Сперва расположение войск было видно как на ладони. Персы выстроились полумесяцем между стенами Ктезифона и Евфратом. В авангарде у них стояла конница, затем пехота и, наконец, у самой городской стены возвышались, как цепь серых холмов, сто слонов. У каждого из них на спине была железная башенка, в которой сидели лучники.

Персидские конники носят очень удобные доспехи, состоящие из сотен соединенных особым образом маленьких железных пластинок, которые не только защищают все тело, но в то же время и не стесняют движений, поскольку облегают человека, как хламида. Их кони прикрыты от стрел кожаными попонами. Короче говоря, персидская конница в руках искусного полководца способна на многое, но, к счастью для нас, у персов в то время не было сколько-нибудь способных полководцев. Кроме того, в отличие от нашей постоянной армии, персидская представляет собой беспорядочную орду из рекрутов, наемников, вельмож и рабов, а в кризисные моменты на военную службу зачисляют всех способных носить оружие - вряд ли такую систему можно назвать удачной.

По пятам за конницей шла сомкнутым строем персидская пехота, прикрывшись обтянутыми сыромятной кожей плетеными прямоугольными щитами. В арьергарде между слонами находился сам великий визирь, а с городской башни битву наблюдали персидский царь и его придворные - точь-в-точь как мы, философы, сидевшие на складных стульях на этом берегу. Шапур был далеко, и нам его было не разглядеть, хотя Максим, разумеется, уверял, что отлично его видит.

- Понимаете, я необычайно дальнозорок. Шапур стоит слева от той башни, что вроде ворот. Видите голубой балдахин? Он как раз под ним, в алом халате. А рядом, должно быть, его сыновья - какие они еще молодые… - захлебывался он. На самом же деле вряд ли кому-либо из нас удалось разглядеть что-нибудь кроме размытых цветных пятен над стеной.

А вот Юлиан был отлично виден - он носился на коне взад и вперед вдоль фронта нашей наступающей армии. Его легко можно было узнать не только по белому коню и пурпурному плащу, но также по знамени с драконом, которое всюду за ним следовало.

Трубы сыграли сигнал к атаке, и наша пехота под громкий барабанный бой двинулась вперед в ногу строевым шагом, унаследованным еще от древних спартанцев: два коротких шага, пауза, два коротких шага, пауза - грозное зрелище! Даже Максима наступление римской армии заставило приумолкнуть. Издав громкий крик, наши застрельщики в первых рядах метнули копья в персидских конников, и вдруг обе армии исчезли! На мгновение я чуть было не подумал, что сработала магия Максима: на месте ста тридцати тысяч человек, освещенных ярким солнцем, теперь висело лишь огромное облако пыли, которое скрывало все. Из этого облака до нас доносились звуки труб и барабанов, боевые кличи, звон оружия, свист стрел.

Битва началась на заре и продолжалась до самого заката солнца. Через час этрускам наскучило разглядывать облако пыли, и они удалились якобы "молиться о ниспослании победы", а сами устроились в финиковой роще неподалеку и принялись пьянствовать. Вообще эти этруски были не дураки выпить: одно из моих немногих веселых воспоминаний о персидском походе связано с каким-то важным религиозным обрядом, во время которого все пятеро оказались мертвецки пьяными. И смех и грех: они то и дело роняли священные сосуды и книги, а Мастара заплетающимся языком объяснял взбешенному Юлиану, что "в нас вс-с-селился бог".

Мы с Максимом следили за облаком пыли весь день. О ходе битвы можно было догадываться по его перемещению, а облако час за часом медленно двигалось к стенам Ктезифона. Персы отступали.

- Пятнадцатого июня мы вернемся в Таре, - внезапно произнес Максим; концом посоха он чертил на земле у наших ног таинственные знаки.

- Через три недели?

- Три недели? А что, разве осталось только три недели? - Он непонимающе на меня уставился. - Ну да, так оно и есть! Просто поразительно: так быстро покорить Персию! Это даже Александру было бы не под силу. Возможно, я и ошибся. - Он стал разглядывать пыль под ногами, а я ощутил острое желание сломать его дурацкий посох о его глупую башку.

- Да нет, все верно - ясно как день, что мы возвращаемся пятнадцатого июня. Надо сказать Юлиану, он так обрадуется… - И Максим бросил отсутствующий взгляд туда, где шла битва.

- Откуда ты знаешь, что император… - Я выделил титул голосом. Кроме Максима, никто из нас не называл Юлиана по имени. - Что император еще жив?

- Иначе и быть не может! Я только что тебе доказал: нам предстоит вернуться пятнадцатого июня! Вот, смотри: солнце в четвертом доме…

- А откуда ты знаешь, что мы выиграем сражение?

- Ну, Приск, ты меня просто удивляешь! Все яснее ясного: Шапуру суждено пасть, а нам вернуться домой с победой. Все это предрешено. Откровенно говоря, я с радостью предвкушаю возвращение к частной жизни. Я принял участие в походе только по настоянию Юлиана.

Максим продолжал болтать, а мои глаза были прикованы к стенам персидской столицы: я ждал исхода битвы. Незадолго до захода солнца ветерок разогнал пыль, и перед нами вновь предстали две армии - на сей раз в жуткой свалке у ворот.

Обезумевшие слоны, задрав хоботы и сверкая бивнями, беспорядочно бегали туда-сюда, топча и римлян, и персов. Я слышал, что персы применяют этих ужасных зверей для устрашения не только противника, но и своих солдат.

На закате городские ворота открылись, чтобы впустить персидскую армию. Наши преследовали ее. За несколько секунд армия персидского царя перестала быть армией и превратилась в обезумевшую от страха толпу, которая пыталась укрыться за городскими стенами. И тут стемнело.

Юлиан Август

27 мая

Не в силах заснуть, я хожу по палатке взад и вперед - и это несмотря на страшную усталость после двенадцати часов сражения. Возбуждение не дает мне лечь или чем-нибудь заняться. Я с трудом вывожу эти строчки: моя рука дрожит от волнения и усталости.

Я победил армию персидского царя! Погибло две с половиной тысячи персов и всего лишь семьдесят пять римлян. Мы могли бы взять Ктезифон. Пехота вполне могла ворваться в город на плечах отступающего противника, но Виктор ее остановил - он побоялся, что ночью в незнакомом городе мы окажемся в ловушке. Я не уверен в его правоте. Будь я у ворот, я бы приказал солдатам войти в Ктезифон. У нас был шанс, и его надо было использовать, ведь персы бежали. Сила была на нашей стороне, но Виктор, как всегда, был осторожен. К тому же он ранен стрелой в правое плечо - правда, легко. Теперь нас ждет осада Ктезифона. Затяжная осада.

Сегодня я видел царя Персии, а он - меня. Шапур сидел на городской стене под балдахином. Я был от него лишь в нескольких шагах. Хотя Шапуру почти семьдесят, выглядит он значительно моложе - худощав, в бороде ни сединки (по словам Хормизда, он красит волосы. Вообще Шапур очень следит за своей внешностью и потенцией - никто не знает точно, сколько у него детей). На голове у Шапура была золотая корона с алым султаном. Желая продемонстрировать мне свое презрение, он сидел на стене в парадном одеянии - ну сущий павлин! - и сверлил меня глазами.

Помахав ему мечом, я крикнул: "Спускайся!", но не думаю, чтобы в шуме сражения он меня услышал. Однако он меня увидел и узнал. Персидскому царю довелось увидеть римского императора у ворот своей столицы! Придворных, толпившихся вокруг него, сковал ужас, а потом меня отвлекла битва. Когда мне вновь удалось поднять глаза на стену, Шапур уже исчез.

Прежде чем вернуться в лагерь, мы похоронили своих убитых и раздели персидских мертвецов. Среди них было много знатных вельмож, а их роскошные доспехи у нас в большой цене. К сожалению, на галлов и германцев персидские доспехи не налезают, так что лучшее в мире оружие достанется худшим из наших солдат - азиатам!

Мы отметили победу торжественным ужином в моей палатке. Все генералы перепились, но я не мог ни есть ни пить. Слишком велико мое возбуждение: Максим говорит, что через три недели война окончится. Солдаты всю ночь распевали возле моей палатки… Многие из них пьяны, но у меня не поднимается рука их наказать. Вместо этого я выхожу, обнимаюсь с ними и говорю, какие они молодцы, называя каждого по имени; они отвечают тем же. Завтра я награжу особо отличившихся. Кроме того, я принесу жертву богу войны Аресу.