Полоцк пал к ногам Ивана Васильевича. В городе была взята богатая добыча. Он на 16 лет стал частью Московского государства. Иван IV добавил к своему титулу слова «великий князь полоцкий». Государь оставил там значительный русский гарнизон во главе с воеводами-ветеранами — князьями П. И. Шуйским, П. С. Серебряным и В. С. Серебряным, повелев возвести новые, более мощные укрепления. Полоцкая шляхта, а потом и мещане отправились под охраной в Москву. Впоследствии часть полоцких шляхтичей обменяли на русских пленников, другую же часть отдали за выкуп — обычная для войн того времени практика. После сдачи Полоцка, очевидно, в ходе разграбления его войсками победителя, пострадало католическое духовенство. Были также казнены несколько представителей иудейской общины, отказавшихся принимать крещение.
Иван Васильевич отправил было татар в направлении Вильно — развивать успех «Полоцкого взятия». Однако боевые действия вскоре прекратились: литовцы запросили перемирия и получили его. Для Великого княжества Литовского падение Полоцка было подобно грому среди ясного неба. Известия об успехе Ивана IV прокатились по половине Европы, вызывая тревогу. В России полоцкую победу долго помнили и гордились ею. Известия об успехе 1563 года вошли во многие летописи, в том числе и краткие летописцы.
Однако Иван IV недолго радовался большому успеху. 1564 год крепко подпортил впечатление и от Полоцка, и от всей войны, начавшейся столь удачно.
Русский корпус, двинувшийся в пределы Литовской Руси, был разбит на реке Уле (январь 1564 года). Разгром вышел ужасный, потери оказались очень велики. Командующий соединением князь Петр Иванович Шуйский погиб. Воевод Захария Ивановича Очина-Плещеева и князя Ивана Петровича Охлябинина литовцы пленили.
В апреле того же года на сторону Литвы перебежал один из видных московских воевод, родовитый аристократ князь Андрей Михайлович Курбский. Подобное случалось и раньше, но столь высокопоставленный полководец оказывался в стане противника весьма редко. Позднее Курбский принимал участие в Ливонской войне на стороне врага и вторгался с иноземными полками на территорию Московского государства.
Прославился князь Курбский не столько военными достижениями и не столько даже предательством, сколько литературным творчеством. Будучи уже в Литве, он написал несколько посланий Ивану IV, а также значительное историческое произведение — «Историю о великом князе Московском». В посланиях князь Курбский оправдывал свое бегство и укорял Ивана IV в суровом отношении к знати — опоре трона, по его выражению. Царь отвечал ему, с гневом обрушиваясь и на самого изменника, и на весь строй жизни русской знати, слишком своевольной и всеми силами избегающей честной службы. Измену государю Иван Васильевич приравнял к измене Богу, поскольку власть государева — от Бога. Обе стороны щедры на злобные и несправедливые обвинения. Ведь не кто иной, как русская знать, была главной военно-административной силой России, и не кто иной, как государи московские, вели ее от успеха к успеху. Но Курбский в своих посланиях показывает худшие, наименее полезные для страны качества аристократии, а государь Иван IV, желая выступить как мудрый самодержец, демонстрирует черты злого нервного деспота. Поистине спорщики соревнуются в низости характера! Впрочем, историки видели в переписке князя Курбского и Ивана Грозного, помимо буквального смысла, еще и философский: Россия наполнилась блестящими себялюбцами, вроде князя Андрея; им представлялось, что не служба их Богу и государю, а одни только их личности должны иметь высокую цену. Смута — вот к чему приводили их усилия; в ответ на их деяния в Русской земле явился бич Божий — кровавый и немилосердный монарх Иван Грозный. Смуты он допустил немного, но «кровопускание», им произведенное, чрезвычайно ослабило страну. В знаменитой переписке содержатся свидетельства глубокой несправедливости и эгоизма обеих позиций. Единство, возвысившее страну при Иване III, Василии III и в начале царствования Ивана IV, уходило в прошлое. Теперь его нелегко будет вернуть. Словно само время переломилось, и движение Русской цивилизации достигло пика; теперь началось движение по нисходящей…
В том же 1564 году воевод стародубских заподозрили в сговоре с целью передать город великому князю Литовскому; дело кончилось для них казнями. Литовские войска вторглись на собственно русские территории. Осенью крымцы совершили опустошительный набег на рязанские земли.
Со времен казанских походов Иван IV находился в состоянии вынужденного компромисса со служилой аристократией, поставлявшей основные кадры командного состава и значительную часть войск. Несколько десятков человек являлись ядром начальствующего состава русской армии с середины 40-х по середину 60-х годов XVI столетия. Заменить их было некем, поскольку иного сословия, по организационному и тактическому опыту равного служилой аристократии, не существовало. Иван Васильевич не жаловал высшую знать, особенно — гордых «княжат», и отлично помнил те времена, когда высокородные кланы правили страной через голову юного монарха. Но обойтись без служилой знати никак не мог. Аристократические семейства, в свою очередь, не симпатизировали растущему самовластию царя, но отнюдь не планировали изменить государственный строй России. Таким образом, обе стороны поддерживали «худой мир». Он продержался до тех пор, пока не перестал удовлетворять и царя, и княжат. Аристократическая верхушка, не вынося давления центральной власти, принялась «перетекать» в стан противника. Но это полбеды: аристократия московская нередко бегала от царской опалы на литовский рубеж. Хуже другое. Аристократия перестала быть надежным орудием решения военных задач. Невель, Ула и разор рязанских земель показали: высшее командование не справляется со своими обязанностями, оно не эффективно. Следовательно, для продолжения войны требуются большие перемены.
Трудно отделаться от впечатления, что именно военные неудачи, особенно после успеха, достигнутого русскими полками под командой самого царя, привели Ивана Васильевича к мысли о необходимости опричнины. Значит, опричнина должна была принести значительные изменения в русскую армию. Так и случилось.
Автор этих строк видит в опричнине военно-административную реформу, притом реформу не слишком продуманную и в итоге неудавшуюся. Она была вызвана общей сложностью военного управления в Московском государстве и, в частности, «спазмом» неудач на Ливонском театре военных действий. Опричнина представляла собой набор чрезвычайных мер, предназначенных для того, чтобы упростить систему управления (в первую очередь управления вооруженными силами России), сделать его полностью и безоговорочно подконтрольным государю, а также обеспечить успешное продолжение войны. В частности, важной целью было создание крепкого «офицерского корпуса», независимого от самовластной и амбициозной верхушки служилой аристократии. Борьба с «изменами», как иллюзорными, так и реальными, была изначально второстепенным ее направлением. Отменили же опричнину, поскольку боеспособность вооруженных сил России она не повысила, как задумывалось, а, напротив, понизила. Опричнина привела к катастрофическим последствиям, в частности сожжению Москвы в 1571 году.
Был ли иной путь, более плодотворный и менее болезненный? Думается, да. Скорее всего, правы те, кто указывает на медленное, реформистское изменение социально-политической структуры как на оптимальную модель развития Московского царства в середине XVI столетия.
Итак, введение опричнины датируется январем 1565 года. Предыстория указа о ее учреждении такова: в декабре 1564 года Иван Васильевич покинул Москву и отправился к Троице, но на этот раз поведение государя со свитой слабо напоминало обычные царские выезды на богомолье в монашеские обители.
Царь прилюдно сложил с себя монаршее облачение, венец и посох, сообщив, что уверен в ненависти духовных и светских вельмож к своей семье, а также в их желании «передать Русское государство чужеземному господству»; поэтому он расстается с положением правителя. После этого Иван Васильевич долго ходил по храмам и монастырям и основательно собирался в дорогу. Царский поезд нагружен был казной, драгоценностями, множеством икон и иных святынь. Расставаясь с высшим духовенством и «думными» людьми, государь благословил их всех. Вместе с Иваном Васильевичем уезжали его жена княгиня Мария Темрюковна и два сына. Избранные самим царем приказные, дворяне, а также представители старомосковских боярских родов в полном боевом снаряжении и с заводными конями сопровождали его. В их числе были Алексей Данилович Басманов, Михаил Львович Салтыков, Иван Яковлевич Чеботов, князь Афанасий Иванович Вяземский. Некоторых, в том числе Салтыкова и Чеботова, государь отправил назад, видимо, не вполне уверенный в их верности. С ними он послал письмо митрополиту Афанасию и «чинам», где сообщал, что «…передает… свое царство, но может прийти время, когда он снова потребует и возьмет его».
