Но если ты берешься писать в расчете на то, что твой труд прочтут и через столетия, а если повезет (и интерес к твоей эпохе сохранится), то и через тысячу лет, как великого Гомера, то нужно все время помнить: то, что для нас прописная истина, для потомков может оказаться тайной за семью печатями. Например, всем известно, что Констанций не ел фруктов, но кто об этом вспомнит - и кому это будет интересно - через сто лет? Значит, об этом необходимо написать, а заодно и подумать, не кроется ли за этим странным вкусом религиозной подоплеки.
Сказать по чести, я очень надеюсь, что потомки прочтут мои труды - не потому что они написаны гениальным пером (на сей счет я не обольщаюсь) и не из интереса к моим деяниям (хотя я надеюсь, они будут великими), но из-за того, что я император и пишу о себе вполне откровенно. Подобные автобиографии всегда вызывают интерес, яркий пример тому -"Наедине с собой" Марка Аврелия. Занимательны и другие дошедшие до нас записки императоров, особенно "Комментарии" Юлия Цезаря и увлекательные, хотя и не во всем искренние, мемуары Октавиана Августа. Даже топорно написанная автобиография Тиберия представляет определенный интерес, в особенности его нападки на Сеяна…
Ну вот! Похоже, я уклонился от темы. Прошу прощения у моего бедняги секретаря, который клюет носом и не поспевает за мною, между тем как я диктую все быстрее и быстрее. Порой именно усталость подстегивает меня, и мысль начинает работать с удивительной четкостью. В такие минуты я ощущаю присутствие богов; мой любимец Гермес парит возле моего ложа. И все же, чтобы не ударить перед читателями лицом в грязь, я непременно перечитаю все, что надиктовал, и выброшу те места, где у меня заплетается язык.
Будущим поколениям наверняка будет интересно узнать, зачем я вторгаюсь в Персию. Совершенно уверен, что даже среди моих современников мало кто понимает, почему я это делаю. Нет нужды объяснять, что нам нужно оборонять свои границы, а при случае и расширять их. Правда, Салютий и сопровождающие меня ученые мужи знают об истинных причинах нынешней войны, но я уверен: ни Невитта, ни Аринфей не имеют о них и малейшего представления. Да им и нет до этого дела. Они мерят меня своей меркой. Им нужны трофеи и слава, стало быть, и мне тоже. Что ж, я не лишен честолюбия, хотя и стыжусь этой черты своего характера, но не погоня за славой - причина моей войны с Персией. Персия (или Парфия, как мы, в подражание предкам, напыщенно именуем это государство) на протяжении веков была врагом Рима. Случались, правда, время от времени мирные передышки длиною не более жизни одного поколения, но с тех пор, как четыреста лет тому назад римляне в ходе войны с Митридатом вышли на границы Парфии, вражда не прекращалась.
Нынешняя война началась, по существу, с пустяка. Около тридцати лет тому назад некий искатель приключений по имени Митродор предпринял экспедицию в Индию. Индийский царь оказал ему радушный прием и воспользовался случаем, чтобы послать богатые дары императору Константину. Митродор, судя по дошедшим до меня обрывкам этой истории, был редкостным плутом и интриганом. Вернувшись на родину, он преподнес Константину дары из Индии, но заявил, что подарки от него лично. Боясь, как бы император не поинтересовался, почему индийский царь обошел его вниманием, Митродор сказал, что тот также послал Константину богатые дары, но их по дороге отняли персы именем Шапура.
Константин, движимый жадностью, а в какой-то степени и политическими соображениями, отправил Шапуру послание, требуя вернуть дары индийского царя. Шапур даже не удостоил его ответом. Константин снова написал гневное письмо (копии этих писем хранятся в Священном архиве). На сей раз Шапур ответил: он потребовал возврата Армении и Месопотамии - земель, по праву принадлежащих персидской короне, а о дарах индийского царя и словом не обмолвился. В ответ Константин объявил Шапуру войну, но не успел ее начать, так как умер.
В течение почти всего царствования Констанция Шапур не предпринимал против нас практически никаких активных действий. Ему связывали руки смуты в собственном государстве. Тем не менее в 358 году он прислал Констанцию посольство, которое вновь в ультимативной форме потребовало вернуть Персии Месопотамию и Армению. Встревожившись, Констанций направил Шапуру ответное посольство, которое возглавил комит Луцилиан и мой дальний родственник Прокопий. Поведение Шапура их, разумеется, обеспокоило, и они посоветовали Констанцию приложить все силы, чтобы хотя бы сохранить статус-кво. Но и это Констанцию не удалось: Шапур осадил Амиду, возглавив свои войска лично (кстати, это было нововведение - в старину персидским царям не полагалось подвергать свою священную особу опасности в бою).
Падение Амиды было для Рима страшным потрясением. Хотя Шапур обошелся с ее защитниками на удивление милостиво, мы потеряли важный в стратегическом отношении город, и это опасно ослабило нашу границу. Заняв место Констанция, я внимательно изучил его военный архив и много беседовал с приближенными к нему военачальниками, но мне не удалось обнаружить и намека на план войны против Шапура. Мне пришлось начинать практически с нуля - и вот я готов.
Я предполагаю завоевать Персию за три месяца. Другого выхода у меня просто нет, ибо, если я потерплю поражение, мне не удастся осуществить задуманные реформы. Кроме того, под ударами готов с севера и персов с востока империя неминуемо развалится. Сказать по правде, я также мечтаю присоединить к своему имени почетный титул "Парфик" и увековечить свои победы аркой на римском Форуме. Со времен Александра ни один греческий или римский полководец не смог завоевать Персию. Хотя Помпей и ему подобные претендовали на звание победителей, но их победы были слишком незначительны, чтобы принимать их всерьез. Я мечтаю сравняться с Александром… нет, чего уж там, скажу честно - я хочу его превзойти! А что, разве мы - не одно и то же? За Персией последует Индия, дальше Китай, и на самом дальнем востоке я водружу на берегу темно-кровавого моря знамя с драконом - не только ради славы (хотя от одной мысли об этом у меня кружится голова… опомнись, Юлиан, будь же философом!), но дабы донести правду о богах до тех стран, что лежат на восходе солнца, божественного источника всего сущего. Кроме того, для меня Персия, родной край Митры и Заратустры, - это святая земля. Мой поход - это возвращение на свою духовную родину.
У моего ложа всегда лежит биография Александра. Удивительно, сколько людей соизмеряли свои деяния с подвигами этого необыкновенного юноши. Юлий Цезарь, стоя у могилы Александра, заплакал - ему предстояло начать завоевание мира, будучи намного старше этого юноши в час его кончины. Октавиан Август вскрыл гробницу Александра и долго всматривался в лицо лежавшей там мумии. Как он повествует в автобиографии, тело Александра хорошо сохранилось и было сходно с его изображениями. Однако на лице, высохшем и побуревшем от времени, застыла гримаса такого гнева, что, несмотря на столетия, отделявшие живого политика от мертвого бога, невозмутимый Октавиан впервые в жизни ощутил страх и приказал опечатать саркофаг. Через много лет его вновь открыл негодяй Калигула; он похитил из гробницы щит и панцирь и оделся Александром, но на том их сходство и кончилось. Все мои предшественники мечтали сравниться славой с этим мертвым юношей, но никому это не удавалось. Теперь настал мой черед, и я добьюсь своего!
Приск: Ну, вот и конец запискам Юлиана. Ты, разумеется, присутствовал при его отъезде из Антиохии 5 марта. У меня, во всяком случае, до сих пор звенят в ушах голоса твоих остроумных сограждан, которые скандировали: "Феликс - Юлиан - Август", имея в виду, что Август должен последовать за комитом Феликсом и своим дядей Юлианом.
Переправившись через Евфрат, Юлиан возле Карр разделил свою армию на две части. Тридцать тысяч солдат под командованием Прокопия и дукса Себастьяна отправились в Армению. Соединившись с армией царя Аршака, они должны были занять Мидию и ударить на Ктезифон, навстречу нам. С оставшимися тридцатью пятью тысячами Юлиан направился на юг вдоль Тигра. Здесь он применил военную хитрость - неожиданно вернулся к городу Каллинику, что стоит на Евфрате, после чего ему оставались до персидской столицы какие-нибудь четыреста миль. Шапура этот финт совершенно деморализовал… впрочем, это все военная история.
