- Если Галл умрет… - Меня всего передернуло.

- Но ведь ты далек от политики.

- Я вовлечен в политику со дня рождения, и тут ничего не поделаешь. Если с Галлом покончат, очередь за мной.

- А я думаю, ты в полной безопасности: ты всего лишь ученик.

Кто может быть полностью уверен в своей безопасности? - Еще никогда в жизни меня не бил такой озноб, как в ту морозную ночь; не знаю, что бы я делал, если бы не Оривасий. Это был мой первый истинный друг, и ближе у меня никого нет и по сей день. Здесь, в Персии, мне его очень не хватает: именно от него я обычно узнаю то, что от меня скрывают в силу моего положения. Людям не свойственно откровенничать с императорами, а Оривасий, благодаря своему профессиональному навыку врача, может разговорить кого угодно.

Не прошло и дня с момента нашего прибытия в Эфес, а Оривасию уже было доподлинно известно, какое впечатление произвел Галл на жителей города.

- Он внушает страх, но им восхищаются.

- За красоту? - Я не смог удержаться от этого вопроса, так как все мои детские годы находился под обаянием этого золотоволосого красавца.

- Он щедро дарит свою красоту женам городских сановников.

- Естественно.

- Его считают умным.

- Он хитер…

- Очень честолюбив, искушен в политике…

- И все же не пользуется популярностью и внушает страх. Почему?

- У него дурной нрав, и порой он впадает в буйство.

- Да, это так… - Я вспомнил кедровую рощу в Макелле.

- Люди боятся Галла. Они не могут объяснить почему.

- Бедняга Галл. - Я сказал это почти искренне. - Ну, а что они говорят обо мне?

- Говорят, что хорошо бы тебе побрить бороду.

- А мне последнее время казалось, она недурно смотрится. Почти как у Адриана. - Я любовно погладил свою бороду, уже довольно густую. Вот только цвет ее меня смущал: волосы у меня каштановые, а борода была еще светлее; чтобы она казалась темнее и блестела, я даже иногда втирал в нее масло. Сейчас, когда я стал седеть, моя борода неизвестно почему взяла и потемнела, и я вполне удовлетворен ее видом; жаль только, что этого чувства никто не разделяет.

- Кроме того, они интересуются, что у тебя на уме.

- На уме? Мне казалось, это и так ясно: я приехал учиться.

- Что поделаешь? На то мы и греки. - Оривасий, как истый грек, усмехнулся. - Мы во всем стремимся угадать какую-то тайную подоплеку.

- Во всяком случае, никаких переворотов я не замышляю, - мрачно ответил я. - Все мои помыслы о том, как бы выжить.

Хотел того Екиволий или нет, Оривасий ему нравился. И все же его мучили сомнения:

- Как-никак, мы нарушаем указания хранителя императорской опочивальни. Он строго ограничил штат нашей прислуги, и врача нам не положено, - беспокоился Екиволий.

- Да, но Оривасий не простой врач.

- Ну разумеется: меня, например, он вылечил от лихорадки, изгнал "боль - лютую служанку"…

- Кроме того, он обладает еще одним достоинством: он богаче меня и помогает нам платить долги.

- Да, тут ты прав, хотя это и печально. - Екиволий всегда питал к деньгам здоровое чувство уважения, и это помогло мне сохранить Оривасия возле себя.

С Максимом мне удалось повидаться лишь спустя несколько дней после нашего приезда в Эфес. Он беседовал в уединении с богами, но каждый день мы получали от него вести через его жену. Только на восьмой день, во втором часу ночи, к нам пришел раб с известием: Максим сочтет за честь принять меня к вечеру следующего дня. Я сумел уговорить Екиволия отпустить меня к Максиму одного. После долгих препирательств он согласился при условии, что я напишу подробный отчет о всех наших разговорах.

Скромное жилище Максима находилось на склоне горы Пион, неподалеку от высеченного в скале амфитеатра. Моя охрана осталась у входа. Слуга провел меня в дом. Навстречу мне вышла худощавая робкая женщина и со словами приветствия поцеловала край моей хламиды.

- Я Плацидия, жена Максима, - представилась она. - Мы приносим извинения за то, что мой муж не смог увидеться с тобою раньше: он уединился в подземелье с богиней Кибелой. - Плацидия подала знак рабу, который вручил ей горящий факел, а она протянула его мне. - Сейчас он все еще там. Он приглашает тебя к себе.

С факелом в руке я последовал за Плацидией в другую комнату, одна из стен которой была занавешена. Когда Плацидия раздвинула занавес, моему взору открылся голый склон горы, в котором зияло отверстие:

- Ты должен войти туда один, благороднейший принцепс.

Я вошел в подземелье и, спотыкаясь, двинулся по узкому коридору, в конце которого брезжил свет. Путь этот, наверно, занял всего несколько минут, но мне они показались вечностью. Наконец я достиг порога вырубленной в скале ярко освещенной пещеры, заполненной дымом, - так мне, по крайней мере, почудилось. Полный нетерпения, я сделал шаг вперед и… ощутил резкую боль в ноге. Передо мною была глухая стена! На минуту мне показалось, что я схожу с ума: я видел комнату, но не мог войти в нее! И тут позади меня раздался удивительно красивый звучный голос Максима:

- Видишь? Все в этом мире иллюзия - все, кроме богов.

Я обернулся на голос и увидел, что вход в пещеру находится не передо мной, а слева. Дым рассеялся, но рядом со мной по-прежнему никого не было.

- Ты сделал тщетную попытку пройти сквозь зеркало. Таким же образом непосвященные пытаются достичь вечного блаженства, но натыкаются на собственное отражение. Лишь полное отречение от своего эго позволяет вступить на долгий и извилистый путь, в конце которого тебе откроется Единое.

Мне было очень холодно, ушибленная нога ныла. Я был раздражен и в то же время потрясен.

- Мое имя Юлиан, - сказал я наконец. - Я из рода Константина.

- А я Максим из рода всех богов. - И он вдруг возник рядом со мной. Казалось, он явился из скалы. Максим был высок и строен, у него была роскошная седая борода, похожая на серебристый водопад; в полумраке его зеленые глаза по-кошачьи светились. Одет он был в зеленую хламиду, расписанную непонятными знаками.

- Войди же, - сказал он, взяв меня за руку. - Здесь тебя ждут чудеса.

Я ступил в пещеру. С ее свода спускались настоящие сталактиты, а в самом центре находилось небольшое озеро с застывшей темной водой. На его краю стояла статуя Кибелы. Она изображала богиню сидящей со священным барабаном в руке. Кроме двух табуретов, никакой мебели в пещере не было. Максим предложил мне сесть.

- Тебе предстоит дальний путь, - произнес он, и у меня упало сердце. С этих слов начинал любой гадатель на агоре. - И я буду с тобой до самого его конца.

- О лучшем наставнике я и не мечтал, - ответил я из вежливости, хотя был несколько обескуражен: уж очень самонадеянным он мне показался.

- Не тревожься, Юлиан… - Максим прямо читал мои мысли. - Не думай, будто я напрашиваюсь тебе в учителя, как раз наоборот, меня, так же, как и тебя, понуждают силы, нам не подвластные. То, что нам предстоит совершить, не просто и таит множество опасностей, в особенности для меня. Я страшусь быть твоим учителем.

- Но я надеялся…

- Я твой учитель, - твердо закончил Максим. - Что ты желаешь узнать прежде всего?

- Истину.

- Какую истину?

- Откуда приходим мы в этот мир и куда из него уходим и в чем смысл этого путешествия?

Ты христианин, - сказал он осторожно, так, чтобы это не было ни утверждением, ни вопросом. Не будь мы одни, я бы, возможно, замкнулся в себе, но здесь задумался. Перед моим мысленным взором промелькнул епископ Георгий, нудно объясняющий, в чем разница между "подобным" и "единым", диакон, распевающий песенки Ария, я сам, зубрящий урок в часовне Макеллы. Затем перед моими глазами возникла Библия в кожаном переплете - подарок Георгия и заповедь: "Да не будет у тебя других богов перед лицом Моим".

- Нет, - сурово произнес Максим, - этот путь ведет к вечному мраку.