычно, Констанций взирал прямо перед собой, не замечая ничего по сторонам. Он выглядел больным: вокруг глаз залегли темные круги, лицо покрылось пятнами. Не будь он трезвенником, можно было бы подумать, что он выпил лишнего. Рядом стоял еще один трон - на нем восседала Евсевия, вся усыпанная драгоценностями. Хотя она тоже сидела неподвижно, подобно статуе, на ее лице можно было уловить сочувствие и благожелательность. При виде меня ее плотно сжатые губы слегка приоткрылись.

Справа и слева от трона стояли в парадном облачении члены Священной консистории. Не поднимая глаз, я медленно шел к трону, ощущая на себе пристальные взгляды окружающих. Через высокие окна в зал попадали косые лучи октябрьского солнца; воздух наполнял приторный аромат благовоний. Мне вдруг почудилось, будто на троне Константин, а я снова маленький мальчик. На мгновение все поплыло перед глазами, но тут Констанций заговорил. Он произнес первую фразу ритуального приветствия, я ответил, а затем пал перед ним ниц и поцеловал край пурпурной хламиды. Он помог мне подняться. Подобно актерам, мы сыграли разученную роль до конца, после чего меня усадили на табурет рядом с Евсевией.

Я сидел неподвижно, глядя прямо перед собой, постоянно ощущая присутствие императрицы и вдыхая исходивший от ее одежд тонкий запах духов, но мы даже не переглянулись.

Констанций принимал послов, назначал военачальников, раздавал титулы и звания. Торжественный прием окончился, когда император поднялся, а все остальные опустились на колени. Чуть покачиваясь под тяжестью роскошных одеяний, усыпанных драгоценными камнями, Констанций медленно прошествовал на негнущихся ногах к выходу, за ним последовала Евсевия.

Как только створки бронзовых дверей за ними захлопнулись, придворные ожили, будто по мановению волшебной палочки. Меня обступили со всех сторон и засыпали вопросами. Назначат ли меня цезарем? Не нуждаюсь ли я в услугах? Где будет моя резиденция? Если мне что-нибудь нужно, достаточно приказать - и они исполнят. Я отвечал как можно уклончивее и бесстрастнее. Приблизился мой враг Евсевии; на его желтом, заплывшем жиром лице застыло серьезное и почтительное выражение. Шелестя шелковой хламидой, он склонился предо мною:

- Господин, тебя приглашают отужинать со священным семейством. - По толпе придворных пронесся взволнованный шепот. Это был знак наивысшего благорасположения. В глазах окружающих я поднялся на необычайную высоту. Однако первое, что пришло мне на ум: за ужином меня отравят.

- Я проведу тебя в священные покои. - Евсевии подвел меня к бронзовым дверям, за которыми только что скрылись император и его супруга. Мы молчали, пока не оказались вдвоем в коридоре.

- Знай, господин, я всегда, всеми способами доказывал Августу, что ты ему верен.

- Знаю, - ответил я ложью на ложь.

Среди членов Священной консистории есть твои враги, но я всегда выступал против них. - Евсевии подал знак часовому, и тот открыл маленькую дубовую дверь. - Как тебе известно, с самой первой нашей встречи я надеялся, что ты займешь подобающее тебе место при дворе. И хотя существует мнение, что титул цезаря следует упразднить, поскольку твой брат… - он сделал многозначительную паузу. - Я убедил его вечность назначить тебя цезарем.

- Я и не помышляю о такой чести, - пробормотал я, с интересом осматриваясь. Миланский дворец - огромное неуклюжее строение. Первоначально это было скромное здание претория. В прошлом веке, когда Рим фактически перестал быть столицей Западной Римской империи, это здание расширили и превратили в императорскую резиденцию. Набеги германцев вынудили императоров перебраться поближе к Альпам; кроме того, чем дальше император от Вечного города, тем дольше продлится его царствование. Всем известен переменчивый и высокомерный нрав римлян, хорошо к тому же помнящих, сколько императоров свергли они в прошлом. Поэтому ни один государь не задерживается в Риме надолго без особой нужды.

Дворец в Милане расширил Константин, при котором появились парадные залы, а Констанций надстроил второй этаж, целиком отведенный под жилые покои, в которых мы сейчас находились. Окна этого этажа выходят на широкий внутренний двор. Лично я предпочитаю старомодную планировку с маленькими комнатками вокруг атриума, но Констанцию был по душе современный стиль как в религии, так и в архитектуре. Мне построенные им новомодные покои кажутся чересчур большими, а отапливать их - сущее разорение.

У каждой двери стояли стражники и евнухи - воплощение хамства и холуйства. Нет на свете более гнетущего зрелища, чем императорский двор. Вокруг всякого трона пышно расцветают глупость, порок и лицемерие - все самое гнусное, на что способен человек, прикрытое глянцем изысканных манер и позолотой криводушия. По этой причине я сократил свой двор до минимума и стараюсь большую часть времени проводить в походах.

Возле последних дверей Евсевии отвесил мне почтительный поклон и удалился. Стражники распахнули передо мной двери, и я вступил в малую пиршественную залу. Около стола под прямым углом друг к другу стояли два обеденных ложа, на одном возлежал Констанций. Напротив на стуле, инкрустированном слоновой костью, восседала императрица Евсевия. Склонившись в низком поклоне, я нараспев произнес соответствующую случаю формулу приветствия. Констанций что-то пробурчал в ответ и знаком указал мне на ложе около себя.

- Без этой треклятой бороды ты выглядишь много лучше, - сказал он. Я покраснел, а Евсевия ободряюще улыбнулась и сказала:

- А мне его борода, пожалуй, нравилась.

- Это потому, что ты тоже безбожница.

Сердце у меня екнуло, но то была не более чем тяжеловесная шутка во вкусе Констанция.

- Она сама не своя от этих безнравственных болтунов-киников. - Узловатым пальцем, унизанным перстнями, он указал на жену. - Вечно сидит за их писаниной. Не женское это чтение. - Обрадованный его хорошим расположением духа, я выразил согласие. Без венца и пурпура, в одной тунике, Констанций выглядел почти как простой смертный - ничего общего с каменным истуканом, которого он перед тем изображал.

Мне поднесли вина; я редко пью его неразбавленным, но в тот день для храбрости осушал кубок за кубком.

- Кого-то он мне напоминает без бороды… - Констанций с любопытством меня разглядывал - так рассматривают нового раба или коня. Евсевия наморщила лоб, как будто силясь что-то припомнить. Когда говоришь с тираном, лучше скрывать свои чувства, даже если тиран - твой супруг… Но Констанций сам ответил на свой вопрос. - Константа, моего брата. Ты вылитый Констант.

У меня упало сердце: по общему убеждению, Констанций был замешан в убийстве своего брата, но в словах императора не чувствовалось намека. Констанций вел себя непринужденно и говорил без задней мысли. Я ответил, что не помню своего покойного двоюродного брата, так как был слишком мал, когда он умер.

- Из нас троих он был самый красивый - высокий, как отец… - Низкий рост доставлял Констанцию немало огорчений.

Подали изысканный обед, и я отведал все кушанья подряд, так как отказаться хотя бы от одного означало подозревать императора в вероломстве. Это была настоящая пьггка, и мой желудок чуть не взбунтовался. За обедом Констанций задавал тон беседе - так положено себя вести императору, если только он, подобно мне, не увлекается философскими спорами: чтобы быть услышанным, мне приходится поторапливаться, пока сотрапезники не перебили.